Сергей Чекмаев - Анафема
— Нет. Но я могу собрать!
— К завтрашнему вечеру сможете?
— Я попробую.
— Не надо пробовать, — сказал собеседник с нажимом. — Надо делать. Через два-три дня Оксану могут уже выписать. Тогда будет поздно.
Полдня Катерина обзванивала знакомых, собирая нужную сумму. Кое-что удалось выручить за оставшиеся со времен замужества драгоценности, а Иммануил Яковлевич, директор «Золотого кольца», не вдаваясь в подробности, приказал выписать аванс в счет зарплаты и даже прибавил небольшую премию.
К вечеру все было готово. Катерина попросила неведомого благодетеля отвезти ее в больницу, хотя бы краешком глаза посмотреть на Оксану. Тогда она отдаст деньги.
— Вы мне не доверяете? — спокойно осведомился он.
— Нет-нет… что вы! Просто… для меня это очень большая сумма… почти год работы. Я хочу быть уверена.
— Ладно, — после короткого молчания сказал собеседник. Голос его снова изменился, Катерине на секунду показалось, что он улыбнулся. — Я согласен. Утром в половине восьмого ждите нашего человека недалеко от главного входа в шестую больницу. Знаете, где это?
— Где-то на Бауманской?
— Немного ближе к центру. На Старой Басманной. Перед входом небольшой скверик, стойте там, постарайтесь не привлекать внимания. Оденьтесь скромно, лучше всего во что-нибудь поношенное. Не надо ходить, оглядываться по сторонам, высматривать. Просто стойте. К вам подойдут. Постараемся провести вас в больницу под видом дежурной сестры. И еще — не берите с собой никаких документов.
Ровно в семь тридцать, испуганно замирая в душе от непривычной конспирации, Катерина стояла у входа в больницу. Перед фасадом действительно располагался небольшой скверик, как ножницами охваченный по бокам заездами для машин скорой. Пробивавшаяся к весеннему солнцу трава и несколько чахлых деревьев выглядели изрядно запущенными, но россыпь маленьких листочков и зеленый ковер под ногами будто говорили: жизнь продолжается! Катерина почувствовала себя уверенней.
Вдруг кто-то взял ее под руку, жарко зашептал:
— Тише! Идите спокойно и улыбайтесь. Как будто все так и должно быть.
Она вздрогнула, но тут же выпрямилась, улыбнулась самым непринужденным образом и сказала:
— Доброе утро! Очень рада, что вы смогли меня встретить.
— Не переигрывайте, — проводник чуть качнул головой. — Слишком заметно. Идите следом, больше чем на два-три шага не отставайте. Обращайтесь ко мне — Семен Владиленович.
Он провел Катерину через пост охраны, показав какое-то удостоверение. Они вышли во внутренний двор, пересекли стоянку, на которой сейчас дремали несколько «Газелей» и «мерседесов» с надписью «Ambulance».
— Сюда, — сказал Семен Владиленович, указывая на двухэтажное здание с врезными колоннами. По виду его построили еще в девятнадцатом веке. — Нам во второй корпус.
Высокая дверь с бронзовой ручкой натужно скрипнула, открываясь, и Катерину повели дальше. Она едва успела прочитать вывеску на одной из колонн: «Отделение неврологии».
Обменявшись парой фраз с бдительной нянечкой, дежурившей на входе, Семен Владиленович обернулся и сказал:
— Вам сейчас дадут халат. Переоденьтесь.
В небольшой темной каморке, заваленной тюками с отсыревшим бельем, Катерина скинула куртку, облачилась в халат. Он был велик на пару размеров: жестко накрахмаленный воротник тут же уперся в шею, а пуговицы удалось застегнуть с превеликим трудом. По самому краю подола тянулась застиранная, но все еще различимая надпись синим химическим карандашом: «Инв. 423983. Неврология».
Увидев Катерину, Семен Владиленович удовлетворенно кивнул:
— То, что надо. Пойдемте. Через семь минут обход, нам нужно успеть.
Поначалу она даже не узнала Оксану. Дочь лежала без движения, откинувшись на подушки. Лицо ее осунулось, похудело. Глаза запали. Сквозь мутное стекло палаты трудно было разглядеть подробности, но входить внутрь Семен Владиленович не разрешил.
Он и так нервничал, постоянно поглядывая на часы. Видимо, для того чтобы привести Катерину в больницу, ему пришлось серьезно подставиться.
Ей стало стыдно. Люди идут на должностные (и даже настоящие) преступления, ведь похищение человека — это серьезная статья, а она еще выпендривается. Не хочет платить, требует такое вот одностороннее свидание с дочерью. Семен Владиленович сказал:
— Все. Пора. Мы и так здесь слишком долго стоим. Кто-нибудь может заметить.
Также быстро он вывел Катерину из больницы, указал на неприметную «четверку», припаркованную напротив, у хозяйственного магазина.
