Ложный король - Анастасия Соболевская
Влахос испепелил Дитя взглядом. Дитя, запрокинув голову, захохотало и, отпустив юбку жертвы, плюхнулось на кровать.
– Что с вами? Застыли как истуканы. Не понимаете шуток? Боже, ну и скука. Даже в Конвилактории не краснели при слове «шлюха», – их высочество подмигнуло Данке. – Но если ты хочешь, приходи ко мне в покои – я тебе не откажу. У Нелле спроси – пока она довольная.
Их высочество поднялось с кровати, потянулось, насколько это позволяли доспехи, откинуло золотые волосы, тронуло Данку за подбородок и покинуло комнату. Влахос вышел следом.
– Эй! – Ловчий окликнул довольную наглой выходкой Ночную Гарпию, когда они завернули за угол, откуда вниз уходила старая винтовая лестница.
Дитя обернулось и через секунду схватилось за лицо, получив прямой удар прямо в нос. В глазах от удара потемнело.
– Сука!
– Ещё раз тронешь Данку, я выпотрошу тебя, как рыбу! – Влахос ощерился от боли и тряхнул ушибленной рукой.
– Не будь ты Ээрдели, твоя голова уже катилась бы по лестнице, – прокряхтело Дитя, проверяя, не сломана ли переносица. Переносица оказалась не сломана. – Зараза!
– Надеюсь, я всё объяснил на понятном для тебя языке?
Дитя вытерло каплю крови под носом и шмыгнуло.
– Иегумении меня лупили и похуже.
– Я тебя предупредил.
– Вот только не надо мне угрожать, любитель уводить войска из замка во время нападения. Боже! Мне в жизни не встречалось решения тупее.
– Заткнись! – Влахос начал терять терпение, но Дитя уже почувствовало, что наступило на больную мозоль.
– Великий полководец Ээрдели. Нет, это же надо было до такого додуматься?
– Замолкни!
– А, впрочем, не облажайся ты тогда, ты бы не оказался сейчас здесь и не встретил бы эту служанку, и мне не было бы известно, как на тебя надавить.
– Я предупреждаю!..
– А она миленькая. Будет очень жаль её убивать.
– Да как ты?..
Влахос схватил Дитя за горло, но их высочество мгновенно выхватило Перо и приставило к шее противника.
– Сам знаешь, человеческое тело очень легко поломать, – голубые глаза стали стальными. – А ломать я умею.
– Ты не посмеешь!
– И что ж меня остановит? – просипело Дитя. – Хоть насквозь меня прожги своим бешеным взглядом, я тебя не боюсь. Это отец, как придурок, после кровавой бани в Негерде пытается сгладить все углы, с кем-то о чём-то договориться, чтобы свою душу спасти, а мне это уже ни к чему. Убери руку, иначе утром будешь собирать свою Данку по замку по частям.
– Ты угрожаешь Ээрдели, – Влахос стиснул горло их высочества сильнее.
– А ты – Гарпии, – Дитя приблизило сверкающее золотом лезвие Пера к коже Ловчего. – Мне не просто так дали это прозвище. Убери руку.
Влахос был вынужден послушаться.
– Так-то лучше. – Дитя откашлялось и отряхнулось, словно от пыли. – И никогда не смей меня трогать без спроса.
Влахос молчал.
– Впрочем, «никогда» – громко сказано. Как знать, может быть, мы ещё с тобой подружимся, и тогда ты сможешь меня трогать когда захочешь и где захочешь.
Влахос посмотрел на Дитя с полным омерзения выражением, будто ему на обед подали раздавленную колесом телеги крысу.
– Меня от тебя тошнит.
Дитя улыбнулось, словно самому изысканному комплименту, потом брызнуло смехом.
– Поверь, не тебя одного.
И вразвалочку удалилось вниз по лестнице, мурлыкая себе под нос вульгарную песенку, услышанную в дешёвом трактире Нижнего города.
Глава 11 Пленники
Первое, что почувствовал Марций, когда к нему вернулось сознание, был сильный запах. Запах? Нет, вонь. За месяцы, проведённые в крошечном закутке в темнице Туренсворда, его ноздри так и не привыкли к царящему в подземелье смраду. Кислая моча, гнилая солома, сырость, грязь. Тьма. Отец в дальней камере пел ставшую гимном валящих лес дааримов «Орестиллу».
Раздался удар палкой о железные прутья.
– Заткнись!
