Михаил Поляков - Да ночь простоять...
По Черному морю неслись низко и без проблем на маршевом движке, который крепился в верхней части хвоста. Разведка занималась своими делами подготовки. Мне с Мамедовым пояснили судьбу коротко и ясно.
— Лейтенант, у меня каждая минута и капля топлива на счету, поэтому разворотов не будет. А домой вернёшься на обратном пути. Так что сиди — чисти оружие, суши ботинки и старайся меньше жрать и пить. Гальюн не предусмотрен. На тяжёлый случай — один биотуалет. А нас тут: шесть экипаж, четыре техника, тринадцать водолазов и два беглых пограничника.
— Что это беглых? — начал возмущаться я.
— А какого ты бэн адама в БТР не сел? Как по плану прорыва предусматривалось?
— Так они же с РПГ…,- Тролль не дал оправдаться.
— Ты чуть нам всю операцию не сорвал лейтенант. Теперь сиди и не отсвечивай. Старший для вас капитан — лейтенант дядя Вася. Всё что скажет исполнять беспрекословно. Врубинштэйн?
— Есть тащ капитан третьего ранга, — «тоже мне — суперсолдат», — А назад когда?
— Лейтенант — много вопросов задаёшь. Вот когда бочки эти выбросим за борт так, значит, и домой, — показал он мне на ёмкости с топливом заполонившие основную часть транспортного отсека.
— А когда мы их выбросим? — поддержал меня босой Мамедов и радостно сверкнул глазами в полумраке отсека.
— Ефрейтор, ты оружие почистил? — пулемёт и АК-12 мы не бросили.
— Так нечем чистить, всё мокрое! — удивился Равиль.
— Дядь Вась! — заорал Тролль, пытаясь перекричать ровный гул лопастей.
— Чего? — раздалось откуда-то из-за бочек.
— Забери этих себе, на подмогу! И дай им сухую ветошь пусть стволы почистят!
— Это те, что нас тормознули у Грота?
— Они — гаврики, — охарактеризовал нас капитан третьего ранга. Дядя Вася вытер ладонь о свою рабочую куртку летно-технического состава и протянул нам руку, — если что сломаете — выкину за борт! — рукопожатие у техника было, как у штангиста. Сомнений в том, что он так и сделает после процедуры знакомства, не возникло — никак. Зато он вытащил откуда-то кусок сухой тряпки и банку с соляркой.
— Без моего ведома — ни шагу с этого места! Понятно? — а что ж тут непонятного? Боится, что сломаем что-нибудь на его корабле-самолёте. Место он нам нашёл хорошее на баулах и тюках, тут и поспать можно было, если привыкнуть к гулу и тряске, — на мою голову, — пробормотал механик, удаляясь ближе к носу экранолёта по своим делам.
Чистить оружие это просто. Надо только сперва его протереть насухо. Потом намочить все его части масляным раствором со слабой щёлочью и протереть снова. Повторить эти мероприятия трижды, не забывая использовать шомпол и принадлежности по назначению. И желательно, если не знаешь, то полную разбираловку не проводить, а то, не ровён час, не найдёшь нужной детальки в конце сборки. А ещё хуже, если как у Папанина, лишний механизм окажется на тряпочке при уже скомплектованном тобой личном оружии. Вот тогда голова по настоящему заболит, а не от морской болезни.
У нас с Мамедовым лишних деталей не оказалось. А вот патронов не было, а магазинов было только по одному на ствол, если считать коробку Печенега магазином к нему.
АПС тоже остался при мне и его высушили не спеша, позёвывая, «убаюканные» звуком движка. Молодой организм он в любой ситуации выключится, чтоб отдохнуть, когда есть время и условия. Так и мы с Мамедычем не заметили, как уснули на мягких тюках, изнурённые беготнёй, стрельбой и купанием.
— Не, ну ты посмотри — спят как праведники! — возмутился проходивший мимо разведчик. Легко запрыгнул на второй этаж «спального уголка» с места. Пробормотал в рацию внутригрупповой связи.
— Я Серый. Смену сдал Рыжему. Отбился в районе входного люка на тюках, — и заснул рядом с двумя пограничниками. Перед входом в Босфор всех разбудили и поставили на уши. Обстановка была сложной, надо было что-то решать. Или перелететь пролив напрямую и плюхнуться в Мраморное море. Или зайти в пролив и двинуть по нему. Оба варианта имели свои плюсы и недостатки. При первом мы существенно укорачивали путь, зато тратили бы топливо на увеличение высоты полёта и становились весьма заметны для вероятных средств ПВО, даже стрелкового оружия. При увеличении высоты — чем меньше поднимаемся, тем меньше топлива уйдёт на набор необходимого потолка полёта. При втором варианте время увеличивается. Путь тоже. Зато идём на маршевом движке.
— Слушай сюда, капитан, — начал лётчик, — мы прикинули, что над землёй надо лететь всего около десяти километров. Проскочим. Потом садимся на воду, разгоняемся и перепрыгиваем таким же макаром в Эгейское море поперёк и наискось Дарданелл. А там до твоего мыса Тераном, западнее острова Китира, при входе в Лаконский залив, — ехидно процитировал летун, — как по лыжной трассе — слалом на воде между островами. Людей распредели так, чтоб если груз сдвинется, так никого не придавило. Я давненько на нём никуда не ходил, — по-морскому пояснил пилот, — могу жёстко дёрнуть при манёвре тягой или рулями.
