Александр Грог - Время Пасьянсов
Неробеев сидит в клетке - головой наружу...
Хорошо, навес поверху, иначе б в сутки подох. Долго разбираются... Напарник вдалеке прошел, глазом покосил, кивнул легонько. Не поймешь, что хотел сказать. Наверное, прибодрить. Маячить ему нельзя. Будешь маячить - рядом сядешь. За ним сейчас глаз вдвое. И только в книжке какой-нибудь напарник попытается отбить. Даже если Неробеева на куски начнут резать, ему только стоять, смотреть, да бога молить, чтобы про него самого не вспомнили. Кровь дело заводное, а здесь каждый второй шаман и от нее дуреет.
Такое вот кино...
Неробеев задремал, и во сне ему пригрезилось, что все живы. И однорукий дед Миша - заядлый рыбак - его можно было узнать издали по одному тому, что штаны всегда светились серебром - рыбину с крючка он снимал, зажав ее промеж ног. Баба Стеша вечно ругалась за портки, и за то, что дед воровал и портил у нее бельевые прищепки. Прищепки те он срезал наискосок для удобства, чтобы, зажав в ней крючок, ловчей было насадить одной рукой червя. Эти прищепки находили в самых неожиданных местах - галки их, что ли, растаскивали?
По субботам безногий киномеханик привозил кино, чередуя "Фантомаса" с "Александром Невским". Мальчишки его побаивались. Мог не принять даже собранные копейки на билет. Помогали сгрузить аппарат и пару бобин с фильмом. Аппарат самый старший, под командами киномеханика, устанавливал в дощатой будке - пристройке к клубу. Спрашивал - есть ли электричество. Переключать должны были на дойке. Терпеливо ждали, когда дадут на клуб, но там иногда забывали. Приходилось тянуть жребий, и кому-нибудь бежать, трусить по тропе, срезающей луговой клин у озера...
К чему вспомнилось-то? Киномеханик! Тоже, поди, потоптал планету. Ноги киномеханика остались под Прагой 10 мая 45 года, уже после подписания, и за это ему было особо обидно - озлился. Ни разу не видели, чтобы он улыбался.
С мальцов и пенсионеров по 5-10 копеек, остальные 20. Расторговавшись, он запирал всех в клубе и, крикнув, чтоб не курили, на негнущихся ковылял в дощатую пристройку. Эти минуты, пока дотопает, были особо томительны.
Курили все равно, лампа рассекала облака и, если поднять голову, было видно, что в дыму шевелятся тени...
После всегда танцы и дрались - разбивали носы, рвали рубашки. Новские объедились с Копнинскими и шли против Лешенских. Лешенских было много - плодовитая деревня, если им еще и Вороньковские подходили в подмогу, приходилось жарко.
Тех, кто пострадал, растаскивали девицы - утешать.
Правила соблюдались - лежащих не трогали, нос разбит - рубаха в крови - тоже отваливай в сторону, никто с тобой сцепляться не будет. А будешь заводиться, сообща сгребут и в лужу бросят. Лужа возле клуба знатная - никогда не просыхала - от нее дорога ползла в гору, и со всего уклона стекало. Много кто в той луже перебывал.
Это было время гроз, радуг, молний.
Молнии били в песок - будто стволы серебряных деревьев пытались укорениться. Вгрызались с бешенной грохочущей силой, да так, что глазу виделось, будто косые щепки отлетают - тоже серебряные! Подбегали смотреть - оплавился песок или нет? Не найти места. Дождь что ли замывал? Серебряные стволы ударялись и рассыпались уж совсем рядом, буквально в десятке шагов, но ребятишек, что выбегали пощупать - тепло ли место, где вгрызалась молния? - не трогали...
Аппарат был один узкопленочный - 16 мм, а фильма две, иногда и три бобины. В середине картины киномеханик останавливал аппарат - перезаряжать. Если свет не включали, слышно было, как парни лезут обжиматься. Иной раз и звук плюхи, если слишком уж нахальничал. И сразу же - "по поводу" - много веселых комментариев со всех сторон.
Бывало, не ладилось со звуком, но фильм все равно смотрели - копеек назад никто не требовал. Самый языкастый (обычно Гришка с Вороньково) как бы дублировал на разные голоса. Иногда увлекался. Особо на "Александре Невском" (когда заваруха шла у кораблей) и, читый - не читый, а все равно переходил на матюги. "Хенде-хох, курва мать!" - так и сыпалось с него.
Но монолог Невского: "Кто с мечом к нам придет...", читал торжественно, хотя и там вставлял много отсебятины - было и про космос, и про водородную бомбу...
В Середеево и автобус с большака сворачивал. Деревня знатная - четыре десятков домов, а один (совхозный) даже каменный на два подъезда и в три этажа.
