Валерий Большаков - Диверсант № 1. Наш человек Судоплатов

– Молодцы! – крикнул Елисей. – Выручили нас!

И вновь удар снаряда в башню. В ушах звон, а прицел туманится. Вяло мотая гудящей головой, Судоплатов чувствовал, как со лба стекает пот. В танке жарища, пороховые газы режут глаза. Минай с Елисеем стянули гимнастерки, комбинезоны спустили с плеч до пояса. Нижние рубашки у танкистов уже непонятного цвета, мокрые, хоть выжимай.

Вдруг засветлело и потянуло ветерком – это Константин откинул люк, чтобы выбросить стреляные гильзы снарядов, до отказа забившие гильзоулавливатель. Наверное, по вылетающим из башни гильзам танк засекли, и в «Т-34» влепили три снаряда подряд. Минай, как и Павел, видел наведенную прямо на «тридцатьчетверку» пушку немецкого танка.

– Короткая!

Командир поймал в прицел основание башни, и в это время пушка противника полыхнула огнем. Опять звенит в ушах от скользнувшего вдоль башни снаряда. И тут Минай нажал на спуск. Выстрел!

На месте башни вражеского танка взвился клуб пламени и дыма. Танкисты закричали «ура!», стали выискивать новую цель, и в эту секунду прилетели два снаряда, в лоб. Прямо на «Т-34», ведя огонь, шли два «Т-III». Затаив дыхание, Минай навел прицел и парой снарядов подбил тот, что наступал справа. Левый, развернувшись, ушел назад и скрылся. Командир пустил ему вдогонку несколько снарядов.

Нужно менять позицию. «Тридцатьчетверка» двинулась к двум подбитым танкам. Укрывшись за ними, Минай стал искать цель. И вот из-за кустов выполз тяжелый «T-IV». Это серьезно, у него 75-миллиметровая пушка.

– Твою ма-ать…

Затаив дыхание, Минай навел прицел. Немец русских не замечал. Выстрел! Гусеница «четверки» разостлалась по земле, а сам немецкий танк ворохнулся и замер. Командир с заряжающим тут же всадил в него несколько снарядов. Судоплатов пулеметным огнем уложил на землю выскочивших танкистов.

– Порядок!

И тут снова удар снарядом! Развернув на «тридцатьчетверку» башню, ведет огонь уходящий немецкий танк. Парочка горячих бронебойных приветов ушла немцу в корму. В это время фашисты начали выходить из боя, посылая в небо сигнальные ракеты. «Т-34» направились на сборный пункт. Павел с облегчением увидал обгонявший их «Ганомаг», над бортом которого трясся Трошкин, поливая немцев из пулемета. Ушли!

В глуши Налибокской пущи затаились на ночь. «Т-34» братьев Кричевцовых добрался до лагеря на «честном слове» – трак гусеницы был наполовину вырван и держался на одной треснутой проушине.

Судя по перехваченным радиограммам, немцы взбесились и лютовали. Но все это было лишь вторичными признаками растерянности и страха. Если уж на рейхсфюрера нашлась управа, то что говорить о рядовых?

Краснобаева отправила шифровку в Москву, и ровно в полночь получила ответ:

«Андрею.

Поздравляем вас и вашу группу с успешным осуществлением акта возмездия. Товарищ Сталин приказал вам возвращаться в Москву.

Самолет за вами выслан.

Павел».

Генрих Гиммлер:

«Что происходит с русскими, что происходит с чехами – мне в высшей степени безразлично, всю хорошую в нашем понимании кровь, что есть у других народов, мы будем себе забирать, если понадобится, будем красть их детей и воспитывать у нас, но будут ли жить другие народы в довольстве или они будут дохнуть с голода, интересует меня лишь в том смысле, в каком для нашей культуры потребуются рабы.

Остальное мне безразлично. Если при постройке противотанкового рва 10 тысяч русских женщин помрут от истощения, я проявлю интерес лишь к одному – построен ли будет для Германии противотанковый ров».

«Во всех предыдущих кампаниях у врагов Германии было достаточно здравого смысла и порядочности, чтобы уступить превосходящей силе, благодаря их давней и цивилизованной… западноевропейской утонченности.

В битве за Францию вражеские части сдавались, как только получали предупреждение, что дальнейшее сопротивление бессмысленно. Конечно, мы, эсэсовцы, пришли в Россию без иллюзий, но до последней зимы слишком многие немцы не сознавали, что русские комиссары и твердолобые большевики преисполнены жестокой воли к власти и животного упрямства, которое заставляет их драться до конца и не имеет ничего общего с человеческой логикой…»

Глава 21

Погружение

На аэродроме под Москвой Судоплатова уже ждала машина. Разумеется, повезла она его не домой, а в наркомат. Впрочем, Павел был не в обиде – трудоголик, как называли людей вроде него в будущем, он ставил работу выше семьи, хотя и не любил в этом признаваться.

Его оправдывало то, что его труд был особенным – старший майор стоял на страже завоеваний Октября – не в возвышенном, плакатно-лубочном смысле, а на самом деле. Сейчас, покачиваясь на заднем сиденье «ЗИСа», Судоплатов испытывал удивительное чувство безопасности, привычное напряжение отпускало его.

Трошкин, «менты» и Муха этой ночью отправятся обратно, набив салон «Юнкерса» лекарствами, медикаментами, перевязочным материалом, запчастями для раций – и письмами. Павел по-думал, что эта страница новой жизни будет очень дорога ему. А и в самом деле, столько они успели!

Павел жадно рассматривал московские окраины – вернувшись из мира, где его окружали леса и болота, он немного одичал, что ли. Городская жизнь виделась как будто внове – и немного вчуже.

Прибыв на место, Судоплатов сразу направился на доклад к Меркулову.

– О-о, какие люди! – вскричал Всеволод Николаевич. – Здорово! Не буду расспрашивать, все равно тебе рапорт писать! Вот все и опишешь. Кстати, Наркомат госбезопасности упразднен, снова хожу в первых заместителях[23].

– Ну и правильно.

Вооружившись ручкой и стопочкой бумаги, Павел вздохнул и приступил к описанию своих приключений. Он как раз разминал затекшие пальцы, когда его вызвали к Берии. Быстренько накинув новенький китель с двумя «ромбами» в петлицах и парой нарукавных звезд[24], подхватив папочку с отчетом, он поспешил на зов наркома. По дороге его перехватил Эйтингон.

– Павлуша! – воскликнул он, раскидывая руки.

Друзья обнялись, и Наум сказал негромко:

– Завидую!

– Да чему же?

– В поле выбрался!

– Знаешь, дует сильно в том поле. Ладно, вечером поболтаем! Приходите с Шурочкой.

– Да я… это… – замялся Эйтингон. – Поругались мы с Шурой.

– Даже знаю почему, – проворчал Судоплатов. – Вот же ж бабник!

Наум уныло покивал.

– Только я не поверю, что ты тоскуешь в одиночестве. С кем придешь?

– С Музой! – ухмыльнулся Наум.

– Как-как?

– Муза ее зовут. Муза Малиновская. Я… это… женюсь на ней.