Техники только голову чесали от полученной задачи. На загруженном под завязку экранолёте, самым безопасным местом был потолок фюзеляжа, кабина лётчиков и бронеколпак стрелка со стволами двух «Кордов» в нём.
* * *Разговор с Троллем был тяжёлый и неприятный. Но сперва, мы удачно нашли лодку, заставив её экипаж и командиров тихо окуеть. В начале на перископной глубине. Марс барражировал почти неделю, дожидаясь нас у мыса Тираном, на входе в Лаконский залив. Увидеть нас они не могли. Зато хорошо услышали. И, не долго раздумывая, «смазали винты и балласты салом» в лихом драпе подальше у глубь, и в сторону.
При таком давлении воздуха под крылом «Орлёнка» пузырьково-водяная смесь экрана изменила свои свойства неузнаваемо и выдала такие рулады-стоны, да на высокой скорости, и в комплексе с эффектом угасания-усиления Допплера, что никакой летающей лодке и не снились в самом отстойном звуковом кошмаре бреда пьяного в зюзьку слухача и его гадроакустической станции вместе с компьютером БИУС.
— Слышу неопознанные шумы, пеленг — тридцать, дистанция — семьдесят миль, скорость двести пятьдесят узлов, цель скоростная, воздушная, высота пять метров, предполагаю вертолёт. Портреты известных винткрылов на опознание в базе данных не сходятся. Скорость превышает крейсерскую, вертолёта любого типа вероятного воздушного противника, — пауза, — П-почти в два раза, — растерянность в голосе акустика несла нескрываемое удивление непроизвольным заиканием, — в-возможно низколетящий г-гидрасамолёт… — недоумение, — ну… размером сссс крейсер… — нашёл он «подходящее» сравнение.
— Что, ну?
— Только он грохочет, как товарный поезд по мосту на стыках. И ещё: то ли сирену включил низкого шума, то ли ревун? Нааверно это…эээ?
— Акустик, куда идёт по двум точкам? И на что это похоже? — подбодрили с центрального поста уточняющими вопросами.
— Идёт в центр зоны патрулирования. Похоже на… — на военный аэродром при заходе на посадку семьдесят шестого ила! О! Тот же звук! Почти, — сник вахтенный офицер в конце фразы. Понял невозможность того, о чём он сказал, полагаясь на объективные признаки, — Может квакеры? — высказал совершенно фантастическую догадку он.
— …??? Доклад каждые три минуты.
— Есть доклад.
— Внимание экипаж, фактически — «Боевая тревога!», по местам стоять! Осмотреться в отсеках! Лодку к срочному погружению приготовить! — и понеслись доклады из боевых частей, — Боцман — ныряй на триста метров! Турбине вперёд малый! Курс на цель! Акустик, что там у вас?
— Дистанция — пятьдесят миль…. сорок пять….сорок… тридцать пять, двадцать пять…. десять… Цель над нами! Сбросила скорость! Ёп!
— Что — ё? — дипломатично переспросили по «Лесу».
— Упала в воду!
— Как упала? Механик — полный вперёд! — чем черт не шутит, а ангел не брезгует? Вдруг рухнет на рубку с поверхности Боинг амерский, или Геркулес транспортный. В воде — то скорость падения замедлится, а вот вес нет, не уменьшится. И свойства корпуса бить о корпус, не пропадут. А если застрянет на верхней палубе весь такой самолёт, зацепившись какой-нибудь своей лётной железякой? Или переломается пополам по линии изящного верхнего обвода лодки, застряв на рубке основаниями крыльев и треснув посреди фюзеляжа. Сюрреализм, глупость, но ведь таскали же за собой траулеры невозмутимых до этого японцев, попав в сеть торпедным отсеком. И всплывали, поднимая рыбацкие посудины философски настроенных и мирно-замедленных, до нашего всплытия, финнов. Пробивали рубкой «Баттон Руж» из стаи «Лось — Анжелесов», да так, что Лося списывали в металлом, а у нашей субмарины только ограждение рубки ремонтировали и снова вперёд в моря, за сохатыми. И задницы, командирские, белые-белые показывали после драпа из абрикосовских территориальных вод в телеобъективы целой банды эсминцев и крейсеров. И дерьмом из гальюна авианосцы пиндосовские приводили в негодность, да и правильно, что по ним-то торпеды зазря тратить? И всплывали неожиданно в центре походного ордера авианосной ударной группы, чтоб моряка с аппендицитом переправить на абрикосном вертолёте в госпиталь. И херели пиндосы от выкрутасов «русских медведей», когда над взлётной палубой пустого, российского, авианосного крейсера не мог пролететь ни один вертолёт или супершершень — электроника отказывала надолго. А почему, а потому, что пространство над кораблём и под ним является территорией страны приписки. А в этой самой стране полно Кулибиных, которые законы электро-магнитного поля, индукции, и его колебаний знают наизусть — иначе хрен сдадут «зачот» и не попадут за забор училища к Светке из медицинского на «случку» в увольнение. Поэтому к фантастическим, но возможным вариантам событий у подводников всегда почёт, уважение и подстраховка. Невозможное, для них, есть суть обыденного. Героизм — повседневен, как распорядок дня. На завтрак: три подвига. После обеда: пять героических деяний. После вахты: запредельный поступок на благо Родины. Самоотверженность. Мужество, смекалка, находчивость — привычные вещи. И чтоб удивить подводника это ж как надо вывернуться на изнанку своему сухопутному сапогу или супостату вероятному?
