Дмитрий Манасыпов - Дорога стали и надежды

Почему в Новоуфимской Республике существовали санитары? Потому что мутация – это зло. Разрушенный геном, скачущие взад-вперед цепочки ДНК, болезни, слабость, уродства. Люди, жившие в ее городе, не должны быть слабыми.

Если у тебя есть пусть и небольшое, но отличие от нормального организма – в лагерь, на исправительные работы.

Если ты родился с шестью пальцами, и в пять лет на осмотре санитарного врача их все также шесть – в лагерь, на исправительные работы.

Если твоя скотина уродилась с двумя головами, но дает много вкусного молока и до сих пор жива – в лагерь, на исправительные работы. Тебя, как хозяина, вовремя не донесшего.

Здесь? Здесь все по-другому. Семка, паренек, моргающий как земноводное, плевать хотел на это. И на то, что отличается от Уколовой. Нате, вот, девушка, вам обед. Евгения вздрогнула. Покосилась на совершенно холодную лепешку с мясом. Только-только вкусные и аппетитные куски разом потеряли свою привлекательность. Серые волокна, покрытые белесым застывшим жирком, блестящая и липкая лепешка…

– Это, ты откуда, из Башкирии? – поинтересовался Семка. – Ты ж с Пулей пришла, он оттуда. И как у вас там?

– Хорошо. Что это там?

Уколова показала на странную тень, мелькнувшую вдоль берега. Что-то, похожее на раскоряченный куст, быстро прошмыгнуло и скрылось среди камышей.

– Водомерка, наверное. – Семка пожал плечами. – Их не особо много, но опасаться следует. Тут вообще хватает всякого…

– Ясно.

Уколова, все еще желающая побыть в одиночестве, развернулась и пошла к носу. Семка остался, проводив ее взглядом. Смотрел он не на ее зад. Смотрел молодой водник на длинный хвост волос, плавно двигавшийся взад-вперед.

На палубе, кучкуясь, сидело немало народа. Уколова прошла по самому борту, благо пассажиры и не спешили прижиматься к нему. Устроившись на собственных пожитках, глазели на нее, незаметные и серые. Бледные чаще всего лица, никакого удивления во взглядах. Да уж, люди тут своеобразные. Или не люди?

От жителей республики публика «Арго» отличалась сильно. Поношенной одежды, выцветшей и посеревшей от времени, хватало и там. Только в Деме все же старались украсить непроглядную бытовуху чем-то цветным, хотя бы немного добавляя красок в серость будней. Здесь, на реке, такого не наблюдалось.

Уколова вполне понимала нелепость неприятия этих людей. Да, здесь, без стен вокруг, без постов и патрулей, яркая тряпка как мишень. Понятно, что никто из жителей подводного мира реки не схватит, но ведь она сама только что спасалась от крыложоров. А тем-то достаточно увидеть что-то вдалеке, отличающееся от жухлых листьев с травой, – и все, считай, что ты добыча.

Азамат стоял у КПВТ.

– Ну, как дела? – он не повернулся к ней, смотря вперед. – Разобралась сама с собой?

– Не особо. – Уколова пожала плечами. – Я…

– Это нормально. Мне тоже в первые месяцы пришлось не особо, сам с собой боролся.

– Ты?

– Я чем-то от тебя отличаюсь, что ли? – Азамат нерадостно улыбнулся. – Такой же, как и ты, старлей. Вырос там же, делал то же. С собой бороться, знаешь ли, тяжелее всего.

Уколова промолчала. «Арго» потихоньку выбрался на середину реки, шел и шел дальше.

– Скоро прореха появится, красиво будет. – Пуля повел стволом КПВТ за большим буруном, чуть подождал, выжидая. – Ты только сильно не восторгайся.

– Что это?

– Прореха? Увидишь. А бурун может быть от кого угодно, ну, ты уже знаешь. Рыбы, змеи…

– Насекомые, да. Жук-плавунец, что ли, размером с танк?

– Не смешно. Как раз жуки здесь такие, что порой хочется не КПВТ иметь, а гранатомет РГ-6. Да чтобы заряды там оказались не осколочные, а кумулятивные. До того, старлей, здоровущие гниды порой всплывают, просто ах и ох.

– Как ты оказался здесь? – Уколова проводила взглядом показавшуюся голову огромной змеи, величественно ушедшей на дно. – А она сейчас…

– Сейчас вряд ли. Когда атакует, то атакует сразу. А этот, видать, уже поел, вот в сторону и повернул. «Арго» не единственное судно ж на реке. Это как тарелка со вкусняшкой, или кормушка, водные так и норовят рядом оказаться и хватануть пару-другую вкусных людских тушек.

Азамат глотнул из фляги, протянул Уколовой.

– Как оказался? Да очень просто. Ушел на заказ, искал информацию о зверюге одной. Даже имени его нормального не знал, так, прозвище. А? Да, старлей, человек. Сунгат, что ли, как-то так вроде бы. Двигался я в Ясный, но не дошел. Забрел в Венеру, аккурат туда, в первый раз меня его след вывел. Ну и как-то закрутилось. Слышала? Э-э-э… вижу, что слышала.

