Евгений Красницкий - Отрок. Ближний круг (Часть 7-8)
Куда подевался упрямец, молчком просидевший в погребе целую неделю? Перед Мишкой трясся на подкашивающихся от страха ногах натуральный слизняк.
— И как же ты, голуба, начальником целой округи стал? — поинтересовался Мишка. — За какие заслуги?
— Так боярин Журавль приказал, разве откажешься? Он же…
Договорить Ионе не дал кулак Стерва. Бить охотник, оказывается, умел не хуже ратника — Иона скорчился на земле и огреб еще и сапогом по уху.
— Встать! — рявкнул Алексей. — Отвечать бояричу!
Не ограничиваясь словами, старший наставник Воинской школы вздернул Иону на ноги, предоставив возможность Стерву врезать пленному еще и по морде, пресек попытку Ионы снова упасть и пообещал:
— Будем месить, пока не заговоришь. — Двинул кулаком по загривку и добавил: — Или, пока не помрешь.
— Я в страже служил. — Тут же торопливо забормотал Иона. — Десятником. Года три назад у нас целая деревенька в бега ударилась, боярин дал мне три десятка бойцов и велел сыскать. Я сыскал, привел назад, а боярин велел провести их через все селища округи и в каждом селище кого-то одного из беглецов на кол сажать. Для памяти. И чтоб не смели снимать. Некоторые костяки до сих пор висят, а меня с тех пор Уездом прозвали, а боярин Смотрящим поставил.
— Кем?!!!
— Смотрящим за округой.
«Да что же это такое? Смотрящий, „бойцы“, „баня с телками“. Что там за болотом происходит? Кстати, о телках…»
— А девок в баню таскать тебе тоже боярин Журавль приказал?
— Я не таскал, они сами…
— Не врать мне, козел! — выкрикнул Мишка деревенеющими от злости губами. — Урою, падла!
— Сами, боярич! Чтобы я их на смотрины к Мирону не забирал!
Мишка почувствовал, что откуда-то изнутри знакомо начинает подниматься лисовиновское бешенство, и словно со стороны услышал свой собственный голос:
— В кузню его!!! К Мудиле!!! Мордой в горн, суку!!!
Дальше произошло что-то быстрое и непонятное. Мишка вдруг обнаружил, что стоит на четвереньках, вернее, на трех конечностях — правая рука завернута за спину, а по лицу и по шее стекает вода. Напротив стоит Стерв с пустым ведром, а над головой раздается голос Алексея:
— А ну-ка, зачерпни еще холодненькой, эта, наверно согрелась.
«Блин, это ж меня водой отливают, а Леха меня на болевой прием поймал и держит. Допрыгался, едрит твою… Иона, вроде бы, живой, но глаза, как плошки, и трясется. Похоже, не успел я».
— Все, дядь Леш, больше поливать не надо. — Мишка попытался повернуть голову, но правую руку резануло болью — Алексей бдительности не терял. — Да все уже, все! Больше кидаться не буду. Дядя Леша!
— Кинжал брось.
Только после этих слов Алексея Мишка понял, что сжимает в кулаке завернутой за спину руки, оружие. Разжал пальцы, и кинжал, соскользнув по плечу упал на землю.
— Опамятовал? — Хватка Алексея немного ослабла. — Ну и рожа у тебя была, Михайла, краше, чем у Бурея. Ладно, вставай.
Мишка снова уселся на завалинку возле стены склада, прижался затылком к бревнам и закрыл глаза. После приступа неконтролируемой ярости, как всегда, навалилась слабость и опустошенность.
«Сегодня прихватило круче, чем раньше, даже не помню ничего. Хорошо, что Алексей меня тормознуть успел. Что ж такое случилось-то? Ну разозлился, ну полез из меня Лисовин, но я же, вроде бы, научился с этим справляться. Вот именно, справляться! А сейчас-то у меня такого желания не возникло — мы с Лисовином совпали! Единый импульс иррациональной и рациональной составляющих сознания. Не знаю, как это называется у специалистов, но сопротивляться этому, видимо, невозможно или очень трудно.
Но какая же сволочь предшественник, а я-то встретиться хотел, поговорить… размечтался идиот. И Иона этот, гнус натуральный. Как меня отец Михаил, насчет зверя, который в язычниках… и правильно! Дело, конечно не в язычестве, просто зверя, страшнее человека, если его не сдерживают никакие моральные устои, в природе нет. А может, так и надо? Темное средневековье, человек человеку волк…
К чему бесплодно спорить с веком?Обычай деспот средь людей.[10]
Ну уж, нет, господа! У вас там даже не ГУЛАГ, а Бухенвальд с Треблинкой и варшавским гетто. Я тебя, дражайший предшественник, иначе, как за Гитлера, теперь и держать не буду, рано или поздно ты у меня за все ответишь. А полицая твоего Иону… сначала на информацию раскрутим, а потом, как наши деды в сороковых годах — „собаке собачья смерть!“».
