Инквизитор - Вячеслав Ипатов
Контратака противника также не задалась. К тому моменту, когда ворота оказались открыты, охотники на ведьм уже успели создать подобие строя. А потому неорганизованную толпу встретили два ряда солдат, вооруженных помимо щитов и моргенштернов еще и святой магией. Еретики не успели сделать и шага за пределы деревни, когда в их ряды ворвались сгустки света — чары божественного кулака. Первый ряд еретиков упал навзничь, та же участь постигла и тех, кто был за ними. И пусть не все противники оказались убиты заклинаниями охотников, их работу доделали сами жители деревни. Своими ногами растоптав упавших соратников.
Давя раненых, яростно завывая и крича бессвязные проклятья, еретики прошли по телам, разрозненными группами выбрались к строю охотников. Но прорваться сквозь них не сумели. Мои воины крепко встали в защите.
Впрочем, противник все еще мог нанести нам ущерб и делал это. В тот самый момент, когда войска столкнулись в ближнем бою, на стене вновь показались лучники. И в этот раз их стрелы оказались куда эффективней. Ведь теперь мои воины были отвлечены сражением.
Сначала один, а затем и второй охотник покачнулись, почувствовав, как стрелы вошли в их плоть. Обрадованные еретики тут же бросились добить раненых, но на их пути встали другие воины, в то время как пострадавших соратников быстро утащили за спины товарищей. Там над ними принялся хлопотать Доминик, быстро извлекая стрелы и накладывая исцеления, а слишком уверенных в своей безнаказанности тут же настигло возмездие со стороны Брана.
— Гвинед, оставляю все на тебя, — крикнул я, и бросился в сторону ворот. Именно там сейчас была самая жаркая схватка. Там же мои силы были самыми эффективными.
Строй охотников был нарушен, число солдат сократилось. Воины шаг за шагом отступали, на их телах распускались раны. Воодушевленные еретики напирали все сильнее, не считаясь с потерями. Еще одно усилие, один решительный порыв — и охотники оказались бы смяты. Однако именно в этот миг я смог достичь пространства ворот и применил святую магию. Белая волна экзорцизма прокатилась по земле и нахлынула на толпу еретиков, погрузив тех в пучину боли.
Демонопоклонники упали на землю, скрючились от боли, на их телах проступило алое марево, сотканное в форме гротескных монстров. Бестелесные губы раскрылись в крике, слившемся с воплями одержимых. Запертые в телах души демонов рвались прочь из ставшего неуютным вместилища. Охотники тут же оказались им помощь, со всем усердием обрушив моргенштерны на тела врагов.
— На стенах, уничтожьте их! — отдал я новый приказ.
В сторону лучников еретиков тут же устремились несколько белых сфер. Не все они нашли свои цели, но главного атака добилась — уцелевшие враги вынуждены были скрыться от обстрела.
— Вперед, не дайте им опомниться!
Этот приказ предназначался лишь для одного — подкрепить силы моих солдат. И он сработал на все двести процентов. Радостно взревев, воины бросились в атаку, топча ногами противников. Но больше всех меня удивила Марра. Кошка подскочила к стене, высоко подпрыгнула, ухватившись левой рукой за ее кромку, а следующим усилием перебросила собственное тело за ограду. Уже очень скоро изнутри послышались крики умирающих людей.
Я также не стал отставать от коллектива, в составе общей волны проникнув внутрь селения. Где отдал следующий приказ:
— Не разделяться, действуйте малыми группами!
Это было скорее напоминанием, но напоминанием своевременным. Охотники на ведьм его услышали и тут же разбились на отряды по трое-четверо, бросившись внутрь деревни. Я сам присоединился к Марре в этот момент немногим отличной от демона. Заляпанная чужой кровью, оскалившая клыки, она как раз вонзала свой танто в грудь еще живого еретика. Кажется, тот пытался что-то сказать, возможно сдаться — девушку это не волновало.
— Вперед! — отдал я приказ и первым свернул в переулок, где еще не было моих солдат.
Поселение встретило нас грязью, мусором и криками умирающих людей. Свернув за угол дома, я едва не столкнулся с первым противником — стариком, сжимавших в руках вилы. В лицо дохнуло смрадом — этим еретикам что, религия мыться запрещала? Впрочем, это не имело сейчас значения. Если для старика наша встреча оказалась неожиданной, то я заранее ее предвидел за счет чувства скверны и донесшейся вони. Благодаря чему успел вскинуть меч, а затем обрушить его на подставленное древко. Иссохшееся дерево не выдержало удара, переломившись пополам, а затем лезвие ударило в грудь еретика, оборвав тому жизнь. Молча мы продолжили бег по улицам деревни.