– Это закрытая информация. – Уколова зябко поежилась.

– Про Белорецк…

– Абдульманов?

– Что?

– Захлопни, пожалуйста, варежку.

Пуля пожал плечами. Военная тайна, что тут скажешь?

– Водники, Азамат, они все мутанты?

Митрич, старательно вязавший канат в бухту, покосился на нее и вздохнул.

– Не все. Старики, те, кто просто постарше, в основном нет, но их маловато. А вот молодежь – через одного. Митрич, ну не обижайся, сам понимаешь.

Митрич пожал плечами и ушел.

– Ты с Семеном познакомилась? Нет? Так познакомься, зря, что ли он тебя глазами-то ест? Вот у него случай хороший.

– Чем он хороший-то?

– Полезный. – Пуля недоуменно покосился на нее. – Если ты за борт шваркнешься, так Семка тебе вытащит и не поморщится. Земноводный он…

И Азамат улыбнулся.

– И, заметь, никаких санитаров, никакого преследования, страха, опасности. Живет, мамку радует. Его ж Зуич к себе взял как юнгу. Отца нет, мать, трое младших, Семка помогает, зарабатывает. Жизнь штука сложная, старлей. Я привык, а тебе, как понимаю, оно и не надо. Каждому свое. О, гляди, вот и прореха. Тут так всегда, даже если дождь кругом.

Прореху невозможно было проглядеть: синий, до одурения чистый кусок неба, обрамленный кипенно белыми облаками по краям. Глубина, прозрачная и уходящая все выше и выше, завораживала.

– Как красиво… – Уколова покачала головой. – Как красиво, Азамат.

Облака ворочались по краям прорехи, кружили хоровод, плотные и осязаемые. Окружающие тучи хмурились и недовольно толкались, но справиться явно не могли. Свет, падающий через окно в небо, мягко струился вниз. Момент, когда «Арго» пересек невесомую границу и оказался залит теплым прозрачным золотом, Уколова пропустила.

Вода стала темно-зеленой, растворив черноту и блестя перекатывающимися барашками. Деревья, только-только серевшие по берегам холодными изваяниями, стали сами собой, темными и живыми. Листва, та, что не опала, замерцала, зашевелилась, преображаясь на глазах. Заблестела, ловя лучи солнца, зашевелилась, тянулась вверх.

Золото, охра, алое и пламенное, редкие островки еще сохранившейся зелени. Уколова замерла, всматриваясь в берега, неожиданно ставшие такими, такими… Теплыми. Настоящими. Живыми.

Берега, покрытые лесом, не сулящим зла и опасности. Берега, где за разлапистыми кустами виднелись россыпи гроздьев редкой рябины. Где, надежно ухватившись за землю, стояли широкие и несгибаемые дубы, высящиеся над всем остальным лесом. Березы, разом потерявшие неожиданный серебристый оттенок, превратились в белых красавиц, расчерченных черными полосами. Клены, мерцая разноцветными всполохами крон, лениво шевелились под легким ветром. Уколова отвернулась от Азамата, быстро вытерев глаза. Тоска, схожая с легкостью летящей и сверкающей паутины, откатилась, оставив лишь горечь.

– А это что? – Уколова ткнула пальцем в странноватую серую кишку, видневшуюся чуть в стороне и позади. Кишка, похожая на жирную гусеницу, висела над лесом и еле заметно сдвигалась.

– Кто ж знает… – пожал плечами Азамат. – Не лезет к нам, да и ладно. Ты когда-нибудь такое видела?.. Не? Вот я тоже не видел. Если это новая порода крыложоров, так предпочитаю и не видеть. И это, старлей, ты б сходила до кормы, после Прорехи всегда что-то да случается.

– Красиво.

– Очень. – Азамат согласно кивнул. – И так, заметь, всегда. В любую погоду. Аномалия, что и говорить. Давай, старлей, иди на корму и бди. Нам еще долго добираться до места.

Она и пошла. Пассажиры, явно видевшие Прореху и ранее, все равно зашевелились, задирали головы вверх, рассаживаясь шире. Уколова, лавируя между ними, шла к корме. Зуич, все также невозмутимо крутящий штурвал, усмехался в пегую бороду, глядя на прикладываемые ею усилия.

Уколова осторожно перешагнула через нескладного, лежащего как бревно усача, накрывшегося дырявым и затертым ковром. На ковре еде заметно проступали какие-то звери с рогами, деревья и кусты. Усач лежал и похрапывал, ковер шевелился, сбоку, еле заметно, шевелилась рука с шестью пальцами. Рука, судя по всему, принадлежала усачу. Вот только выгнулась как-то… странно. Но Уколова уже не удивлялась. Потому как прямо перед ней, нисколько не смущаясь пялившихся на нее людей обоего полу, в меру красивая баба кормила детишек грудью. Вернее, тремя. Детишки, числом двое, дружно кряхтели и сопели, добывая еду, а свободная грудь, средняя, задорно подрагивала.