Андрей Орлов - Столица Сибири 2029. Берег монстров
– Замечательно, – ворчала наблюдательная Ольга. – Остались без еды, без здоровья, без духовных ориентиров, так еще и без времени…
В таких вот тяжелейших условиях мы вышли на проспект Строителей, обойдя въезд в научную зону… и Ольга первая засекла опасность, ударила по ноге. Мы одновременно рухнули в пыль. До упавшего фонарного столба было несколько метров, мы проползли их по-пластунски, затаились. Волнение нарастало. Пересохшее горло превращалось в раскаленную пустыню. Жилая зона осталась за спиной. На противоположной стороне дороги высился мертвый лес. Вся обширная зона вокруг научного центра была покрыта лесами. Землетрясение работало избирательно – большая часть лесного массива сохранилась. Деревья почернели от нехватки кислорода и солнечного света, скукожились. Многие попадали – на землю, на собратьев, другие как-то держались, превращаясь в безжизненные жердины. Часть леса подвергли рубке и распилке – выделялись участки, состоящие из одних пеньков. Но элемент пейзажа я уловил лишь мельком – как дополнение к основным событиям. От развилки приближалась маленькая процессия. Усталые люди выбирались из завихрений пепла, прорисовывались, как в растворе проявителя. Они передвигались в колонну по одному, вяло переставляли ноги. Кажется, только трое. Одежда от волнения прилипла к спине. Знакомые серые комбинезоны, обуты в кирзовые сапоги, облепленные грязью. Мятые шапки, бороды. Автоматы висели на плечах – они уже чувствовали себя в родной стихии, нападения не боялись. В движениях людей чувствовалась невыразимая усталость. Они прошли долгий и тернистый путь. Тот, что ковылял в центре, тащил на горбушке здоровый мешок…
Мы задыхались от волнения. Неужели не напрасны наши старания?
– Карнаш, обалдеть, это Кузьма… – Ольга заикалась от волнения. – Это точно Кузьма… Мы же обогнали их – часть пути проехали на машине… А они тащились пешком – через буераки, мимо банд, вот поэтому их и осталось только трое… Господи, Карнаш, что нам делать? Нельзя им дать уйти… Черт, у нас ведь никакого оружия… Не взрывать же их гранатой…
Да Бог с ним, с оружием! Неодолимая сила уже выбрасывала меня из-за укрытия, гнала на штурм. Сработал фактор внезапности. Автоматчики растерялись, когда из сумерек на них набросилось что-то яростное, безумное! Они не ожидали засады в этой местности. Они ведь почти дома! А я был уверен, что сверну горы. Встреча с первым завершилась нокаутом – бородач не успел стащить автомат и грохнулся в пыль с перебитой челюстью. Второй еще сбрасывал с себя мешок, а я уже оттолкнул его, отвесив пинка по бедру. Бросился на третьего, имевшего шансы оказать сопротивление. Но он их упустил, усталость гнула к земле, что и привело к тяжелым последствиям. Я ударил двумя кулаками одновременно – в глаз и в грудь. Он задохнулся, рухнул, начал кашлять. Я подскочил, свалился на колени и добил его тяжелой плюхой в горло. Не стоит хлестать по сусалам, если есть более надежные способы обезвредить человека. Я перекатился, попутно выдергивая нож. Мужик, переносивший мешок, загибался от боли (я знал, по какой мышце ударить, чтобы обеспечить яркие впечатления), но сорвал со спины автомат. Физиономия перекосилась. Нож уже летел, красиво кувыркаясь, вонзился в грудь на уровне сердца. Я не стал дожидаться, пока он растечется по «древу», метнулся к нему, вырвал нож, побежал к первому, решившему проснуться после нокаута. Попытка не прошла, он снова погрузился в глубокий сон, усугубленный второй свернутой челюстью. Я лихорадочно озирался: один из присутствующих был точно мертв, у других большие проблемы со здоровьем. Нетерпеливо прыгала Ольга, несла какую-то ахинею. Задергался, замычал мешок. Я бросился к нему с радостным воплем, перерезал веревки, распорол горловину. Словно пружина выстрелила! Вылетел мальчишка в лохмотьях, грязный, с сальными волосами, ошалевший от страха. Его рот был туго перевязан тряпками.
Это был не Кузьма! Другой пацан – двенадцати или тринадцати лет. Разочарование – не описать. Видимо, сумел в мешке развязаться. Я и глазом не успел моргнуть, как он отправил мне в этот глаз кулачок! Я сел от неожиданности. Вот так дела. А пострел как-то ловко толкнул меня в плечо, покинул мешок окончательно и помчался прочь! Только пятки сверкали, и лохмотья раздувались! Я моргал. А пацан уже вкатился в лес. Захрустели гнилые сучья, взметнулась пыль. Возня, треск, мычание – и тишина. Только пепел клубился над участком мертвого леса.
