Первый ход(СИ) - Семёнов Артём

Он повернулся и из-под капюшона на мальчика устремился этот холодный взгляд. Красные глаза разгоняли ночную мглу. Сталь скрипнула. Он достал из груди отца свой меч, сделанный, будто из костей. С острия на землю скатились капли крови.

Мальчик оцепенел, не мог даже шевельнуться. Левый глаз будто выжигали огнем. Руки дрожали, а по ногам до спины из раза в раз пробегал мерзкий холод. Он был один, а вокруг лишь тела. Тела тех, кого он еще вчера знал. Тела его родителей.

***

"При осаде Алинтина преторианская гвардия перешла на сторону Октавиана, открыв ворота осаждающим. После осады преторианская гвардия в полном своем составе была распущенна, а командиры были преданы суду" — Семилетняя война: Часть I.

Все, наконец, стихло и лишь редкие всхлипы можно было услышать в полной тишине. Эннир стоял на коленях посреди комнаты. Кровь из костяшек кулаков капала на деревянный пол, покрытый битым стеклом. Рядом лежало то, что осталось от кресла. Огонь с трудом горел в камине. Из разбитого окна в комнату проникал прохладный, ночной ветер.

— Это не правда, — без конца повторял Эннир, дыша сквозь зубы, — не правда.

Глава 11

Боль

"Аленор — самый большой по площади замок на северном континенте и второй в мире" — Пешком по миру: Том 4.

Императорский дворец Аленор. Центральные провинции Лирии.

Из дневника Кристин Тэйн:

"Есть в жизни моменты, которые определяют весь твой путь. Поворотные моменты. Часто они не зависят от нас и случаются по воле других людей. В моей жизни их было не мало. Первым, конечно, был день, когда я смотрела, как в гуще леса за моей спиной пропадают стены и крыши домов. Не нужно было быть провидицей, что бы понять — этот момент тот самый. Тогда мне казалось, что пережить нечто настолько меняющее всю твою жизнь невозможно, а если и возможно, то произойдет это очень не скоро. А он был близко. Ближе, чем я могла бы представить. Буквально передо мной.

Во мне осталось так мало полностью теплых воспоминаний, что оставшиеся я бережно храню в самом далеком уголке своего подсознания. В редкие минуты спокойствия и тишины, я убегаю подальше ото всех, запираюсь в первой попавшейся каморке и согреваю ими остатки души. Я не хочу, что бы они омрачились реальностью, но некоторые из них я все же перенесу на страницы. Быть может через несколько лет, когда от меня самой вовсе ничего не останется, это воспоминание снова согреет ту, что прочтет этот дневник. Напомнит какой она когда-то была"

***

"Слово stylist пришло к нам из Полисов. Изначально им обозначали человека, умеющего красиво излагать слова в стихотворной форме, однако вскоре оно приобрело совсем иное значение" — Большой словарь Н. Остин: О иноязычии.

Отражение показало ей кого-то совсем другого. Стоя перед зеркалом, она вовсе не видела себя, а в той, что смотрела на нее с другой стороны, не было даже капли жизни. Мисс Луиза Флави — стилист и так же одна из родственниц Лины Флави, собиралась лишь закрасить синяки и ссадины на лице и запястьях. По крайней мере так она сказала Кристин. Через несколько часов усердной работы кожа девушки побледнела от слоев косметики и это было всего лишь началом. Пока Кристин держала меж губ бумагу с красной краской, ее лицо пытались преобразить мелкими штрихами, такими как темные тени под глазами и румянец на щеках.

Волосы так же не дали им покоя. Вскоре голова девушки заметно потяжелела, когда на вымытые волосы нанесли некую вязкую субстанцию. Когда волосы собрали в прическу, Кристин даже боялась поначалу хоть немного двигать головой. Ощущение было такое, будто на нее поставили полное ведро воды, готовое свалиться при любом движении и к тому же утянуть ее за собой.

Платье Анны, которое Кристин повесила на ширму, Луиза с показным отвращением закинула обратно в шкаф. Ее ученицы облачили Кристин в роскошное бело-золотое платье с множеством украшений и даже с вкраплениями драгоценных камней. Корсет поначалу не вызывал никакого дискомфорта, однако вскоре Кристин поняла на сколько это ужасное приспособление.

