Андрей Николаев - Трилогия об Игоре Корсакове

– Ну, молодежь, налюбовались? – занятые разговором, они и не заметили, как подошел Евсеич, – закат у нас до-олгий, а ночь короткая. Звезд можете и не увидеть. А потом, как к северу подымемся, так ночи и вовсе не станет. Вот, как Канин Нос пройдем, так и все – круглые сутки белый день. Да. Ты-то, Сашок, знаешь уже, а ты привыкай, красавица. Перекусить никто не желает? – он повысил голос, оглядел пассажиров, – а то прошу в кают-компанию.

На ужин была жареная треска, салат из водорослей, моржатина. Выпили по рюмке настойки. За столом царила тишина, даже словоохотливый Евсеич был на удивление молчалив.

Когда все стали выбираться из-за стола, он, закурив трубку, сказал:

– Ну, значит так – вместе нам, стало быть, суток пять, а то и поболее, жить. Так, что порядок такой: завтрак в восемь, обед в два, ужин – в семь по-местному. Попрошу не опаздывать, ждать не будем. Тут у нас не курорт. Гордей, как машина?

– Порядок, – пробурчал механик.

– Значит, так и будет: через неделю сойдете на берег и живите, как знаете, а пока всем слушать меня. Касается всех. Бардак не допущу, если шторм – сидеть по каютам. Не хватало еще из моря вас вылавливать. Вот и все, ступайте с богом.

– А не то – на рею, – проворчал Михеич.

– Чего? – не расслышал Шамшулов.

– Чего слышал: за ушко и на солнышко.

Назаров дождался на палубе Ладу, проводил до каюты. Она попыталась вернуть ему оленью парку, но он не взял, отшутившись, что у них есть, чем согреться. Задержав ее руку в своей, он хотел что-то сказать, но, потом, раздумав, просто пожелал спокойной ночи.

Кривокрасов сидел на старой лебедке на корме, курил, наблюдая за ныряющими в кильватерную струю чайками. Назаров устроился рядом. Михаил выжидающе посмотрел на него.

– Ты был прав, – сказал Назаров, – девушка действительно необычная. У меня возникло ощущение, что она читает мои мысли. Причем, читает, сама не желая этого.

– А что я тебе говорил! У тебя есть какие-то инструкции относительно нее?

– Нет. Просто предписание доставить в «бестиарий».

– Куда?

– В лагерь. Это его неофициальное название. Мне, когда сюда ехал, прямо сказали: люди исполняют важную и опасную работу, направленную на повышение обороноспособности страны. Твоя задача – обеспечить им все условия. По всем возникшим вопросам обращайся к Александру Васильевичу Барченко. Это, вроде, как старший среди заключенных. Хотя, какие там заключенные! – Назаров махнул рукой, – живут, как хотят, а мы их только охраняем. Понимаешь, не общество от них, как обычных зеков, а их от общества, от природы, от тех же медведей белых. Слышал, что с первым начальником стало?

– Слышал, – поморщился Кривокрасов, – странно даже: в охраняемый объект проник зверь, как я понимаю, совсем не маленький, пообедал начальником лагеря и спокойно ушел. И никто ничего не видел. Очень странно.

– Мне этот Барченко, Александр Васильевич, довольно прозрачно намекнул, что зверь пришел в лагерь неспроста. Чуть ли не специально по душу начальника, вот так. Я сперва думал – попугать решил. Ну, меня так просто не испугаешь, а потом такая чертовщина началась… Я думал, с ума схожу. Оказалось – нет! Оказалось, это мои зеки проводят эксперименты с человеческой психикой, с перемещением в какие-то астральные пространства, а я просто по недосмотру оказался рядом, попал под наведенные поля ментального излучения. Я таких слов, как пирокинез, телепортация, чакры раньше просто не знал, а теперь они у меня прямо от зубов отскакивают!

– Но, я так понимаю, порядок ты все-таки поддерживаешь?

– Порядок они поддерживают сами, а я тихо плесневею от безделья, Михаил. Ладно, что говорить, вот придешь – сам все увидишь.

Шамшулов уже храпел. Лейтенант быстро разделся, пожелал спокойной ночи и мгновенно заснул. Михаил развесил гамак, долго устраивался в нем, а когда, наконец, улегся, понял, что сна ни в одном глазу. Гамак покачивался от бортовой качки, словно колыбель, ритмично стучала машина, в борт размеренно били волны.

Что-то странное происходило с этим лагерем. «Бестиарий», кажется, так назвал его Назаров. От слова «бестия», что ли? Ну, прямо как из какой-нибудь проповеди слово. Эксперименты с психикой. Где-то в памяти было воспоминание о каких-то гипнотизерах, разоблаченных года три назад. Вроде бы пытались повлиять на членов партии, организовывали секретные общества. Помнится, названия у этих обществ были какие-то средневековые. Братство то ли рыцарей то ли адептов. То ли гроб Господень они искали, то ли храм создавали. Кривокрасов тогда еще работал в уголовном розыске и интересоваться подобными глупостями не было времени. Где-то что-то слышал, или читал. А-а, решил он, приедем на место – разберемся. Обычно самые мистические события имеют самое простое объяснение.

Утром Ладу разбудил длинный, пронзительный звук. Спросонья она вскочила, не понимая где находится. Потом, сообразив, взглянула в иллюминатор. За окном плыли клочья тумана, белого, как вата и густого, как кисель. Быстро приведя себя в порядок, она взглянула на часы. Девять часов, все, завтрак проспала. Выйдя из каюты она добралась до двери на палубу, открыла и застыла, не понимая, куда идти. Перед ней стояла сплошная белая стена. Откуда сверху снова взревела сирена, заставив ее вздрогнуть. Ощупью придерживаясь за стену, она дошла до трапа в рубку. Ступеньки были скользкие – туман покрыл все мелкими каплями. Хватаясь за поручни, она поднялась в рубку.

– А-а, вот и красавица наша. Проспишь царствие небесное, милая, – приветствовал ее Евсеич, стоявший у штурвала.

Рядом с ним стоял Назаров. Он кивнул ей, пожелал доброго утра и отвернулся. Ладе стало даже как-то обидно, что он почти не обратил на нее внимания.

– Ну-ка, Сашок, гудни еще, – попросил Евсеич.

Назаров потянул свисающий трос, взревела сирена, которая разбудила девушку.

– Туман, красавица, – проворчал Евсеич, – а мы на самом фарватере. Как бы не переехал кто. Тут знаешь, какие корабли ходят? О-о!

– А где Вениамин? – спросила Лада.

– На нос его послал, впередсмотрящим, – пояснил Евсеич, – конечно, в таком молоке едва ли чего углядишь, а все ж таки спокойней. Завтрак проспала, а?

– Проспала, – виновато сказала Лада.

– Ничего, это с непривычки, – успокоил ее старик, – мы тебе оставили. Там, в кают-компании на столе. Рыбка там, хлеб. Хочешь, ухи похлебай – она в одеяло завернута.

– А где остальные?

– А кто где. Может в каютах, а может по палубе бродят. Что я, нянька им. Хорошо хоть море спокойное, – он переставил ручку звякнувшего машинного телеграфа на малый ход и нагнулся к переговорной трубе, – Гордей, сбавь до малого.