Дем Михайлов - Эхо войны
— Едва не сдохли! — счастливо выдохнул Косой Ильяс, остановившись в шаге от меня.
Ох как он изменился: через плечо висит автомат, за пояс заткнуты два пистолета, перекинутый через плечо полосатый хурджин наполнен патронами и пустыми обоймами. В ладони Ильяса граната, в другой зажат нож. Ай какой грозный багатур… Ильяс-паша. Ильяс-батыр. И лицо изменилось — прямо волк пустынный на меня смотрит. Куда делся тот недавний подвывающий от страха шакал, умоляющий меня убедить русских вернуться назад? Ай как изменился за минуту второй проводник…
— Не сдохли? — спросил я вслух, по понятной причине не став озвучивать язвительных мыслей.
— Да русаки нас чуть не покрошили. Нет, мы бы их тоже не пожалели, глотки резать умеем, крови не боимся, но кому это надо, да, братишка?
— Братишка? — усмехнулся я. — Полчаса назад я был тебе старшим братом, братухой. А теперь стал братишкой? Чего это ты меня так понизил, Ильяс? Потому что у тебя есть автомат, а у меня нет?
Проняло… Смутился Ильяс, чуть сдулся.
— Да чего ты, — забормотал он.
— Да ничего, — пожал я плечами. — Собирайся давай, гордый багатур. Домой нам пора. И пусть дорога наша будет спокойной.
— Бисмиллях, — суеверно выдохнул проводник. — Бисмиллях. На все воля Аллаха.
— Бисмиллях, — искренне повторил я.
Нам надо вернуться живыми. Обидно сгинуть в песках после того, как выполнил задуманное. Но чаще всего именно так и случается — беда становится твоим спутником не тогда, когда покидаешь ты дом, а когда ступаешь на дорогу, ведущую к дому.
Я не ошибся: когда через полчаса, обозначенные Борисом как крайний срок, машины взревели моторами и начали разворачиваться, вставать в походный порядок, я окончательно убедился, что из-под земли русские лично для себя достали лишь три очень-очень тяжелых ящика. Это и было их целью.
Нет, они пополнили, конечно, боезапас — особенно радовались чужаки восполнению пулеметных патронов, которых они натаскали в грузовик как можно больше. Не забыли русские про гранаты и патроны к автоматам. Сменные части к самому оружию. Несколько, всего несколько единиц оружия.
Но это уже другое — это не больше чем водопой. Русские иссохли за время путешествия, вот они и пополнили запасы «влаги». Это не цель.
Три ящика…
Три тяжелых ящика, каждый размером с гроб.
Ради них они проделали такой долгий-долгий путь…
Заняв свое место рядом с вдоволь «напившимся» и «наевшимся» пулеметом, я задумчиво смотрел на удаляющуюся шайтан-скалу, под которой скрывался древний тайник с оружием и чем-то таинственным. Что это за место такое? Кто сделал под землей хранилище?
У меня не было ответов…
Поэтому я развернулся на сто восемьдесят градусов и начал смотреть вперед — туда, где за песками лежал наш далекий дом.
Из пулеметного гнезда показалась Инга, уселась рядом, протянула мне что-то вроде небольшой продолговатой лепешки — я уже знал, что эта штука съедобна и называется галетой. Но отрицательно качнул головой и показал зажатую в ладони дергающуюся ящерицу. Инга поморщилась, вздохнула и, отвернувшись, принялась грызть галету, стараясь не смотреть, как я запихиваю в рот протестующе дергающуюся рептилию.
— Лучше бы галетой похрустел!
— Ну нет… Ящерица лучше.
— Каждому свое. Слышал, что твои сказали про ящики?
— Мои? Я один.
— Ну, люди Бессадулина.
— Не слышал.
— Ты не поверишь. Многие решили, что мы вскрыли тайную могилу. И вытащили из нее гробы с останками Ленина, Сталина и Тамерлана. И что вскоре вновь начнется страшная война… А оружие, найденное в могиле, было оставлено там для того, чтобы все три великих некогда человека в посмертном мире могли постоять за себя.
— Бред.
— Согласна. А ты как думаешь? Про ящики?
— Никак не думаю, — ответил я и перекусил торчащий изо рта хвост ящерицы, бьющий меня по губам и щекочущий подбородок.
— Ты как всегда — холодная скала под палящим солнцем, да, Битум?
— Нет. — Я взглянул в глаза смутившейся отчего-то и вновь отвернувшейся девушки, принявшейся утирать рот тыльной стороной ладони. — Я не скала. Я простой охотник. Ты тоже должна думать не о ящиках. Они никуда не денутся, думаешь ты о них или нет.
— А о чем я должна думать?
— О Яме, — ответил я. — Мы возвращаемся тем же путем. Помнишь рисунки на скале? Помнишь тот рев? А вооруженных людей в машинах, заметивших нас и уже передавших весть о чужих на их землях? Мы идем прямо на них. И на этот раз они будут нас ждать. Вот о чем мы должны думать, если хотим пережить сегодняшний день. Ты хорошо стреляешь в сумерках? Мы окажемся там к вечеру…
— Мы пройдем, — убежденно произнесла Инга. — Обязательно пройдем!