И вот она стояла перед зеркалом, пытаясь рассмотреть хоть что-то знакомое. Красные губы, румяные щеки и подведенные глаза на почти что белом лице превратили ее в нечто странное. Через несколько секунд она поняла, что появись она с таким лицом дома — разогнала бы всех детей с улиц, а взрослые похватались бы за вилы и, хором зачитывая молитвы, понесли бы ее на костер. Каштановые волосы и вовсе стали золотыми, но хотя бы платье под них подходило, как бы ужасно она в нем себя не чувствовала.

— Ты выглядишь, — попытался изобразить радость Лансер, увидев ее у главного зала, — потрясающе.

— Я выгляжу ужасно, — фыркнула девушка.

— Да, это ужас, извини, — выдохнул он, будто с его плеч свалился тяжкий груз.

— Я лучше никуда не пойду в таком виде, — отвернулась Кристин. — Даже не могу выразить насколько ужасно я себя в этом чувствую. Культурно выразить.

— Не переживай, — остановил ее Лансер, — многие обеспеченные дамы будут выглядеть так же. В худшем случае тебя просто не заметят.

— А в лучшем?

— Даже так ты красивее их всех, — улыбнулся юноша. — У меня для тебя подарок.

***

"Свое путешествие мы, естественно, начали с окрестностей Аленора. Смею разочаровать вас, дорогие читатели, но даже лучшие художники не способны передать ту красоту и величие, что предстала перед нами вживую" — Пешком по миру: Том 4.

Из дневника Кристин Тэйн:

"Я до сих пор храню его. Конечно, он не выглядит так же, как тогда, но… В тот день я закрывала лицо этим веером, если видела, что на нас кто-то смотрит. Это было почти всегда, так что и лицо я почти всегда закрывала. Сейчас он напоминает мне о тех днях. Одним движением руки его уже не закрыть, но мне оно и не нужно. Бережно сворачивая его, я мысленно прощаюсь с тем временем. Он стал дверью в эти воспоминания.

Платье я, кстати, в итоге порвала. Произошло это не то что бы случайно, но и не специально. Просто так бывает, когда хочешь чего-то, и оно происходит само собой. В начале дня я всего лишь ужасалась от самой себя, а вот к вечеру я уже ненавидела это платье больше всего на свете. Оно было таким тяжелым и, мало того, был еще и корсет. Никогда в жизни мне не было так тяжко ходить, но потом случилось нечто более страшное — мне пришлось в нем сесть. Я просто не могла понять, как это сделать и еще хуже было то, что придворные дамы все это время косились на меня и украдкой смеялись. Если бы не присутствие рядом Лансера, они бы вряд ли стали скрывать свои насмешки.

Тем вечером мы были в театре. Лансер говорил, что это будет комедия, но я ее не поняла вовсе. Возможно, это можно было бы списать на мое происхождение, но те самые дамы больше смеялись с моей неуклюжести при попытке сесть, чем со всего представления.

И все же я была потрясена. Когда я поняла, что происходящее не сцене меня совершенно не волнует, я начала разглядывать сам театр. После представления я еще долго не хотела уходить оттуда. Из раза в раз я осматривала его сверху донизу и всегда замечала то, чего не видела прежде. Я видела ту заботу, с которой автор возводил это творение. Все до самых мельчайших деталей, которые вряд ли заметил бы пришедший сюда, было выполнено великолепно. Вряд ли оно было создано для людей. Для императора, придворных, меня или кого-либо еще. Человек, создавший это, трудился в первую очередь для себя. Ему было интересно свое творение. Думаю, что именно так и создается искусство.

Платье же я порвала в Летнем Саду. Еще одно место, поразившее меня в свое время. Я выросла в лесной местности и никогда не думала, что какой-то сад способен меня удивить. Он и не удивил, но было в нем нечто особенное. В отличие от театра, это никто не строил. Человек лишь направлял, заботился и ухаживал. Здесь не было той неряшливости дикой природы, но в то же время сложно было сказать, что вокруг живут люди. Аккуратные тропинки вели нас от самого входа, петляя между вековыми деревьями. Иногда тропинка превращалась в ступени из корней, иногда эти же корни так сильно выныривали из-под земли, что образовывали собой удобные лавочки. Сама тропинка шла вокруг озера, находившегося в центре всего сада, и там я впервые своими глазами увидела настоящих лебедей.