Игорь Градов - «Хороший немец – мертвый немец». Чужая война
Или все же мог? Майор Хопман выжидал, пока вторая рота биверунге с помощью «штуг» ворвется на русские позиции. Тогда он, скорее всего, и отдаст приказ идти в бой. Чтобы развить наступление и в случае успеха самим закрепиться на выгодной высотке, а потом доложить начальству о блестяще проведенной операции. Взятие холма очень помогло бы его батальону в обороне и позволило иметь пусть небольшое, но все же преимущество над противником, лучше контролировать окрестности и отбивать наступление советских частей. По крайней мере, какое-то время…
Макс посмотрел в бинокль — StuG III уже приготовились к внезапному удару. Еще пара минут — и они выползут из своих укрытий и откроют прицельный огонь по батарее. И неизвестно еще, кто выиграет эту дуэль — три «ратш-бума», защищавшие высотку, или две «штуги», ее атаковавшие…
И тогда Макс решил действовать. Он подозвал оберфельдфебеля Лебера и приказал:
— Поднимайте своих людей в атаку. Надо поддержать ребят, а то они совсем пыл потеряли. Да и перебьют их всех скоро, если мы не поможем, перестреляют, как уток на охоте…
Макс показал в сторону испытуемых, которые залегли посреди поля и идти дальше не хотели. Но и отползти не могли — огонь с высотки был очень плотный. Они остались без прикрытия, да еще практически на виду у русских артиллеристов. Какой уж тут бой! Уцелеть бы да потихоньку оттянуться назад…
Лебер понимающе кивнул и начал отдавать команды. Вскоре рота Макса без особого энтузиазма, но тем не менее довольно дружно пошла в бой. Он сам, как всегда, старался держаться немного позади своих солдат, вперед не вылезал и под пули не подставлялся.
Их атака продолжалась очень недолго. Батарея русских перенесла огонь на новые ряды противника, и солдаты оберфельдфебеля Лебера залегли. Макс быстро скатился на дно глубокой воронки, где, как оказалось, уже спрятался один из испытуемых. Видимо, приотстал от своих (то ли намеренно, тот ли случайно) и вовремя укрылся в довольно вместительной яме.
Макс подполз к самому краю воронки и осторожно выглянул — его коварный план, похоже, удался: русские артиллеристы простреливали теперь все поле и появление «штуг» не могло остаться незамеченным.
Можно спокойно покурить и подождать, пока бой немного утихнет, чтобы потом спокойно отойти назад. Макс достал сигареты, вынул одну и чиркнул бензиновой зажигалкой. Хорошая, между прочим штучка, из прочного авиационного дюраля, легкая и надежная. И очень красивая — серебристая, с выпуклым фашистским орлом посередине. Макс выменял ее на сигареты на «блошином рынке» в Варшаве — понравилась очень. Вот бы такую, подарить приятелю Костику — тот бы описался от радости!
Макс невесело усмехнулся: надо же, никогда в жизни не интересовался ни армией, ни оружием, и вообще чем-то военным, а попал в такую передрягу! В вермахт, на Восточный фронт, причем в самое пекло. А Костик, который буквально бредил всем трофейно-немецким и платил большие деньги за любой гансючий хабар, сидел, как всегда, в раскаленной от летней жары Москве и знать не знал, что его друг был сейчас буквально обвешан этими самым натуральным фрицевским добром (подлинным!), а грудь его украшали боевые рейховские награды. Железный крест ему вручил лично вождь немецкого народа, рейхсканцлер Адольф Гитлер. «Нет, у Фортуны определенно извращенное чувство юмора», — решил Макс.
— Господин лейтенант, сигареткой не угостите? — хрипло обратился к нему биверунге.
Макс посмотрел на солдата: худой, даже тощий, грязный, небритый, с каким-то затравленным взглядом… Да, совсем не похож на тех бравых вояк, которых им показывали в недавней кинохронике. Явно не герой, и его точно не будут приводить в пример молодежи ушлые умельцы доктора Геббельса…
Макс достал сигарету, протянул. Испытуемый поблагодарил, нашел в карманах спички, закурил. И тут же тяжело, натужно закашлялся — видно, со здоровьем у него было не очень.
— Как вас звать? — обратился к нему Макс.
— Стрелок Гюнтер Хельц, — представился по всей форме биверунге.
— У вас, похоже, туберкулез, — определил Макс. — Вам надо в госпиталь…
— А, на том свете вылечусь, — безнадежно махнул рукой Гюнтер. — Все равно уже недолго осталось. Или большевики меня пристрелят, или болезнь доконает. Но первое, судя по всему, произойдет гораздо скорее.
— Что же вы так пессимистично-то? — слегка приободрил испытуемого Макс. — Может, еще и выживете. А туберкулез сейчас лечится, не проблема.
