Дэвид Джерролд - День проклятия
- Да? Что же вы упустили?
Он вопросительно поднял кустистую бровь.
- Сэр, я сделал все, что мог. Но получилось бы еще лучше, если бы не кончилось все необходимое.
Андерсон расхохотался. Я недоуменно смотрел на него. Спохватившись, он замолчал, но улыбка осталась нг. лице. Он положил гигантскую лапищу мне на плечо.
- Я смеялся не над тобой, сынок. Полковник Тирел-ли предупреждала, что ты так скажешь. Я лишь хотел по благодарить тебя, а ты поспешил свести свои заслуги на нет. Пора с этим кончать, лейтенант.
- Э… - Я чуть было не принялся за свое, но спохватился: - Вы правы. Спасибо, сэр.
- Вот и хорошо. Разреши мне повторить: ты спас жизнь капитану Андерсону. Полковник Тирелли представляет тебя к награде.
Последние слова я услышал словно издалека.
- Спасибо, сэр… Могу я спросить, как Дьюк… капитан Андерсон?
Дэнни Андерсон замялся; ответ прозвучал неожиданно вяло:
- Похоже… гм… что он выкарабкается. Жизненные функции стабилизировались, как только мы подключили его к системе интенсивной терапии «голубого кода». - - И тихо добавил: - Он может остаться без ног.
В моей груди лопнул последний шар, воздух вышел, и я осел в кресле, не в состоянии вдохнуть. Все кончилось. Потом все же я спросил:
- Из-за красных волос, да? Я тоже ими обрастаю. Ощущение такое, будто я ими вижу. Что-то вроде меха червей, но они доставляют невыносимую боль. О черт! Я боюсь за него. Я давал ему герромицин и не знал, что еще можно сделать.
Дэнни Андерсон придвинулся поближе.
- Эй, парень! - прервал он меня. - Я же сказал, кончай с этим.
Я с трудом выдавил:
- Виноват, сэр. Это… так ужасно. Он был мне как Отец и… - Я поднял глаза на Дэнни. - Вы сами знаете Дьюка…
- Нет, - холодно ответил полковник Андерсон, - не знаю.
- Как?
- Не стоит, Маккарти. Это не ваше дело.
- О… Да, конечно, сэр. Мне… - Я замолчал. И удивился. Разумеется, про себя.
- Слушай, - сказал он. - Что было, то прошло. А что мы имеем, то имеем, нравится тебе это или нет. Так что прекрати самоедство и прими поздравления. Ваша с полковником Тирелли видеозапись, похоже, самый важный документ из всех, имеющихся в нашем распоряжении. Эти кроликособаки неповторимы!
- Они могут стать следующим шагом вторжения.
- Не спорю, лейтенант. Вы рассмотрели их лучше, чем кто-либо другой.
- Да, сэр.
- Ну а теперь вот что. Я знаю, что вы устали и измучены. И вероятно, соскучились по нормальной еде, горячей ванне и постели. Все это ждет. Но, честно говоря, нам хочется выслушать вас. Выдержите?
Я кивнул.
- Дайте мне побольше кофе и соломинку - и я ваш.
Хотя нет, зарядите им капельницу.
- Простите, но есть только чай и какао.
- Почему нет кофе? Дэнни покачал головой.
- Мы не можем позволить себе платить тридцать долларов бонами за полкило зерен.
- Опять бобовая гниль? Он кивнул.
- Конгресс закрыл границу на карантин. Осталось только то, что выращивается в теплицах. Если вы, конечно, можете позволить себе такую роскошь.
- Тогда какао. Спасибо.
- О'кей. Я собирался отвести вас в каюту, но здесь, по-видимому, удобнее. К тому же мне бы не хотелось заставлять вас двигаться. У нас есть переносной терминал и программа опроса «Хейс-6». Кроме того, мы связались с парой экотехников из Окленда, у которых тоже есть вопросы. Если устанете, остановитесь в любую минуту. В свою очередь, я готов помочь чем смогу. Устраивает?
Я кивнул.
- Отлично, Мы действительно вам благодарны. - Он легонько похлопал меня по плечу. - Еще что-нибудь?
- Мне необходимо что-то против кашля. И новая кислородная маска.
- Я прикажу врачу принести все, что потребуется.
- Спасибо, сэр.
Я ответил примерно на три четверти вопросов, прежде чем закашлялся и потерял сознание.
В. Как по-хторрански будет «Моби Дик»?
О. Заливная рыба под белым соусом.
ОТРАВЛЕНИЕ ПЫЛЬЮ
Справедливости как таковой не существует. Есть только желание распределить боль на всех поровну.
Соломон Краткий
Очнулся я в машине «Скорой помощи». На улице что-то происходило; через мегафон кто-то уговаривал людей разойтись.
Толпа не слушала. В неразборчивом многоголосье чувствовался вызов. Казалось, назревает очередной мятеж.