— Вас там ждут.
Она хотела поблагодарить проводника, но тот лишь отмахнулся:
— Торопитесь. У нас очень мало времени.
Катерина перебежала улицу, едва не попала под колеса серебристой «вольво» с московским флажком на капоте. Иномарка недовольно гуднула и умчалась.
Пытаясь унять бешено стучащее сердце, Катерина пошла шагом, несколько раз глубоко вдохнула. Когда до «четверки» оставалось несколько метров, задняя дверь машины распахнулась. Знакомый голос с акцентом сказал:
— Садитесь, Екатерина Алексеевна.
Устроившись на сиденье, она попыталась рассмотреть собеседника. Заметив любопытный взгляд в зеркале заднего вида, он нахмурился и отвернулся. Катерина только успела заметить щегольскую бородку и холодный блеск серых глаз.
«Прибалт, наверное», — подумала она.
— Вы видели дочь?
— Уверены, что это была Оксана?
— Конечно. Хотя она заметно похудела, и лицо изменилось. Бедная Ксюта!
— Выглядит она не очень, согласен. Тем скорее мы должны действовать. Сейчас она отдыхает, но скоро начнется ломка.
— Боже! Все эти… сестры!
Последнее слово Катерина произнесла с нескрываемым презрением.
— Вы принесли деньги? — спросил «прибалт».
Катерина вытащила из-за пазухи полиэтиленовый сверток, перетянутый резинкой.
— Вот.
— Покажите.
Она развернула пакет, в неясном свете весеннего утра доллары выглядели бледно-зеленой, ядовитой россыпью.
— Прекрасно. Сейчас возвращайтесь домой, никуда не уходите. Часа через три вам привезут дочь.
— Ой, я не знаю, как вас благодарить…
— Вы уже отблагодарили, — «прибалт» взял деньги, небрежно забросил их в бардачок. — Идите. Не стоит, чтобы нас долго видели вместе.
Катерина вылезла из машины, быстрым шагом, не оглядываясь, пошла к метро. К сожалению, она не обратила внимания на стоявшую неподалеку от «четверки» «шкоду», откуда за каждым ее движением следил беспристрастный объектив камеры.
В дверь позвонили только через пять часов, как Катерина вернулась домой. Она уже успела извести себя по полной программе — похищение не удалось, дочь снова под контролем секты… А может, ее просто обманули, как дурочку, решив заработать деньги на чужой беде, знают ведь, что обратиться в милицию она не сможет.
Звонок тренькнул еще раз, на этот раз — настойчиво и требовательно. Полная самых радостных надежд, она бросилась в прихожую, даже не спрашивая «кто там?», открыла замок.
На пороге стояли два милиционера и еще один в штатском — высокий, неряшливо выбритый. Он спросил:
— Смыслова Екатерина Алексеевна? Капитан Абрамов, московский уголовный розыск. Вы обвиняетесь в попытке похищения, преступном сговоре и создании организованного преступного сообщества. Прошу следовать за мной.
В милицейскую «волгу» Катерина села автоматически, почти не сознавая, что делает. Мир обернулся против нее. А она, как загнанная в колесо белка, уже не может остановиться, потому что события сами толкают ее вперед. Все быстрее и быстрее.
В кабинете следователя уже сидела Оксана и та самая рыжая девица — Ида Распе. Увидев мать, дочь словно с цепи сорвалась.
— Ты!! Ты хотела меня отравить! Я знаю! А когда не удалось — решила выкрасть! Я тебе сказала: у меня нет больше матери! А ты все никак не успокоишься! Ну ничего! Теперь тебя наконец посадят! На много-много лет посадят! Слышишь?
Оксана выглядела страшно. На губах у нее пузырилась пена, по щекам пошли красные пятна, глаза сделались совершенно безумными. Она чуть не набросилась на Катерину с кулаками, хорошо следователь с помощником успели ее удержать.
Дочь усадили на скамейку. Она тяжело дышала, с ненавистью смотрела на мать. Распе обняла Оксану за плечи:
— Тише-тише… спокойнее. Все хорошо, никто тебя здесь не обидит.
Катерина с трудом слышала, о чем они говорят. После жестоких слов дочери звенело в ушах, будто каждую фразу в нее забивали гвоздями. Последняя надежда в этом мире рухнула, и не осталось больше ничего…
Дочь вырвалась, правда, уже не с такой яростью, как только что из рук милиционеров. Гордо откинула голову и прошипела, не отрываясь глаз от Катерины:
— Ты сгниешь в тюрьме! И каждый день будешь вспоминать меня. Каждый день. Как ты выгнала меня из дому, женив на этом пошляке, как преследовала меня, травила и как пыталась выкрасть. Вспоминай, что когда-то у тебя была дочь и во что ты ее превратила. Тогда ты, может, раскаешься, хоть я в это и не верю.