— Просто пройти могут и не дать, — вздохнул я, доставая из кармашка на куртке метательный нож и осматривая его лезвие.
— Значит, прорвемся.
— Прорвемся, — повторил я. — Что ж, может, и прорвемся. Инга, спустись вниз, Борису ты нравишься куда больше, чем я, скажи главному — пусть поторопится сам и поторопит других. Нам нельзя приходить к Яме в темное время. Только при свете солнца, если он не хочет умереть. Поэтому либо пусть машины идут быстрее, либо же давайте остановимся на ночлег, а в дорогу выйдем ранним-ранним утром. Так будет лучше для всех…
Чуть подумав, Инга кивнула и скрылась внутри кузова.
Прошла минута… Другая…
Перегруженный грузовик злобно взревел двигателем, поддал ходу, начал догонять стонущий школьный автобус. Что ж, ответ от Бориса получен — мы не будем останавливаться на ночлег. Мы пойдем быстрее…
Глава десятая
ТОТ РОКОТ, ГРОЗНЫЙ ВЕСТНИК ГОРЯ…
До самой Ямы мы шли спокойно и уверенно.
Так вышагивает гордый крепкорогий баран, презрительно поглядывающий на всех и недовольно морщащий губы, не подозревая, что идет он прямо в руки к мяснику, уже наточившему нож и подготовившему крюк для подвешивания мясной туши.
С ролью барана мы справились просто отлично.
Сначала легковая машина перевалила через взгорок и начала спускаться в долину, начинающуюся огромной язвой заброшенного карьера и бугристыми вздутиями отвалов. За ней последовал автобус. А потом и грузовик опустил нос по склону и покатился вниз, облегченно охая мотором.
В этот момент я тихо и буднично произнес на ухо вздрогнувшей Инги, разморенной весенним солнцем:
— Тревога.
— Что?
— Тревога. Стреляй вон туда, прямо сейчас. — Я указал рукой на валяющуюся в стороне от дороги ржавую железяку, некогда бывшую дверцей от какой-то колесной техники.
— Битум, ты чего? Это же ржавое старье, валяющееся в пыли…
— В прошлый раз железяки там не было! И куста того высокого не было! За день вырос, что ли?! — уже в голос рявкнул я, досадуя на заторможенность девушки. — Стреляй! Патрона жалко?! Э-э-эй! Тревога! Тревога! Тревога! — Упав на живот, я засунул голову в кузов грузовика и закричал: — Тревога! Сейчас нападут!
Д-дах!
Инга меня послушалась. Выстрелила. Считай, в упор из мощной снайперской винтовки. Я вскинулся достаточно быстро, чтобы увидеть свежую дыру в старом ржавом металле на подлетающей в воздух искореженной дверце и рванувшееся из-под нее окровавленное и почти нагое человеческое тело. Шум двигателей на секунду был перекрыт истошным криком боли, выскочивший из укрытия раненый дикарь закрутился на месте, быстро теряя остатки сил.
Д-дах!
Следующим выстрелом девушка угодила в центр высокого пышного куста, что никак не мог вырасти за прошедший день. И вновь брызжущая кровь, сдавленный хрипящий крик, вылетевший из-за куста мужик, держащийся руками за простреленный живот. Д-дах! Враг падает, бороздит пальцами песок и затихает.
— Куда бить, Битум?! — Крик Инги заставил меня крутануться на месте, словно в танце дервиша, и указать на еще одну точку — мусорную кучу из ржавых консервных банок, стеклянных и пластиковых бутылок, сухих веточек и разноцветных целлофановых пакетов, трепещущих на пустынном ветру.
Д-дах!
Хлещущий выстрел, как удар бога… Мусорная куча подлетает вверх целиком, она оказалась хитроумно сделанной накидкой на сетчатой основе из проволоки. Под ней скрывался вооруженный висящей на теле веревкой с десятком заполненных какой-то жидкостью бутылок совсем молодой парень с искаженным от боли лицом, с развороченным пулей правым плечом. Он роняет зажатую в правой руке бутылку, та разбивается вдребезги, жидкость плещет на землю и на ноги парня. Крича, он сдирает с веревки бутылку, в другой руке внезапно зажигается огонь — зажигалка? Спичка?
Д-дах! Рука с зажигалкой бессильно опускается, горящий огонек летит к земле. Вспыхнувшее вдруг пламя заставляет дважды раненного воина пуститься в безумный танец, посвященный огню, что жадно лижет его ноги до самых бедер. Он падает, пытается засыпать горящие ноги песком, но забывает, что на его груди и животе висят стеклянные бутылки, одна из которых ударяется о землю и тоже разбивается. Новая вспышка огня полностью закрывает его ноги и низ живота. Он вновь вскакивает и с жалобным криком бежит куда-то прочь, в пески, то и дело подпрыгивая, взбрыкивая пылающими ступнями, хлопая себя по бокам руками, будто собираясь взлететь… За ним тянется черный чадный дым.