– Кузьма? – неуверенно пробормотала Ольга.
– Это не Кузьма, – отрезал я.
– А кто? – она начинала тупить.
– Пацан какой-то. Мы ошиблись, дорогая… – я бросился в лес, взлетел на бугорок, стал осматриваться. Подбежала Ольга – вся в расстроенных чувствах. Пацана нигде не было – убежал или засел в каком-то укрытии, откуда и лупал на нас испуганными глазами. «Парень, не бойся! – кричал я. – Выходи! Мы не сделаем тебе ничего плохого!» Но в лесу было тихо, затаился шкет. Я прыгал по поваленным деревьям, заглядывал под них, кричал: «Пацан, ты чего такой трус? Вылазь! Мы же спасли тебя! Все в порядке, мы хорошие!» Но малек, похоже, натерпелся. Он не верил людям. Отчасти я его прекрасно понимал. Пережить такое… Просто дикий, неконтролируемый страх. Мы бродили по трухлявой чащобе, звали его, кричали, что все опасности позади, он должен держаться людей, в одиночку не выжить. Никто не отзывался. Вероятно, этот шпингалет был уже далеко. В итоге мы вернулись на дорогу, угрюмо таращились на неподвижные тела. Ладно, хоть доброе дело сделали… Мы вскрыли рюкзаки «потерпевших», рвали жесткую пленку – упаковку от продуктов, давились волокнистым мясом, отдающим дымком, глотали, почти не пережевывая. Даже мысли не возникло – а из кого, собственно, мясо? Жадно пили холодную воду из холодных фляжек, снова копались в рюкзаках. Весь боезапас парни извели в тяжелом походе – в магазинах по несколько патронов. Но снаряженные рожки у нас имелись. Мы щелкали затворами тяжелых АК-74, оснащенных пламегасителями – солидное убойное оружие. Надевали рюкзаки, набитые остатками еды и теплыми вещами. Дополнительный вес они почти не создавали, а падать спиной теперь было приятно. Я оттаскивал тела в ближайшую канаву, а Ольга собирала оставшийся после нас «компромат» и спихивала туда же. Прежде чем уйти, мы снова вошли в лес, звали пацана.
Потом разозлились – да и черт с ним! Жалко мальчишку, но мы же не няньки – носиться за ним по всему городку? Нетерпение подгоняло. Мысль устроить засаду на дороге имела пару привлекательных сторон. Но пришлось ее отвергнуть. Вдруг уже прошли? Мы потеряли сутки, да еще уснули в бойлерной… Рисковать мы не могли. Мы быстрым шагом осваивали обочину. Справа громоздился лес, слева – реликты почившей цивилизации. Дорога поворачивала вправо, проспект Строителей перетекал в проспект Академика Лаврентьева. Мы залегли. Слева высились руины институтов, многочисленных фирм, учреждений. Наклонные башни технопарка на улице Николаева отказывались падать. Уперлись друг в друга, как два быка, с них облетело все, что могло облететь, но каркасы стояли – застыли «домиком», как мрачный памятник канувшей в Лету высокотехнологичной эпохе… Мы пробежали сотню метров и снова залегли. Проспект Лаврентьева со стороны технопарка форсировали смазанные личности. Мы всматривались до боли в глазах. За темнеющей дымкой они плохо читались. Это была довольно многочисленная группа людей, и не все они были вооружены. Люди спешили. Среди них были женщины – семенили они, во всяком случае, как женщины. Они переходили дорогу и пропадали в лесу. Не сразу дошло: не в лесу они пропадали, а с улицы Кутателадзе перебегали на улицу Пирогова. Последняя отпочковывалась от проспекта Лаврентьева и убегала в лес, огибая по радиусу институты СОРАН, расположенные на проспекте. Длина этой части улицы – от силы пара верст. Она обрывалась там, где начинались общежития и корпуса университета – в самом сердце Верхней зоны Академгородка. В самом деле, проще пробежать по Пирогова, чем огибать эти долгие проспекты: Лаврентьева, Морской… Сердце забеспокоилось. Кажется, что-то намечалось в районе НГУ…
Народ ушел. Мы подбирались к перекрестку, стараясь не делать резких движений. Второй толпы не было. Одиночные лица тоже не слонялись. Мы залегли за светофором, который выдрало из земли с бетонной подошвой, набирались терпения. Улица Пирогова убегала в лес, пропадала за далеким поворотом. Она не казалась особо пострадавшей. Толпа уже ушла за поворот. В лесу, похоже, никого не было. Я собрался с духом – самое время для марш-броска. И вдруг за поворотом зажглись фары! К перекрестку катила машина. Лязгали изношенные детали, кашлял простуженный двигатель. Машина быстро приближалась. Мы напряглись. Происходило что-то странное. В районе университета намечается событие, туда спешат люди, и вдруг оттуда вырывается машина. Мелькнула мысль: мы должны ее остановить!