Я не мог понять, где нахожусь. Я лежал на спине, над головой нависал пластиковый потолок. Повернул голову - окно зашторено. С легкими явно творилось что-то неладное, все тело ныло от боли. Грудь онемела, и в то же время я чувствовал ее. Простыня была белой, воздух - красным. Отовсюду тянулись какие-то трубочки - к рукам, носу, рту. Однако я как-то умудрился слегка сдвинуть занавеску, чуть-чуть. Мы останавливались.
День был по-прежнему розовым - и воздух и небо… Вокруг толпились испуганные люди. На лужайках, на подъездных дорожках, но большинство - вокруг дверей приемного покоя. Некоторые явно ночевали здесь в ожидании помощи - усталые и равнодушные, с красными глазами и отекшими лицами. Неужто это начало последней эпидемии, которая окончательно сломит нашу волю к сопротивлению?
«Скорая» остановилась, и санитары перевалили меня, как мешок, на тележку. Кто-то в белом ухватился за рукоятки у изголовья, и носилки поехали - очень быстро - через море страдальцев. Кто-то расчищал нам путь в толпе. Я пытался рассмотреть людей. Ближе ко входу они стояли колонной по пять человек в ряд, изломанным, уставшим ждать строем. Я вроде бы разглядел мундиры военной полиции. Неужели кто-то собрался на нас напасть? Впрочем, нет, это было подразделение борьбы с массовыми беспорядками.
В больнице творился кошмар. Стоял сплошной гул - плакали дети, спорили и что-то доказывали взрослые кто-то кричал. Шум бил по ушам, каждый голос, казалось, звучал на грани безумия. Рядом раздался истериче-ский женский визг, носилки покачнулись и едва не опро-кинулись. Женщина вцепилась в них и кричала мни прямо в лицо. Мне захотелось ударить ее. Она сорвала с меня одеяло.
- Смотрите! Еще один сраный солдат! Знаем мы та-ких! У них, видите ли, право на помощь! А остальные пусть подыхают!
Ее оттащили, и носилки покатились намного быстрее, чем раньше. Потом снова остановились - начался спор.
- Я не могу ничем помочь. Сделайте ему укол, ингаляцию и отправьте отдыхать домой…
- С розовым отравлением легких третьей степени?
- Когда появятся симптомы, привезете опять…
- Мне платят не за доставку на дом. Я подрядился поставлять вам убоину, а на этой туше уже стоит штамп. У него армейская первоочередность степени «триА-плюс», и ваш главврач уже подписал акт о приемке больного.
- А он не сказал вам, куда его положить? Забиты все коридоры…
- Это ваши проблемы. Вот, читайте…
- Я не могу! Тогда придется выкинуть кого-то на улицу. -
- Это ваши проблемы.
Неожиданно надо мной склонилось женское лицо, злое и усталое.
- Откройте глаза! - потребовала она. - Двигаться можете?
Я и говорить-то не мог, только издал звук, который даже стоном назвать нельзя. Звук перешел в кашель. Изо рта полетели розовые брызги.
Похоже, я выиграл спор. Тележка покатила еще быстрее… Сознание вернулось, когда меня перекладывали на койку. Проморгавшись от слез, я повернул голову и сощурился от света.
Отдельная палата! Я попытался протестовать, но сил не хватило даже на хрип. Я протянул руку к двери, к невидимой толпе и отчаянно замахал, несмотря на взрыв боли.
Сиделка уложила меня на подушку:
- Вам нельзя волноваться. Теперь ваш долг - лежать и не двигаться.
Это была пухленькая коротышка с абсолютно незапоминающимся маленьким личиком. Ей с одинаковым успехом могло быть и тридцать, и пятьдесят лет. Она походила на чью-нибудь незамужнюю тетушку. Но руки - на Удивление сильные. Уложив меня, она приставила к моему лицу кислородную маску.
- Постарайтесь расслабиться. Я все время буду рядом. Словно сквозь пелену я наблюдал какую-то суету.
В комнате появились люди. Что-то укололо меня в руку. Я отключился и воспарил, с интересом наблюдая за своим умиранием. Меня мяли, кололи, прослушивали, просвечивали насквозь, делали провокации широкодиапазонными вакцинами Келли, ждали результатов. Потом вакуумизировали легкие - боль при этом совершенно не соответствовала зверскому названию процедуры - и положили в гелиево-кислородную палатку.
А потом меня оставили в покое. Я продолжал витать. Реакция наступила на следующее утро. Я проснулся, кажется, уже перейдя во сне границу между жизнью и смертью. Изо всех сил я пробивался назад, но меня словно засасывало в болото. Вздохнуть я не мог.
Вокруг звенели сигналы тревоги. Я пытался закричать, но из горла не вылетело ни звука. Заметавшись на постели, я понял, что опять делаю ошибку. А потом руки коснулось что-то холодное, и я почувствовал укол в грудь. Какая-то влага потекла в горло.
Я снова терял сознание и снова приходил в себя. Свет. Тьма. Свет. Тьма. Я сбился со счета.