– Да пошёл ты, жертва выкидыша, мать твоя шлюха, и жена твоя шлюха, и дочери твои будущие шлюхи!
Марций привстал на подушке из вонючих тряпок. Свет от далёкого факела за углом, висящего в железном захвате над столом стражников, отбрасывал слабую тень решётки на пол. Посередине тени сидела тощая крыса и грызла плешивый бок.
Марций выругался.
– Очухался?
Это был Калхас. Брат стоял в углу у решётки и справлял малую нужду прямо на стену. Длинные огненные волосы эвдонца с косичками и деревянными украшениями давно пожирнели и висели зацмоктанными сосульками вдоль спины, густая борода запуталась и стала похожа на взъерошенное гнездо, а одежда превратилась в оборванные вонючие лохмотья, кожу покрывала грязь и липкий пот.
– Наконец-то, – хмыкнул он, застёгивая штаны. – Я уж думал, ты и не очнёшься. Прибили тебя.
– Что случилось? – прокряхтел Марций. Он сел и облокотился спиной о стену из грубо отёсанных камней.
– Ты ещё спрашиваешь?
– Я не помню. Ах, проклятье… Голова разламывается.
Калхас сел у стены напротив брата.
– Ещё бы. Вспоминай.
Марций отёр ладонью лицо и огляделся. В противоположном от того угла, который только что окроплял мочой Калхас, лежало нечто, похожее на кучу тряпок и железа. Нет. Он увидел лежащую на полу руку с грязными ногтями. Это было тело.
Точно!
Вчера ближе к ночи сторожевой, один из орды кадерхана, которую перед битвой за Паденброг королю оставил Тонгейр, нажрался горькой и начал хвалиться через решётку, как они с другим таким же упырём убивали наследницу трона. Пьяный был, берегов не видел, вошёл в клетку, решил, что цепи на руках эвдонцев короткие, а на ногах не стоял, орал, как имел девчонку и туда и сюда, а Марций слушал его тихо, не слова не говоря, а потом вдруг встал и так же, без слов, накинул касарийцу цепь на горло и свернул ему шею, как утке.
Стражников тогда в клетку набежало, как тараканов на мёд. В ход пошли дубинки и плётки. Вчетвером бешеного эвдонца от трупа оттаскивали. Калхас вступился за брата, когда тому стукнули по виску. Впрочем, этот вывод пришёл Марцию на ум не потому, что он это видел, а потому что в пучке слабого света узрел на лице брата совсем свежие синяки и ссадины, будто того совсем недавно от души поваляли по полу.
– Ну? Вспомнил?
– Вспомнил, – буркнул Марций, потрогав разбитую губу. – А почему труп не убрали? Нам оставили вместо еды?
– Надо понимать, что да, – хмыкнул Калхас. – Так и будет здесь гнить – крыс собирать и червей нам на радость. Но ты тоже хорош, братец. Нашёл, с кем бодаться.
– На моем месте ты бы поступил точно так же.
Калхас, ранее никогда ничего не имеющий против хорошей драки, и особенно хорошей драки за дело, посмотрел на брата с неодобрением.
– Не спорю, – прокряхтел Калхас. – Слушай, её больше нет.
– Я знаю.
– Вот и не теряй голову. Она упокоилась, а нам ещё жить. Или типа того.
Марций помолчал, уставившись себе на ногу. На плече всё ещё саднила старая рана, полученная в проигранном бою.
– Я обещал её защитить, а эта свинья…
– Брат?..
– Вечера и меч-то толком держать не умела, – светлые глаза воззрились на побитое лицо Калхаса. – Научилась у Лаэтана, этого сопляка, паре приёмов, которым место на турнирах перед дамами хвост распускать, и в бой. Согейр, я, остальные оттесняли её назад как могли, закрывали собой, а когда на нас опрокинули масло, я её потерял. Понимаешь? Просто потерял её из виду!
– Здесь нет твоей вины.
– Есть. Только моя вина и есть.
– Ты всё равно ничего не смог бы сделать. Помнишь, какая мясорубка тогда началась? Всюду огонь, быки. Бросились врассыпную, а касарийцы нас потом как прижали, забыл? Забыл, сколько наших у стен тогда полегло? Вот и не надо себя винить, брат. Боги решили, что пришло её время.
– Не пришло! – с жаром возразил Марций. – Неправильно, что она умерла, погибла вот так! – эвдонец вскочил на ноги. – В грязи, во мраке, униженная. Я ей говорил, что всё будет не так. Моя это