Следующая стычка произошла на своеобразном перекрестке между несколькими домами. Здесь тройка моих охотников встретилась с теми из жителей, кто не мог встать в первые ряды — стариками и женщинами, вооруженными первым, что подвернулось под руку. Достойного отпора те оказать не могли, но, сжав зубы, я и сам присоединился к этому резне.
Удар и на землю упала окровавленная женщина, все еще сжимающая маленький топор. Удар и еще один старик осел с остекленевшим взглядом. Чувство скверны царапнуло сознание, и я обернулся к следующему противнику. Которым оказался мальчик, сжимающий копье. Мои руки поднялись и замерли. Я напряг мышцы, поймал взглядом цель и… Словно оказался парализован. Мальчишка сделал шаг вперед, копье в его руках неумело дернулось, направляясь мне в шею. Следовало шагнуть в сторону и ударить, но и этого я сделать не смог, лишь беспомощно глядя на приближающую смерть.
А затем раздался свист и в шею мальчика ударила стрела. Брызнула кровь, а он сам выронил копье, сжав руки на деревянном древке. Но сделать ничего больше не смог и вскоре упал на землю, рядом с другими убитыми жителями.
— Сир, вы в порядке? — спросил один из охотников.
— Что? Да, в порядке. Двигаемся дальше, — ответил я, после чего мы впятером бросились дальше вглубь деревни.
Сказанное не было правдой. Все произошедшее, этот чертов бой… Раз за разом на ум приходил один вопрос — какого черта я творю? Что делаю на этих улицах? И все же остановиться, отказаться от схватки было невозможно. Я не мог просто уйти в сторону, позволив своим воинам сделать всю работу. Потому что подобное было бы лишь попыткой переложить свою вину на чужие плечи. Да и разве можно было оставить это поселение? Не идти на штурм?
За этими размышлениями я сам не заметил, как оказался на центральной площади селения и здесь по сознанию оказался нанесен новый удар. Все виденное ранее было обычным. Да, чувство скверны реагировало на присутствие местных жителей, да, вид деревни навевал мысли об упадке, но в целом Лесная мало чем отличалась от других поселений. И тем сильнее оказался контраст.
В центре сельской площади находилось множество установленных вертикально бревен, к которым цепями были прикованы женщины, мужчины, животные. Все они находились в крайне плачевном состоянии. Голые, грязные, покрытые кровью и не только ей. Каждого из присутствующих отличал взгляд — пустой, лишенный даже капли жизни. Только мерные вздохи говорили о том, что они еще не являлись мертвецами.
Отдельного слова заслуживало сооружение, возведенное в центре площади. И слово это матерное. На голой земле покоился алтарь, созданный из костей. Они были сплавлены какой-то магией, образуя цельную купель, в которой сейчас находилась жертва — скованная по рукам и ногам старуха, на половину погруженная в кровь. Все ее тело было покрыто гематомами и следами от плети. На иные подробности было просто тошно смотреть.
— Отец Доминик, — хрипло проговорил я, обратившись к оказавшемуся рядом аколиту.
— Да.
— Позаботьтесь о них.
— Конечно, конечно.
— Только возьмите кого-нибудь себе в защиту, мало ли как себя поведут спасенные.
Отдав распоряжение, я повернулся к другим вышедшим на площадь солдатам, сделал глубокий вздох.
— Всем! Обыщите деревню. Загляните под каждый камень, в каждую щель. Ищите еретиков. Каждого носителя скверны убить на месте, трупы сволочь к этому непотребству, — моя рука указала на алтарь. — Спалим эту дрянь вместе с создавшими ее отребьями. Все ясно⁈
— Да! Так точно, сир! — раздался хор голосов. После чего солдаты быстро разошлись в стороны, действительно начав прочесывать местность.
Я же, подумав, пошел вслед за остальными. Верен ли был приказ, имел ли я право так поступать? Не знаю, но обуревавшие эмоции требовали выхода, а бездействие казалось мучительным. Хотелось двигаться, куда-то бежать, что-то делать, лишь бы не оставаться наедине со своими