— Не в моем случае, — горько усмехнулся Гюнтер. — Батальонный медик лечить меня не хочет — нечего, говорит, на тебя дорогие таблетки да порошки тратить, все равно скоро подохнешь. Туберкулез я, между прочим, во Франции заработал, когда в тамошней тюрьме сидел. Камеры очень сырые были, да и кормили весьма паршиво. А нас набилось туда по двадцать человек, спали на топчанах по очереди, в две смены…
— За что вас так? — поинтересовался Макс.
— Считайте, за ерунду, — ответил Гюнтер. — Служил я во Франции, и сначала все нормально было — и от фронта далеко, и с хорошими девушками можно было знакомство завести, когда в увольнительную отпускали. Не жизнь, а курорт! Ну, и расслабился я немного, вольности стал себе позволять. Во время очередной увольнительной собрались мы с ребятами немного выпить. В одно кафе зашли, потом в другое, везде вроде бы принимали понемногу, но, как оказалось, накачались основательно. Нажрались, как свиньи! Захотелось нам тогда с девочками немного поиграть, для полноты счастья, но денег уже не было, потратили все. Тогда с пьяных глаз мы и решили немного занять, как бы в долг. У французов, разумеется. Зашли в одно кафе, где народу поменьше было, и позаимствовали. Я хозяина на мушке держал, а Пауль и Генрих из кассы деньги выгребали. Взяли мы совсем немного, едва на девочек и хватило… Ну, нас в публичном доме и взяли — к счастью, когда уже выходили, когда успели все на дело спустить. Оттянулись, что называется, по полной…
Гюнтер улыбнулся, вспоминая, очевидно, что-то очень приятное, затем продолжил:
— Посадили нас в разные камеры, начали допрашивать. Долго мурыжили, только через два месяца суд состоялся. А чего тянуть-то было? И так все было понятно… Да мы ничего не отрицали, во всем сразу сознались. Думали, выйдет нам небольшое наказание, ведь мы никого не убили, не покалечили. Подумаешь, денег немного заняли. Так живые же люди, тоже иногда хочется и выпить, и погулять. Даже очень…
Биверунге судорожно затянулся, отбросил докуренную сигарету и попросил еще. Макс дал — интересно же послушать, занятный рассказ.
— Нам строгий следователь попался, — продолжал Гюнтер, — орал на нас: «Вы мразь, позор вермахта, немецкий солдат не может быть мародером и грабителем!» А ты попробуй продержись монахом, когда вокруг такие красотки ходят, а у тебя денег ни пфеннига. Даже на простое угощение не хватает. Как говорится, вошь на аркане в дырявом кармане. В общем, дали нам по два года каждому. Полгода я во французской тюрьме просидел, в нормальную, немецкую, меня не переводили, говорили, будто мест нет, а затем сразу сюда направили, в 550-й исправительный батальон. Искупать, так сказать, свою вину. Но восьми месяцев в той камере мне хватило, чтобы туберкулез заработать. Вот такие дела…
Хельц грустно посмотрел на Макса, но он лишь пожал плечами — каждый сам в ответе за свои поступки. Совершил грабеж — отвечай! Все правильно, по закону.
В это время на краю воронки появилось разгневанное лицо майора Хопмана.
— Петер, мать твою, ты что устроил? Под трибунал захотел?
— Никак нет, герр майор! — по-уставному ответил Макс. — Провожу атаку силами вверенной мне роты.
— А кто тебе приказал? — зашипел Хопман, также скатываясь в яму, подальше от русских пушек и пулеметов.
— Вы сами, герр майор, — не моргнув глазом, соврал Макс. — Еще вчера вечером мне сказали — как только испытуемые поднимутся в атаку, иди следом за ними. Поддерживай, так сказать, с тыла, а самое главное — следи, чтобы никто не залег и не побежал. А кто струсит — стреляй без всякой жалости…
Майор внимательно посмотрел на Макса и задумчиво потер плохо выбритый подбородок — он явно не помнил, что говорил вчера. Может, и отдал такой приказ. Раз лейтенант Петер Штауф так уверенно говорит… Тем более это вполне соответствовало логике атаки…
Макс хорошо помнил одну особенность батальонного командира — тот часто напивался до полной потери чувств и не помнил, что и кому говорил. Этим он и воспользовался.
— Я только выполняю ваш приказ, герр майор, — не дав Хопману опомниться, закончил Макс. А потом, страшно выкатив глаза, заорал на испытуемого Гюнтера Хельца:
— Ты чего расселся, вошь окопная? А ну подымай свою задницу и иди вперед! Небось захотел жить вечно, сволочь? Не получится! Если сам сейчас не пойдешь, я тебя, грязная свинья, лично пристрелю!
