Сергей Малицкий - Блокада
— Где твой хозяин? — крикнул механик.
— Там! — отозвался Херест, показывая на одно из зданий, в основании которого тоже темнели массивные ворота. — Нам туда. Дафай! Саедем, отдохнем. Погофолим.
— Нет, — крикнул Пустой. И, прежде чем закрыть дверь, добавил: — Жду еще пять минут и считаю, что ты меня обманул. Пусть Богл идет сюда. Здесь поговорим. Если ему есть что мне сказать.
Херест кивнул и побежал прочь.
— Мне здесь совсем не нравится, — помрачнел Кобба.
— Эх, надо было взять с собой истукана молельного, — пьяно икая, расплылся в бессмысленной улыбке Сишек. — Хантику он удачу приносил.
— Я — не Хантик, — заметил Пустой и вновь двинул машину с места. — Филипп, готовь резак. Он под сиденьем. Будем прорываться. Такую воротину и на скорости не снесешь, а уж со старта намертво в нее упрешься. Стальные балки толщиной в ладонь, засов и того толще. Цепи идут по нижнему краю. Все на замках. Так что пропускать нас никто и не собирался. Под прикрытием вездехода рассеки сталь по створкам. Начни с цепей. Определишься на месте, но работай аккуратно, чтобы дыма не было. Выберешься через нижний люк. И ждите меня. Если что, Коркин, поднимешь на ладонь крышу, сам с ружьем — в люк. Главная цель — машины, если они у них есть. Вездеход не глушить. Пусть молотит. Филипп, приступишь, как я выйду из машины. Закончишь раньше меня — дашь короткий сигнал. Качнешь гидронасос. Понял?
— А ты где будешь? — напрягся Филя.
— Поблизости, — хмуро бросил Пустой. — Не волнуйся, далеко от машины не отойду. К нам гости. Нижний лепесток задней двери приоткройте на всякий случай.
Механик перешагнул через Филю и спрыгнул на закопченный камень. От приоткрывшихся ворот шли трое. Один из них был Херест, второй переваливался с ноги на ногу, напоминая огромный бесформенный шар, третий выглядел щуплым подростком с бледным, неясным лицом. Филя вытащил резак, щелкнул клавишей тестирования.
— Унесет, — проворчал Сишек, — Вот этот круглый, который на две головы выше Пустого, и унесет ящик. В одиночку. Смотри, какие ручищи. Кто из них Богл?
— Никто, — ответил Кобба. — Надо было не пойло глотать, а с пестряками говорить. Богл внешне ничем не отличается от обычного человека, разве только ростом больше в полтора раза и костлявый очень. И с мечом ловко управляется. Особенно когда разделывает мясо.
— Какое мясо? — не понял Коркин. — Что-то я пока что Ни одной коровы не заметил, да и камень кругом. Где тут ко- Ров пасти?
— Разве я что-то сказал о коровах? — поднял брови отшельник.
Филя рванул крышку люка, нырнул вниз, присадив сам себе резаком по колену, но не заорал, а, прикусив губу, пополз к воротам, в которые Пустой почти упер передок вездехода. От выщербленного камня пахло кровью и гнилым мясом. Камень казался жирным. Филя с трудом сдержал тошноту, бросил быстрый взгляд между колесами в сторону, разглядел Пустого, который все еще шел навстречу странной троице, и выполз к воротам. Они были сварены грубо, но на совесть, к тому же не раз подновлялись, хотя последние ремонты вряд ли были сделаны мастером: поверх склепанных полос наваривались какие-то бесформенные куски. Тяжелый засов лежал на крепких скобах и был ниже капота вездехода всего лишь на локоть. По нижнему краю воротин тянулась тяжелая цепь, почти вросшая в камень.
«Вряд ли они ходят через эти ворота, — понял Филя, — есть у них и другие ходы, точно есть. Поэтому и не волнуются, и не торопятся».
Однако мальчишке нужно было торопиться. Заряд, конечно, следовало экономить, но Филя решительно включил двойной режим: резки и отсоса. Резак чуть слышно загудел, мальчишка замер, огляделся, но возле самых ворот охранников не заметил. Филя вывел короткий и узкий луч и принялся резать звенья, каждое из которых весило не меньше набитого с вечера мешка. Металл поддавался неплохо, но все-таки успевал прогреваться, и дымить начинала уже земля. «Вроде как мотор парит», — успокоил себя Филя и, осадив ногой сразу два рассеченных звена, поднялся с резаком к засову. Бросил взгляд влево, вправо и замер. Со стены на него смотрел переродок. Он ничем не напоминал Хереста и вообще показался бы Филе обычным человеком, если бы не глаз. Глаз у него был всего один, но располагался он не там, где положено правому или левому глазу, а скорее в центре лица, и переносица огибала его по дуге с одной стороны. Переродок торжествующе ухмыльнулся и, вытащив из-за металлического ограждения ружье, приложил его к плечу и прищурился, явно намереваясь пристрелить мальчишку при малейшей попытке перерезать засов. И в то же мгновение вверху фыркнула тетива, и стрела разом лишила переродка зловещего прищура.
— Шевелись, Филя! — зашипел, высунув голову из люка, Рашпик. — Благодарить будешь Ярку. Давай быстрее. У Пустого что-то не складывается разговор.
Филя закончил через полминуты. Убедился, что засов дрогнул, хотел толкнуть ворота, но тут же укорил себя за безмозглость и, собирая на взмокшее лицо пыль, скользнул внутрь машины.
