Ян Валетов - Дети Капища
Али-Баба откинулся на подушки, совершенно обессиленный.
– Я ему не верю! – повторил он. – Он ел у меня с руки. Он помогал мне «отлеживаться» в России, когда становилось совсем худо. Он снабжал меня людьми и оружием…
«Интересная деталь, – подумал Сергеев отстраненно. – Впрочем, чему я удивляюсь? Довелось же мне однажды отобедать в Будапеште, в самом центре, с одним очаровательным испаноязычным джентльменом? Кто нас знакомил тогда? Да, Колычев и знакомил, земля ему пухом! Мило посидели, поболтали, вспомнили Гавану, Буэнос-Айрес, Прагу…»
– …и даже помогал в планировании операций! – продолжил араб.
«…А потом выяснилось, что это был Карлос Рамирес Санчес, официально убитый полтора года назад. Ел покойник, надо сказать, с аппетитом».
– Но я не мог избавиться от чувства, что он откармливает меня, как пастух – барана, на шашлык…
– А ты из меня собирался сделать шиш-кебаб? – перебил его Михаил с той самой, запомнившейся с давних лет нежной интонацией. – Или что-нибудь другое? Али, я же чуть голову не сложил, пока доставил тебе этот гребаный образец, я жизнью рисковал – и своей, и чужими, только чтобы успеть и принести тебе контейнер! А ты, оказывается, решил меня обмануть? Нехорошо. Надеюсь, что ты все тщательно обдумал…
– Да успокойся, Сергеев! – Если бы Али-Баба мог крикнуть – он крикнул бы, а так только прохрипел и закашлялся. От кашля его обдало такой волной боли и в простреленной ноге, и в пробитом плече, что он даже не застонал, а заскрежетал зубами. – Я же у тебя в руках! Образец у тебя! Что ты хочешь? Меня на куски порезать? Так от этого груз здесь не появится. Тебе нужен я? Или лекарства? Давай я отлежусь, а потом все обсудим!
– Груз готов к отправке?
– Частично. Ты же должен был кое-что уточнить…
– Думаю, что придется обойтись без уточнений. Как ты дашь команду на то, чтобы его завозили?
– Для этого я должен выйти из Зоны.
– Если ты выйдешь, ты постараешься обмануть.
– Подумай, Михаил, есть ли мне смысл это делать…
– На мой взгляд, тебе и Истомина обманывать особого смысла не было.
– Ты уверен? – спросил араб. И повторил с нажимом, настойчиво, поблескивая глазами из-под отекших век. – Ты уверен?
Сергеев улыбнулся. Доброжелательной эту улыбку мог назвать только безнадежный оптимист.
– Тебе нужно было бояться Истомина только в одном случае, – сказал он, садясь посвободнее на стуле возле кровати. – Если ты обманул его по поводу того, как собираешься использовать бериллий. Он неглуп. Он работал с такими, как ты, еще тогда, когда ты ходил в школу. Скажи мне честно, звезда террора, что ты собирался делать с порошком? Нет, нет, я помню: ты нам сказал, что ни в моей стране, ни в России использовать его не будешь. Так объясни, ради Бога или, если тебе будет удобнее, ради Аллаха, что знает Истомин? Или, вернее, что не знаю я?
– Поговорим позже, – неожиданно твердо произнес Али-Баба. – Мне трудно говорить.
И закрыл глаза то ли в знак того, что разговор закончен, то ли из-за усталости.
Но прерывать беседу в планы Сергеева не входило. На это не было ни возможности, ни времени.
– Ладно, с Истоминым мы разберемся! Сейчас меня больше волнует другой вопрос… Что будет, если ты не появишься на месте встречи вовремя? – спросил он.
Араб молчал. Жилка продолжала биться под оцарапанной кожей. На переносице пролегла глубокая складка. Дыхание было чуть неровным.
– Хорошо, – сказал Сергеев, вставая. – Можешь помолчать.
Он подошел к дверям палаты и выглянул наружу. Рядом с комнатой никого не было. Даже Молчун исчез куда-то, скорее всего, ушел вместе с Красавицким в вестибюль в конце коридора. И, действительно, возле стола дежурной сестры, совсем рядом с «буржуйкой», над спинкой диванчика из кожзаменителя, виднелась круглая мальчишеская голова.
«Вот и хорошо, – подумал Сергеев, – обойдемся без общества защиты прав тяжелораненых».
И аккуратно прикрыв дверь, повернулся к кровати.
– Али… – тихонько позвал он.
Веки араба дрогнули, но это была единственная реакция на оклик.
– Мне все равно нужны ответы, – сказал Сергеев, не повышая голоса. – Нужны сегодня. И я их получу. Веришь?
Али-Баба молчал.
– Ты же знаешь, кто я? – спросил Михаил и сам себе ответил: – Знаешь… Я не хочу делать больно беспомощному человеку. Но я буду вынужден это сделать.
Али-Баба медленно открыл глаза.
