Сергей Куприянов - Маги нашего города
Мария… Марья как-то там ее. Марина… Точно! Жену Добрыни звали Мариной. И Алла тогда перекинула это имя на Марью Моревну.
Павел вдруг явственно ощутил запах мятного ликера. Они тогда с Аллой ликер пили! И она – это он вдруг вспомнил очень отчетливо – сказала, что ею, этой самой Моревной, и станет. Но – если Павел на ней не женится. И заклятие – простенькое, в меру умения – на себя наложила. Со смехом. Они оба тогда смеялись. Дураки пьяные.
Марья Моревна!
Тут он почувствовал, как стакан ему отзывается. Не открылся, но отозвался.
Марья Моревна, прекрасная королевна! Расскажи про заветное!
Наверное, если бы он был в полной рабочей форме, это все произошло быстрее и правильнее. Подумаешь! Он ведь начинал с того, что работал по старославянским мотивам. Та-ам столько всего!.. До сих пор море неисчерпанное. Но потом потянуло на экзотику, на Запад и Восток. Да и не нюхач он…
Слова подзабылись, но Павел уверенно работал на автомате. Не потому, что знал, а со злости. Наверняка где-то путал, да и формулы из головы выветрились, но он попер, отбрасывая от себя сомнения.
Стакан, источающий запахи коньяка, стал отдавать то, что ему отдала хозяйка, прикасавшаяся к нему губами.
Память! Вот о чем она говорила, поднося стакан к губам.
И на Павла повалились образы, которые он не помнил. Картинки из прошлого. Мутные, расплывчатые, полустертые, замороченные – но они были!
Многие из них он пропускал как ненужные. Роман! Где он и память? Где связь?
И вдруг, будто обвал, на него обрушилось. Разом. Как водопад из красок, в один момент выдавленных из тюбиков, в которых они покоились до поры в своей первозданной чистоте. В этом смешении, хаосе цветов и образов не очень-то удавалось выловить что-то не то что ценное, хотя бы понятное, но все же, все же…
Роман Георгиевич был тогда моложе, и седая прядка в его волосах еще не была такой заметной. Узнав про связь какого-то Паши с его дочерью – единственной! – он, уже богатеющий маг-директор, расценил это как мезальянс. Как посягательство на его капитал, в чем бы это ни выражалось. И когда отношения с Алкой пошли у них в раздрай, он…
Павел вдруг испугался. Столько лет он, практикующий маг, элементарно не помнил Перегуду! Даже не знал, кто он такой! То есть его как бы не существовало для Павла! Видел – но не узнавал. Алка – ту еще худо ли бедно вспоминал. Но не ее отца! Сегодня же будто шоры с глаз сняли.
Так что же – Алла права?!
Расколдовали?
Он встал, пнул ногой стакан и сел, если не упал, в кресло. Стекло где-то звякнуло.
Получается, что все это время, столько лет, он был зачарованным?!
И сразу еще одно.
Перегуда все эти годы держал его под контролем! Троянский конь? Казачок засланный? Марионетка? За веревочки дерг-дерг. Пляши, паяц! Улыбайся. Дрыгай ногами.
Взгляд его упал на вторую бутылку коньяка. Самое время вмазать.
Вцепившись пальцами в подлокотники, несколько секунд буравил бутылку тяжелым взглядом.
Нет уж, хватит квасить. Хватит. Думать надо.
С улицы донеслись громкие голоса, среди которых отчетливо угадывался голос Аллы, и Павел, чтобы не отвлекаться на внешние раздражители, закуклился, отгородившись от мира.
Нет, тут что-то не сходится. Ну, допустим, Перегуда мог его заморочить. Почему нет? Маг он сильный и изощренный. Но не мог же Петрович не углядеть этого? За столько-то лет! Да та же Марина, кстати. Уж она-то любое колдовство чует, в этом он неоднократно имел возможность убедиться. Тогда что за чудеса?
Он принялся копаться в памяти, выискивая что-нибудь похожее. Это только самонадеянные сопляки и обманщики могут говорить, раздувая какое-нибудь явление и собственную значимость, будто никогда ничего похожего не случалось. Все было, и все будет. Могут различаться детали и обстоятельства, размер и продолжительность, но не суть. Получается, что печати Перегуды на нем не было. Во всяком случае, пока это можно взять за рабочую гипотезу, за исходную точку для рассуждений.
Он начал отматывать события сегодняшнего дня назад. Когда он вышел из подъезда, то Романа узнал. Да нет, это даже раньше произошло, когда он почувствовал его шарящее прикосновение. Уже тогда он знал, кто это. А до этого, накануне? Ну, он знал, конечно, что это маг-директор и что с Петровичем у него напряженные отношения. Но и все. То есть память проснулась в этот промежуток.