— Садись, — быстро освободил место водителя Коркин. — Смотри! Стекло, оказывается, опускается в дверях. Сишек подсказал, как сделать.
Филя с недоумением покосился на вновь закатившего глаза старика, с благодарностью кивнул Ярке, которая сидела с луком в руках, занял место водителя и посмотрел влево. Пустой все еще о чем-то говорил со странной троицей. Худого и стройного Филя не мог рассмотреть, а переродок-шар, рядом с которым сам Пустой казался невысоким худышкой, стоял в пяти шагах от него, опираясь о камни мостовой огромными ручищами. Херест стоял с другой стороны, наставив на Пустого дробовик.
Филя придержал рычаг крыши и, запустив на секунду гидронасос, стравил с негромким шелестом избыток давления через клапан.
— Подними крышу, — попросил Коркин. — Или стекло опусти. Я этого мелкоротого в прицел поймаю.
Филя не успел. Пустой вдруг дернулся, сделал какое-то резкое движение, левой рукой рванул на себя невидимого наблюдателям из машины собеседника, а правой выхватил короткоствол и разрядил его в лоб Хересту. И в это мгновение переродок-шар взревел. Огромные ручищи поднялись вверх, а рот открылся где-то там, где у нормального человека должна была бы находиться грудная кость, заставив Филю второй раз за последние минуты похолодеть. Пустой несколько раз выстрелил в чудовище, но оно продолжало с ревом идти на механика. И тогда Пустой рванул с пояса рожок Вотека. Раздался громкий хлопок, Пустой едва не повалился на спину, а круглый с визгом отлетел на десять шагов и заскреб толстыми пальцами по камню.
— Рашпик, — прошипел Филя, — нижний лепесток задней двери! Рычаг влево!
Пустой держал за горло длинноволосую девку. Она не сопротивлялась, а пятилась вместе с механиком. Ее руки были затянуты петлей и крепились все к тому же левому запястью Пустого. Она пятилась вместе с ним, но в каждом ее движении чувствовалась сила и злоба.
Раз за разом круглый переродок пытался встать на ноги и догнать Пустого с его пленницей, но механик снова и снова отправлял того катиться по камням.
— Дурак ты, механик, полный дурак, — расслышал высокий голос незнакомки Филя, когда Рашпик опустил нижний лепесток задней двери.
— Пустой я, — словно уговаривал пленницу механик.
— Богл не простит тебя, — повторяла девка, — И Фёкл не простит тебя. И я не прощу тебя, механик. Ты сдохнешь.
— Непременно, — отвечал Пустой, бросая быстрый взгляд то на продолжающего визжать великана, что в очередной раз поднимался с камня, то назад, то на стены, — Но не сегодня. И ты тоже.
Пустой оттолкнул ее, только сев на нижний лепесток двери. В то же мгновение Рашпик потянул рычаг, механик кувырнулся через голову внутрь, а Филя подал вездеход вперед. Тут же загремели выстрелы, пули и стрелы застучали, защелкали по кузову, но ворота уже натужно скрипели, распахиваясь и выворачивая из мостовой камни, а потом затрещали кости: человеческие кости и черепа, которыми была усыпана улица за воротами.
— Ишь чего захотели, — проворчал Пустой, — Машину в подарок Боглу, Ярку в подарок Фёклу, а меня за оказанное мною почтение съедят в последнюю очередь. Раздери их на части, все гостинцы Вотека потратил на эту мерзость!
— О чем же ты там с ними говорил? — округлил глаза Рашпик.
— Торговался, — усмехнулся механик. — Сначала они хотели съесть меня первым. Из уважения.
25
Ярка прижималась к Коркину постоянно, словно прикосновение к нему носом, щекой, хотя бы мизинцем было необходимым условием ее жизни. Даже когда Кобба заметил бредущего по стене переродка с ружьем и с предостерегающим шипением ткнул в его сторону пальцем и недотрога схватилась за лук, она упиралась в плечо скорняка коленом. Сонный Сишек внезапно ожил, потянулся к пульту, и стекло правой двери поползло вниз. Ярке объяснять ничего не потребовалось, тетива фыркнула мгновенно — и переродок осел за побитым ржавчиной ограждением. Сишек тут же вернул стекло на место, а Ярка вновь уткнулась носом в плечо скорняка, прильнула к нему, как холодный родник к тонкой речушке. Потом же, когда вездеход перемолол колесами человеческие кости, миновал квартал, составленный полуразрушенными и обгоревшими зданиями, и выкатил к границе действительно огромной площади, заполненной разномастным народом и палаточками, шатрами, навесами, кибитками, в центре которой возвышалась гигантская каменная фигура человека с расставленными, словно ветви еловника, руками, Ярка вовсе вцепилась тонкими пальцами в рукав скорняка, словно сейчас, сию секунду он должен был вырваться и исчезнуть навсегда. А когда Пустой остановил машину и обернулся, чтобы что-то объяснить отряду, недотрога вдруг зарыдала. Завыла в голос, почти захлебнулась слезами, словно только теперь поняла, что ее ребенок сгинул, погиб страшной смертью, и от него у недотроги ничего не осталось, кроме вот этих слез, неизбывной, непроходящей боли и твердого плеча молчаливого скорняка, что однажды сунул ей в руки крохотные валенки, а на вопрос о цене только махнул рукой и тут же отвернулся, чтобы скрыть заблестевшие глаза.