Мишка, не открывая глаз, прислушался к разговору. Алексей как раз и «раскручивал Иону на информацию». Раскручивал, правда, специфически — на предмет возможности налета на обоз, везущий оброк в Крупницу. Идея выглядела заманчиво — с двенадцати населенных пунктов Иона, оказывается, собирал обоз более сотни телег с зерном. Если на одну телегу приходилось около трехсот килограммов груза, то в таком обозе везли больше тридцати тон! Запросто можно было бы прокормить всю Воинскую школу в течение года!
— Когда начинаешь обозы собирать? Сколько человек охраны? Как вооружены? Где на ночь останавливаетесь?
Вопросы сыпались на Иону градом, но не на все он мог ответить. Не потому, что не хотел, а потому, что Алексей не знал местности, а Иона без этого не мог толком объяснить ни направлений, ни расстояний.
«Надо бы со слов Ионы карту начертить, тогда понятнее будет. Если уж считать „заболотных деятелей“ за фашистов, то и попартизанить не грех. Но как добычу через болото тащить? Плотов навязать? А чем предшественник ответит? Какими он силами располагает? Нет, очертя голову лезть нельзя».
Дождавшись паузы в разговоре, Мишка обратился к Алексею:
— Обоз, это хорошо, но до него еще месяца полтора ждать, давай, для начала, выясним: с кем и с чем нам дело иметь придется? Ты лучше меня знаешь, как набег устроить, но мне хотелось бы, хотя бы часть ребят в деле попробовать. Не возражаешь?
— Гм, не знаю… разве что, опричников. Давай-ка потом обсудим.
— Хорошо. Я сейчас его спрашивать буду, а ты следи, не упущу ли чего важного. И ты, Стерв, тоже. Для начала, попробуем понять: кто такой боярин Журавль? Согласны?
— Ну, давай. — Алексей уселся на завалинку рядом с Мишкой и жестом пригласил сделать то же самое Стерва. — Садись, не убежит он никуда.
— Постою. — Односложно отозвался Стерв.
— Так, Иона. — Мишка пристально уставился в глаза «полицаю». — Слушай меня очень внимательно и обязательно отделяй то, что сам знаешь, от того, что у других слышал. И не дай тебе бог соврать, хоть словом. Один раз меня удержали, а в другой раз может и не получиться.
— Да я, боярич… Ай!!!
Мишкин кинжал мелькнул в воздухе и воткнулся в землю возле самой ноги Ионы.
— Туды тебя… — Алексей зло глянул на Мишку. — Я и забыл, что ты и левой можешь!
— Первый вопрос: — Мишка проигнорировал замечание Алексея — сколько раз ты видел боярина Журавля?
— Много… раз двадцать, может больше.
— Сколько раз ты с ним разговаривал?
— Три раза. Один раз, когда он меня в десятники стражи пожаловал. Второй, когда посылал беглых ловить. Третий… я рассказывал уже.
— Как он выглядит?
— Дороден, выше меня ростом на полголовы, волосом темен, но почти весь седой… что ж еще-то?
— Глаза?
— Не знаю, побоялся смотреть. Говорят, что он не любит, а еще говорят, что от его взгляда люди замертво падают.
— Нос, брови, скулы, щеки?
— Нос большой и кривой, видать, сломан был. Брови густые, длинные, а между ними складка такая… сверху вниз. Скулы… обычные, а щеки… Одна щека у него, вроде бы, обожженная и вся в черных крапинках.
«Блин, неужели пороховой ожог? Только этого не хватало!»
— Зубы?
— Зубов мало. Говорят ему всю еду меленько режут или толкут.
— Силен, слаб?
— Говорят, что силен. Еще говорят, что знает много способов убить одним ударом, без оружия.
— Ходит прямо, не хромает?
— Пешим не видел, только верхом.
— Возраст?
— По виду — за сорок, но может из-за седины? Не знаю, а болтают разное, даже, что бессмертен.
— Настоящее имя?
— Не знаю. Мирон как-то болтал, что пьяный сам себя Сасанычем зовет или товарищем сижатым.
— Может быть, товарищем сержантом?
— Не знаю, Мирон говорил «сижатый».
«Так, воинское звание сержант, ТАМОШНЕЕ имя Сан Саныч, то бишь, Александр Александрович».
— Голос?
— Злой, грубый.
— Как разговаривает?
— Простой речи не слышал, только приказы. Но крикнуть может так, что лошади приседают.
— Характер?
— Боярин. Строгий, жалости не знает. Особенно не любит, когда пощады просят, плачут, жалуются. Еще больше звереет. Но, говорят, что если кто держится твердо, страха не выказывает, то может и простить.
