Меня зовут Виктор Крид - Михаил Француз
Я любил ее бесконечно долго и страстно.
В конце мы лежали вместе на кровати, и Суо медленно перебирала пальцами волосы на моей груди.
— Какой же хороший сон, — произнес я, целуя ее в макушку.
— Сон… — вскинулась она. Странно на меня посмотрела и сказала. — Действительно, сон. Пусть будет сон. Спи! — и я стал проваливаться в дрему. Странно: засыпать во сне. Но, пока не провалился в дремотную одурь окончательно, видел, как Суо взяла в руки какую-то побрякушку, напоминающую по форме глаз. А потом снова было огненное кольцо, в которое уходила моя женщина.
Казалось прошла неделя, даже вроде бы видел как за окном не раз и не два вставало и садилось солнце…
Но проснулся я в том же самом кресле, в котором и засыпал. Всего через час.
Ничего в комнате не напоминало и не намекало, что это мог быть не сон: все вещи оставались на своих же местах, кровать была не примята. Лишь чудился запах ее тела, витающий в воздухе…
Я разобрал ту стену по камешку.
А потом собрал ее снова.
Поступил на курс живописи.
И нарисовал свой сон. Во всю стену. И теперь с моей стены из огненного кольца выходит лысая женщина в одеждах напоминающих тибетские монашеские одеяния.
И сон этот посещал меня после того не раз. Не два и не десять. И был он реальнее, чем сама реальность. И всегда начинался и заканчивался он огненным кольцом, через которое Суо приходила в начале и уходила в конце.
А еще, она в этих снах хотела мне что-то сказать. Но никогда не успевала. А со временем привыкла и перестала пытаться, смирившись с тем, что все равно ничего из этого не выйдет. Зверь больше не бесновался и не выл на луну. Не сказал бы, что он стал спокойным, но все опять же познается в сравнении.
С тех пор, в каждом своем доме, где доводилось жить дольше месяца, я выбирал стену. И рисовал свой сон. Каждый раз краше прежнего, ведь ото сна ко сну, одежда Суо менялась. В одной и той же дважды она не появлялась. И мастерство мое в живописи росло.
Забавно было во снах наблюдать, как Суо, выйдя из стены, затем эту стену с интересом рассматривает, покачивая головой, перед тем, как я заключал ее в объятия…
Эрскин очень долго (все шесть лет нашего соседства) пытался узнать у меня, кто нарисован на стене нашей комнаты. Но я на это всегда лишь молчал и улыбался.
Эрик в мою комнату нашего дома не заходил ни разу. Как и я в его. Это не было таким уж табу, но личное пространство друг друга мы уважали.
Правда, было одно, в чем я ему врал. В Голландию к проституткам я не ездил, как говорил ему, чтобы он за мной не увязывался. Не получалось у меня ничего с ними, так что уже и не пытался. Просто, не хотел, чтобы он знал про Арену Драконов. У него ведь нет Исцеляющего Фактора, а противники там бывают… Руки или ноги лишиться только так можно. Или головы. Я же без тех боев уже просто не мог. Битым был или бил сам, не важно. Не хватало того накала, той страсти, того адреналина и возбуждения, что приходили только в честном бою с равным или более сильным противником. Не с врагом. Врага убивают в любое время в любом месте и любым способом, без всякого удовольствия, просто выполняя работу. С противником же можно биться честно. Противника можно пощадить. К нему можно повернуться спиной после победы…
В Японии сны перестали являться почему-то. Не сразу, а постепенно. Крайний раз, когда мне приснилась Суо, был в шестьдесят третьем.
Я как раз в тот год выследил и убил Боливара Траска (вы же не думаете, что я забыл из-за кого в каноне погибло столько мутантов?). Самым обычным и человеческим способом — застрелил из пистолета в его же собственном доме, сымитировав ограбление (а взять у него было что! Моя заначка во Франции сильно пополнилась).
Зверь снова нервничал и бесновался, но практики Айкидо и Мисоги были изумительно действенны, помогая справляться с собой изо дня в день. Из года в год. С тоской, поселившейся еще в тридцатых. С мыслью, что Суо могла уже умереть от старости, а сны это только сны… Они ничего не доказывают, как и их отсутствие.
* * *
Конец флэшбэка.
Примечание к части.
Глава переработана.
Глава 32
Я проснулся на берегу горной речки, недалеко от водопада. В том самом месте, где упал от слабости вечером. Сейчас же во всю светило солнце.
Я помотал головой, сбрасывая остатки одури и полез под водопад медитировать.
Придя в город, я понял, что отсутствовал не несколько часов, а два дня. И пришел я как раз к похоронам О-сэнсэя. Хотя бы последнюю дань уважения Учителю смог отдать.
После церемонии ко мне подошел сын Морихэя Киссёмару, оставшийся наследником додзе и стиля после смерти отца.
Мы прошли с ним в бывшую комнату Морихэя.
— Виктор-сан, — обратился он ко мне, когда с соблюдением положенного этикета, мы расселись друг напротив друга. — Я позвал тебя сюда, чтобы выполнить последнюю волю отца.
— Я внимательно слушаю, Уэсиба-сан, — чуть поклонился я, выражая внимание и почтение к предстоящим словам.
— Отец перед смертью велел отдать вот это, — протянул он мне длинный сверток, — Тебе, Виктор-сан.
— Мне? — удивился я, узнав по выбившейся из под ткани рукояти, тот самый адамантиевый меч, что мы сделали с Эриком для Морихэя. — Но почему? — спросил я, принимая сверток.
— Это оружие. Очень серьезное оружие для нашего мира. И найдется очень много желающих им завладеть. Рано или поздно его выкрадут из Хомбу додзё. Так пусть он будет у тебя. Я — не отец, я не смогу сохранить от чужих жадных рук столь опасную вещь. И… так хотел отец.
— Что ж, Уэсиба-сан. Я принимаю этот подарок. Воля Морихэя выполнена… — мы еще посидели с Киссёмару, помянули почившего парой глотков саке. И распрощались. Возможно, что навсегда. По крайней мере возвращаться я не планировал. И так уже, мимолетом, Киссёмару восхитился тем, как мне удается поддерживать такую прекрасную форму в моем возрасте… Я ведь с ним девятнадцать лет знаком. При том, что выгляжу от силы на двадцать два…
Со свертком под мышкой, я покинул