Они были глубоки, как колодцы, и так же беспросветно черны. В этот момент Сергеев понял, что теперь ему крайне нежелательно поворачиваться к собеседнику спиной.
– Послушай меня, Али-Баба, – сказал он с той же ровной интонацией, – я готов выполнить наше соглашение. Слово в слово, как мы договорились. «Маяк» на контейнерах установлен. Сделай то, что обещано, и я помогу тебе забрать груз. Найти, погрузить и вывезти – поверь, это нелегкая миссия. Ты и не начинал еще выполнение своей задачи, а уже лежишь здесь, полумертвый. А твои ребята – мертвы. То, что ты жив, скорее счастливая случайность, чем свидетельство выдающихся боевых качеств. Помнишь, я говорил тебе в Москве: тут нет героев! Здесь побеждает тот, у кого опыт. Твоя крутизна для здешних жителей – ничто. Ведь тебя уложили на койку даже не взрослые, а дети… Представляешь, какие здесь взрослые?
Тут Сергеев, конечно, кривил душой: назвать детей Капища – обычными детьми! Но Али-Баба не знал всей правды, и это могло помочь.
– Я не хочу иметь тебя во врагах. Есть возможность завтра же вывезти тебя на точку рандеву, но для этого надо знать две вещи. Собираешься ли ты выполнить соглашение? И до какого времени тебя там будут ждать? Ответить в твоих интересах! – уточнил Михаил.
Али-Баба облизнул запекшиеся губы. Сергееву даже показалось, что он услышал сухой, шуршащий звук. Словно змея проползла по жухлой траве.
– Я собираюсь выполнить соглашение, – сказал араб через силу. – В точке рандеву меня будут ждать еще пять дней. Я ответил на твои вопросы? А теперь дай мне воды, позови сиделку и уйди.
Новую порцию воды он проглотил с прежней жадностью.
Сергеев снова обжегся о его тяжелый взгляд и пошел к дверям, когда Али-Баба вновь окликнул его своим хриплым шепотом:
– Шергеев!
Михаил оглянулся.
– Ты будешь приятно удивлен, Шергеев!
Али-Баба ждал встречного вопроса, но Михаил молчал, глядя на собеседника.
– Ты ведь знаешь человека, который будет меня встречать…
Араб рассмеялся злорадно, но смех этот был больше похож на болезненное постанывание.
– Он просил передать тебе привет. Сказать, что очень ждет встречи с тобой. Он никогда не верил, что ты погиб. Он знал, что такие, как ты, всегда выживают. Он уже не держит на тебя зла, хотя носит на лице следы вашей последней встречи. Ты удивлен, Шергеев? Знаешь, о ком я говорю? Этот человек мне как брат. Как учитель. Он сказал, что ты называл его Нукер…
И в этот момент Сергеев понял, почему Истомин готовил Али-Бабе ловушку.
Глава 9
Каждый раз спускаясь в метро Сергеев ощущал что-то похожее на приступ клаустрофобии.
Человека без какой-нибудь фобии не существует в природе, и, скорее, ее отсутствие есть признак ненормальности, чем душевного здоровья. Но от знания того, что еще сотни тысяч живых существ, опускаясь в подземные тоннели, испытывают подобные неприятные чувства, Михаилу легче не становилось.
Лондонский «андеграунд» с его специфическими лифтами на сорок человек и коридорами, способными вызвать ностальгию у строителей египетских усыпальниц, провоцировал у него легкую потливость (впрочем, это можно было отнести к реакции на переполненные кабины элеваторов – скопление людей всегда будило в Сергееве мизантропа) и чувство, что у него на загривке дыбом встала шерсть. Точно такое же ощущение вызывала у него опасность, предугаданная на уровне инстинкта.
Толпа лондонцев – разномастная, разноцветная, разноголосая – несла его по узкому и длинному, как кишка, коридору, мимо рекламных плакатов, туда, где с грохотом мчался поезд. Стерильность стен, выложенных желто-белой керамической плиткой, радовала глаз, особенно в сравнении с сотней несвежих косичек, заплетенных на голове идущего впереди парня – типичного растафари, только одетого почему-то в дорогой костюм от Cavalli.
Сергеев усмехнулся, уткнув взгляд в его широкую спину. Обладатель негигиеничных косичек мог вполне оказаться как клерком из дорогого офиса, так и владельцем этого офиса – Лондон в этом смысле непредсказуемо демократичен. Мог оказаться торговцем наркотиками из Эдинбурга или Глазго, а мог быть и потребителем дури, просаживающим на нее и на дорогие шмотки папины деньжата.
«Да кем угодно он может оказаться, – подумал Сергеев, с раздражением оглядываясь вокруг, – плету какую-то „паутинку“. Теории себе надумал! Это же надо так ненавидеть подземки! Обычный парень, такой, как все!»
В этот момент парень, видимо почувствовав на себе чужой взгляд, оглянулся через плечо, показав далеко не чеканный профиль с пухлыми негроидными губами и приплюснутым, как у боксера, носом. Подозрение, что обладатель дорогого наряда – настоящий растаман, усилилось.
