Каратель. Том 4: На острие [СИ] - Михаил Ежов

замолчал и отплыл от стекла, отделявшего его от комнаты с ячейками. Что ж, он умер, но дело его живёт. Лео понимал, что шансов на воскрешение нет — даже если робот доставит файл с его личностью на Землю, ЧО едва ли станет выращивать для него новое тело. Это было противозаконно, а секуристы крайне редко шли на нарушения. И, уж конечно, они не станут делать этого ради агента в отставке, которого угораздило умереть. Жизнь же в теле робота Лео не представлял. Несмотря на то, что Марвин казался почти живым, он оставался механической куклой. И дело не в ограничении воли, которое вовсе не обязательно, — дело в том, что все избегали бы его, и ни одна женщина не взглянула бы на него как на мужчину. Лео очень живо представил себе эту «жизнь»: бесполое железное существо, пытающееся доказать окружающим, что осталось человеком. Нет, это не для него!

Впрочем, Лео не сомневался, что Марвин погибнет, и его личность — вместе с ним. Ему оставалось только постараться довести начатое до конца. Если не из верности хозяевам, то хотя бы ради человечества. Лео не кривил душой, когда говорил Марвину, что убить Макса Агранова необходимо ради спасения людского рода — он действительно в это верил и надеялся, что Чрезвычайный Отдел не лгал.

Вдруг Лео пришла в голову неприятная мысль: он находился в сознании робота, который тоже некогда был человеком. Но сейчас не только ни один из них не представлял собой полноценную личность, но даже вместе они были всего лишь гибридом динсбота с ограниченной волей и оцифрованным набором данных, в который превратился Лео. Осознавать это было мучительно больно, но необходимо для того, чтобы трезво смотреть на вещи и не тешить себя напрасными иллюзиями. Лео Антониони скончался на поверхности Урана, когда в него пять раз выстрелили из штурмовых винтовок. О возвращении на Марс и Лесе следовало забыть навсегда. Если бы Лео мог, он бы стёр эти воспоминания — они доставляли море боли и тоски. «Держаться! — мысленно прикрикнул на себя Лео, чувствуя, как его захлёстывает волна жалости к себе. — Не раскисай, ты же кремень!» Аутотренинг не очень-то помогал, но не давать же чувствам волю! У Лео ещё оставалось незаконченное дело, и он твёрдо намеревался довести его до конца.

Глава 40

Пока Марвин скачивал личность погибшего, транспорты инквизиторов и мародёров так и не появились — ему просто повезло. Когда робот вернулся в укрытие, Альма набросилась на него словно разъярённая кошка. Женщина был в полтора раза выше Марвина и чрезвычайно мускулиста для своего пола. Она каждый день тренировалась в импровизированном спортзале. Зачем — Марвин не понимал, а она толком объяснить не могла.

— Ты хоть осознаёшь, чем рисковал?! — кричала она, нависая над Марвином и активно жестикулируя. — И ради чего?!

— Ценность человеческой жизни непреложна. Это я понял, ещё когда мы с мистером Чоплби эвакуировались с Венеры, — невозмутимо отозвался робот.

— И с чего это ты стал таким гуманистом? Испугался за свою стальную задницу?

— Нет, мне не грозила опасность. Мы улетали уже после сражения, когда началась паника, и люди стремились оказаться как можно дальше от планеты, не думая о том, куда направляются. Тогда казалось, что самая большая опасность — остаться на Венере.

Женщина усмехнулась, но ничего не сказала.

— Тебя там не было, Альма. Ты не видела, как разваливались на горящие куски корабли, как лазеры вспарывали обшивку наших крейсеров, и они лопались, будто тухлые яйца, а обломки окутывало пламя, и они разлетались погибающими искрами, исчезая в чёрной бездне… И всё это в полной тишине.

— Ты не знаешь, где я была и что видела! — резко прервала робота женщина.

Её глаза вспыхнули гневом.

— Извини, Альма, ты права, — Марвин смутился.

— Ладно, — проговорила женщина мягче. Похоже, она сама была обескуражена своей резкостью. — Ты… тоже. Я понимаю: когда видишь гибель тысяч людей, поневоле становишься гуманистом.

Марвин молча кивнул: он боялся сболтнуть лишнее и снова расстроить Альму.

— Я и не знала, что ты поэт! — женщина неожиданно фыркнула.

— Ты о чём?

— О вот этом твоём: «…разлетались погибающими искрами, исчезая в чёрной бездне…». Прямо будто из стихотворения какого.

— Нет, это не цитата, — сказал Марвин.

— Я и говорю: поэт! — Альма со смешком хлопнула динсбота по плечу. — Так что за фрукт поселился у тебя в башке? — добавила она уже деловитым тоном.

— Ты о том человеке?

— Да, Марвин, именно о нём. Иногда ты бываешь ужасно дотошен.

— Извини.

— Всё, проехали. Так кто этот парень?

— Агент ЧО.

-Что?! — лицо у Альмы стало похоже на каменную маску.

— Чрезвычайного Отдела, — пояснил Марвин.

— Это я поняла! — прошипела женщина, переходя на шёпот, будто опасаясь, что человек в голове робота её услышит. — Просто не могу поверить, что ты впутал нас в дела разведки!

— Но я ничего не делал, — возразил Марвин. — Когда я скачивал его, то не мог знать…

— Ш-ш! — перебила его Альма, подняв указательный палец. — Заткнись! Ты вляпался сам и вляпал меня — признай это!

— Хорошо, раз ты так хочешь, — покорно сказал Марвин.

— Так. Теперь к делу. Что он здесь делал?

— Выполнял задание.

— Вот как? И какое?

Марвин счёл за лучшее рассказать Альме всё, что узнал от Лео. Когда он закончил, женщина несколько минут сидела молча, потом присвистнула, встала и несколько раз прошлась по комнате.

— И что ты будешь делать?! — спросила она, остановившись, наконец, напротив Марвина.

— Я обещал помочь.

— Как ты себе это представляешь?! У нас ещё может найтись мощная пушка, о которой толковал этот парень, но где взять корабль?

— Можно взять у Бирминга, — от робота не укрылось обнадёживающее «у нас», но он решил не радоваться раньше времени: женщина ещё могла отказаться помогать ему.

Альма расхохоталась.

— Так он тебе и отдал! — проговорила она, садясь. — Держи карман шире! У него и мелочи не допросишься, что уж говорить о корабле.

— Я не сказал «попросить», — проговорил Марвин, сам себе удивляясь. — Я сказал «взять».

Альма удивлённо взглянула на него, явно не веря своим ушам. Потом задумчиво покачала головой.

— Ишь, как на тебя