Погрузившись в себя, Павел пытался найти, поймать тот момент, когда личность Перегуды перестала быть для него тайной, когда он вспомнил, в каких отношениях тот находится с Аллой и в каких с ним, несостоявшимся зятем. И ничего не получалось. Ну не было ничего такого! Ни озарения, ни тайного знака, ни знака явного. Ничего, никакого обвала или вспышки. Просто до какого-то момента он как бы не знал ничего, а тут оказалось, что знает. Но что-то же должно быть. Пусть не прыжок, так хоть переход, возможно, и постепенный. Он не очень знаком с амнезией и с тем, как возвращается память к таким больным, может быть, тоже постепенно, плавно, так, что они этого даже не сразу замечают.
Но, во-первых, он не больной. Зачарованный? Пусть так. Но этот момент разочарования должен же был произойти, пусть и незаметно для клиента. В конце концов, не так много времени прошло, какие-то часы.
И вдруг он вспомнил того мужика, который закатал ему в лоб у дверей собственной квартиры. Он же его «приковал», пусть слабенько, даже не вполсилы, а так, едва на первую-вторую степень, походя, но большего ему не требовалось. Но тот каким-то образом вырвался и удрал. Попробуй-ка порвать «ошейник» даже первой степени, если ты в магии ни уха, ни рыла! Если, кроме "чур меня" да "Отче наш", сроду ничего не знал. А мужик был именно такой – Павел уверен. Нет, бывают, конечно, случаи, когда у человека в стрессовой ситуации что-то такое словно взрывается внутри, как говорится, откуда что берется, но мужик, ко всему прочему, был еще и здорово «обожжен», а это не только боль и шок, но и следующая за этим деморализация.
И вот тут был момент – точно был! Роман его позвал. Мощно позвал. И попытался разрушить блокаду. И попутно разрушил "ошейник".
Ну и что? Ну разрушил. Дальше чего? Что из этого следует? Ничего? Тогда почему он это вспомнил? К чему?
Павел постарался расслабиться и ввести себя в состояние прострации, когда мысли и образы свободно льются, не смешиваясь и не переплетаясь. Мелькнула мысль наложить на самого себя «заплатку», которая могла бы высосать из прошлого нужное воспоминание либо ассоциацию, но он ее отодвинул, отдаваясь течению внутренних волн.
Мягко, без настойчивости, он вплел в этот поток брызги разноцветного водопада, выуженного из стакана.
Дело было осенью, почти как сейчас. Отношения с Алкой расстраивались стремительно. Он, а может, и она тоже, понимал, что, в сущности, они чужие люди. Уже чужие. Чувства уходили, и нарастала отчужденность. У него так точно. И тогда состоялся разговор с Романом Георгиевичем. Разговор получился не только тяжелый, но и очень неприятный. Перегуда к тому времени кое-что сделал для потенциального зятя, преодолев естественную настороженность к хахалю своей, в общем-то, еще очень молодой дочери, с которой – это он знал, да и они не скрывали – у них уже в полный рост были постельные отношения. Какому разумному отцу это приятно? Да к тому же богатому и влиятельному. А кем тогда был Павел? Так, дырка от баранки. Правда, с задатками. Да, с хорошими задатками, с перспективой. Он тогда стремительно рос как маг, интересовался историческим опытом и смело экспериментировал, порой смешивая, так сказать, белое и черное.
Да, так вот разговор.
Они поругались. Перегуда попытался надавить, а Павел – ему еще и двадцати тогда не было – взбрыкнул. Показал характер. Ну и наговорил всякого. Сильно на взводе был. Да я вас знать не желаю, да вы еще меня попросите…
Молодо-зелено, бенгальские огни так и брызжут из задницы. Фейерверк и аллюр три креста. Крутом дураки, а сам на белом коне и непременно с шашкой наголо, смахивая чужие головы, как тыквы, торчащие на родном плетне.
Павел вдруг напрягся.
Сто-оп. Тихонечко.
Разговор тогда действительно вышел крутой и нервный. Павел, вспоминая себя тогдашнего, даже застыдился. Но что-то там такое проскочило… Какой-то нюанс.
Он действительно, помнится, высказался про "знать не желаю". Уж очень ему не понравились эти намеки на обязательства, чуть ли не предъява. И он взорвался. Все эти «понятия» и прочее выкручивание рук были ему поперек горла. Да и сейчас…
Стоп-стоп.
Взорвался. Себя контролировал плохо. Возбужден был. Из него так и перло. Сожрать был готов. В морду дать. Но – не то воспитание. Менталитет не тот. Эх, мама, зачем ты не отдала меня в секцию бокса. Пинками надо было, пинками. И вместо этого он…
Ё-о-о!
Павел вспомнил. Ну естественно! Что он еще мог сделать в той ситуации! Все как и положено, по-интеллигентски.
"Я вас отныне не знаю и знать больше не хочу. Только вы меня еще попросите!"
