Алекс Багенге: Террор оружейников - Филип Гэр
Только лишь один вид безумия мог бы вынудить Алекса просто выстрелить псу в голову, чтобы не тратить время. Он уже встречал подобное безумие в кое-каких мирах. Вот только пес им не обладал.
— Что ж, хорошо. Таких, как ты, называют фанатиками. К счастью, ваша раса совершенно не знает, что такое настоящий, радикальный фанатизм, и приобрести это знание ей было негде. Знаешь, почему мне всегда отвечают на мои вопросы? У меня есть секретный метод. Ты его сейчас тоже узнаешь.
Он плотоядно облизнулся и оскалил клыки. Псу хватило лишь мгновения взгляда стылых, мертвых глаз, чтобы сразу растерять своё безумие. Он понял, что именно сейчас сделает Алекс, и почему он доведёт это до конца, не бросив на полпути.
Его нижняя челюсть затряслась и заклацала, пытаясь попросить леопарда этого не делать. Он напрочь забыл правильные слова Мунаша, осознав, что такого в них не предполагалось.
Правильные слова Мунаша оказались правильными не для него, пса с обрубленным хвостом.
***
Алекс облизнулся и посмотрел на останки, разбросанные по всей комнате.
Мда, неопрятно вышло.
О религии леопард знал немного. Возможно, он был выходцем из мира без религии. А возможно, попросту забыл о ней.
Вера во всемогущего Творца, как ни странно, напрочь отсутствовала у рас, возникших искусственно. А такие встречались не так уж и редко. Их либо выводили при помощи генной инженерии, либо строили в виде разумных механизмов. И те, и другие не имели начальной стадии эволюции, характерной для рас, развивавшихся естественным путем от неразумных изначально видов.
Более того, никто и нигде не создавал их по собственному подобию. То есть некоторое сходство, разумеется, имелось, но не более того. Причина же лежала на поверхности: их изготавливали для определенных задач, в существующих на тот момент экономических рамках. Вот эти-то задачи и рамки, в свою очередь, и подразумевали внешний вид. Например, ни в одном мире не пытались создать танк, хотя бы отдаленно похожий на своих создателей. А зачем? Цель подобной техники только одна — воевать. Танк вполне возможно снабдить искусственным мозгом и заставить его самостоятельно принимать решения, но внешне его вид все равно будет соответствовать типу вооружения и брони, а также характеру местности планеты.
Реализация на практике такого подхода иллюстрировалась в Эйоланде Ти-Лэями, живыми штурмовиками. Внешне у штурмовика было невозможно найти ни единой черты от своих создателей. А внутри? Ну да, внутри у него мозг гепарда. Правда, он больше в два раза своего прототипа, а потому без таблички со спецификацией и пробы тканей признать в нём своих предков тоже не удастся.
Таким образом, в Творца искусственно выведенные расы не верили в силу отсутствия необходимости веры. Их сразу создавали с заложенными в них предназначением и императивами. А спустя какое-то время они либо уничтожали своих создателей, либо попросту переживали их. Ну и быстро потом забывали.
Расы, развивавшиеся, так сказать, естественным путём, верой в Творцов тоже увлекались не все. Часть из них по мере своего взросления саму идею Абсолютного Разума отбросила, как устаревшую. Другие пропустили стадию образования суперкорпораций, и первоначальный аниматизм у них сохранился лишь в качестве единоличной веры в надматериальное, но не всемогущее, а скорее в нечто вроде индивидуального духа-хранителя. Как правило, подобные общества имели высокую степень социальности и преобладание Мы над Я, где персонифицированная вера выполняла роль психологического сохранения индивидуальности. Однако в таких мирах отсутствовало социальное расслоение.
Таким образом, идеи Творцов, Создателей, Отцов и Матерей (и Сыновей-Дочерей тоже, куда же без них?) в том виде, в котором они озвучивались Мунашем, транслировались в меньшинстве миров. Но там, где таковые все же присутствовали, они имели чрезвычайно широкое распространение в обществе, хоть и тоже подвергались эволюции в ходе неизбежных культурных пертурбаций.
К самой по себе затее привнести идеи Творца в Эйоланд Алекс остался равнодушен. С его точки зрения затея была обречена на провал, в силу специфики мышления общества тери. В принципе, в своих путешествиях и войнах он успел наглядно ознакомиться с примерами навязанной веры, где достаточно было заставлять жить по некоему религиозному шаблону, и идея, в конце концов, глубоко проникала в подсознание. Но в Эйоланде отсутствовали необходимые к такому ходу вещей обстоятельства. В частности: социальное расслоение, войны с другими народами, единообразие вида разумных обитателей или хотя бы их изоляция друг от друга, а также соответствующее понятие греха. Без всего этого противоречия, идея о Всемогущем превращалась в бессмысленные слова.
В этом-то и заключалась соль. Творец являлся следствием противоречий в социуме и страхом перед собственным незнанием происходящего. Теперь посмотрите на Эйоланд и попробуйте все это найти. Алекс был готов поспорить на собственный хвост (а он ему очень нравился), что приди сейчас генный инженер, создавший расу тери, в Совет или Абрафо искать работу, его в лучшем случае посадят на соцпаек как безработного. А команда создателей Ти-Лэев даст ему сто очков вперед по части любых генетических экспериментов.
Алекс с превеликим удовольствием и кошачьим любопытством понаблюдал бы за попыткой создать храм Веры в Эйоланде, безбожнее и грешнее которого вряд ли можно было себе представить. Понаблюдал бы, если бы не одна закавыка.
Пёс с коричневой шерстью и обрубленным хвостом перед своей смертью опознал Мунаша по фотографии. Сам же Алекс знал его под другими именами — Читемо, Мясник, Серп и тому подобное. В общем, маньяк-убийца из нескольких миров в Эйоланде пытался промышлять на ниве служителя культа Веры, и Алекс твердо намеревался его карьеру пресечь.
Положив в сумочку диктофон с записью разговора с псом, у которого он даже не удосужился спросить имени, Алекс взял со стола нож и лезвием подцепил крышку люка в полу. Кое-как открыв его, он слез по шаткой металлической лестнице вниз, в короткий предбанник. Люк он аккуратно за собой прикрыл.
Сквозь щели в половицах проникал свет. Дверь предбанника открылась легко и вывела его к очередной длинной лестнице, по которой Алекс начал без промедления спускаться.
По словам пса, лестница выводила в проход, по которому сюда приходил Мунаш. Но без Мунаша проход всегда заканчивался коротким тупиком. Сквозь хрип и пену, пёс твердил, что за дверью в конце лестницы без Мунаша ничего не было, кроме глухой стены.
Лестница сверху казалась очень длинной. На деле — едва ли в полтора десятка ступеней. Алекс задумчиво посмотрел на дверь, раздумывая. Что-то всё-таки