Деду Мише не сиделось на одном месте, хотя работник был хороший. Не удержать его было ни бумагами, ни уговорами... Как инвалида войны, льготника, прикрепить к одному месту не могли.
Очень любил поутру, как только светало, вываживать язей на стрекозу. Стрекоз - обычно пару штук, ему налавливали с вечера. На сачок была пущена старая занавеска с окна. Тем же сачком на броду ловили вьюнов, а потом уговаривали бабу зажарить в масле
Баба Стеша все не могла забыть какие здесь ярмарки раньше были. Дед Миша был неродной. Родной погиб в сорок втором, как погиб никто не знал. И было ему тогда двадцать... с небольшим.
"Странно, - думал Неробеев, - вдвое младше меня..."
Баба слегла - свезли в больницу - обратно привезли уже в гробу. В деревне говорили - врачи зарезали. А дед Миша "сгорел" в два месяца - как запил, так и сгорел...
Из детдома выбор невелик - ПТУ, либо колония.
ДЕТДОМ
Детдомовца отличишь по глазам. Они у него чрезвычайно живые. Да и сам он живой, готовый моментально вывернуться, ускользнуть. Вьюн! Пассивный, робкий в город в одиночку не пойдет. Только вьюн.
Дразнили инкубаторскими. Но только издали, поскольку за брошенное слово, когда не могли дотянуться кулаком, отвечали броском камня. Дрались всегда молча. Почти у всех такая привычка с детства - еще с дома ребенка, чтобы воспитатель не услышал. Жалобиться будешь, никто не простит - стукач - это клеймо, смыть его сложно. Ночью только дежурная няня (или нянь) им до того, что творится на этажах дела нет - воспитатели по собственным квартирам ночуют. Еще наряд милиции наведывается по просьбе директора. Но это по весне, когда все словно шальные ходят. В воздухе что-то витает этакое.
Максимум воспитатель оставит без обеда. И проследит, чтобы пайку никто не вынес. Из-за столов и за столы только по команде - группами. Не попал со всеми - соси кулак.
На весь детдом только четверо родителей не имели. Один из них - Неробеев. В основном же - ЛРП - лишение родительских прав, либо родители в тюрьме, реже отказ от воспитания, а была еще такая странная статья - "родители не справляются". Те, кто был с такой статьей, ходили гоголями.
Уже тогда его Шатуном прозвали. Как пригреет - исчезал.
Топтать бы ему зону, если бы не Артист.
Новый учитель физкультуры - бывший цирковой артист подрабатывал к пенсии - все рассказывал про страны, в которых побывал. Думали - заливает, но пришлось в его квартирке побывать - маски на стенках страшенные (говорил, что из Индии), еще была дюралевая башня французская и фотография в рамке - учитель в обнимку с самим Никулиным. Тут, хочешь, не хочешь, поверишь - топтал планету.
Спортзала раньше не было - либо на улице занимались, либо, когда дождь, в длиннющем коридоре - какая-нибудь из училок командовала нуднейше - "ноги на ширине... руки в стороны... приседаем..."
Артисту отдали самый большой из классов. Шкафы, парты вынесли, стало просторно - даже сами удивились насколько просторно. Во дворе под его командой закопали покрышек разных - больших и мелких - прыгать с одной на другую, да друг дружку спихивать.
У Артиста (так его прозвали) "плыл" позвоночник - часто ложился на доски пола, скрипел зубами, покрывался крупным потом, потом вставал - глаза кровавые - давал всем "разгона". Прыгали до судорог, вестибулярку накручивали до одури. Поутру так крепатурило - по лестнице не сойти! Все выдумывал новые тренажеры. В кочегарке (детдом имел собственную котельную) уламывал сварщика приварить "ту штуковину к этой". Постепенно класс оброс всякими хитрыми приспособлениями. Хорошо, школа была старого образца - сталинская - потолки высокие. Колесо в стене - встанешь внутри врастопырку, руками ногами упрешься, и крутишься через голову бессчетно. Шесты труб от пола до потолка - все разной толщины - лазай, да не просто, а по-хитрому - показывал - "обезьяний лаз" называется. Неробеев таким же образом и на фонарные столбы влетал - быстро, чуть ли не забегая - девчонки визжали, глаза круглили с уважения... Потом и на пальмы лазал, но это уже много позже, когда сам начал планету топтать.
ДОСААФ
Побродить ходил уже только по ночам. Любил, когда тихо, пусто на улицах. Почти как в бору. Того гляди, лось выйдет. Как-то утром, часа в четыре, увидел, что машину бортовую грузят брезентом крученым и рюкзаками какими-то диковинными. Туристы?
Рот разинул. Никогда не видел, чтобы взрослые такими молодыми были - по щенячьи восторженными.
