Охота на нечисть - Алекс Рудин

Эх, в баню бы, бля!

— Ничего, — улыбнулся Фома. — Так быстрее выздоровеешь.

Он сел рядом со мной и, будто невзначай, спросил:

— Скажи-ка, Немой! Твою мать не Ириной звали?

Я помедлил и кивнул.

Фома задумчиво почесал круглую голову.

— Меч — это хорошо, — неожиданно сказал он. — И на лошади скакать я тебя научу. Но прежде всего тебе надо учиться колдовству. Я поговорю с Сытиным.

Он хлопнул себя ладонями по коленям и поднялся.

— Ладно, отдыхай! Завтра приду. Мечи прибери пока.

Учиться колдовству мне пришлось очень скоро. Причём, в боевой обстановке.

Глава 17:

Кузнец дневной, кузнец ночной

Когда подошла к концу вторая неделя моей официальной службы, Сытин с ухмылкой напомнил:

— Немой! Ты жалованье получать собираешься? Сколько ещё я тебя на халяву кормить буду?

Бля! Напомнить раньше он, конечно не мог!

В давние и почти забытые времена службы в космическом десанте жалованье зачислялось бойцам сразу на пенсионную карту. На руки перепадали гроши, которых хватало только на пиво и девочек, которые работали в баре возле космобазы.

Иногда я развлекался тем, что подсчитывал — на что хватит этих денег, когда я выйду на пенсию. Пределом моих мечтаний была рыбная ферма на Вальдирре. Я и не задумывался о том, что много лет назад убежал с точно такой же фермы, сломя голову.

Смешно сказать — выйдя на пенсию, я всерьёз собирался жениться, построить дом и заняться разведением бойцовских пятнистых сомов. Так часто бывает. Жизнь прокручивает нас через мясорубку событий и возвращает в мечтах к началу пути.

Человеческие мечты — это не фарш. Их можно провернуть обратно.

Просто удивительно — как часто десантники во время службы мечтали о мирной вольной жизни поближе к природе. И как быстро умирали от старости или спивались, когда оказывались на свободе без жёсткой воинской дисциплины.

Один из моих приятелей как-то выкинул фортель — за пять лет до пенсии он отказался от карманных денег. Ему пришлось стать трезвенником и монахом. Потому что в десанте всё время бухать за чужой счёт не принято.

Пять лет воздержания позволили ему купить маленькую гостиницу на тропической планете. Два года приятель блаженствовал, писал хвастливые письма и звал к себе в гости.

На третий год планету накрыла редкая разновидность тропической лихорадки. Приятель разорился.

Тогда он оставил одежду на берегу, уплыл в ночное море и больше не вернулся.

Здесь ни хрена не было пенсионных карт и связанных с ними надежд и мечтаний. За положенным жалованием пришлось топать в княжескую сокровищницу.

Когда я пришёл, казначей Ганс Леопольдович изволил обедать. Он как раз заложил за ворот кафтана белоснежную салфетку и нацелился ножом и вилкой на целого поросёнка, зажаренного на вертеле.

И тут явился я. Ганс Леопольдович бросил хмурый взгляд на мои грязные сапоги и потный лоб. Ну, а хрен ли? Фома меня два часа гонял с мечом по тренировочной площадке.

— У меня обед, — сказал казначей и поднял вилку.

Обед — так обед. На кой хер с тобой спорить? Подожду. Нечасто я в сокровищнице бываю.

Я огляделся по сторонам и приметил небольшую золочёную скамеечку. Попробовал приподнять — тяжёлая, бля! Придвинул её к двери и удобно уселся. Ганс Леопольдыч злобно посмотрел на меня.

— Это скамейка любимой собачка княгини Анны, — сварливо сказал он. — Ей триста лет!

Ну, так и не по хер ли? Всё равно жучка давно сдохла. А я посижу, а то ноги гудят. Я уже привычным движением снял с плеча меч, поставил его между ног и стал внимательно рассматривать сокровищницу.

Казначей не выдержал и бросил вилку на стол.

— Сейчас я выдать вам жалование! — крикнул он. И подскочил так резво, что блюдо с поросёнком едва не ипанулось со стола.

Казначей вытащил ящик и достал из него горсть золотых монет.

— Сколько вам назначил князь?

Он сверился с бумагами.

— Семь золотых монет в неделю?! Не многовато ли?

А твоё какое дело, жаба белобрысая? У нас с князем свои расчёты.

Светлые глаза Ганса Леопольдыча вылезли на лоб. Он нервно отсчитал деньги и хотел швырнуть их на стол. Но пересилил себя и поставил монеты аккуратным столбиком.

— Вот! Распишитесь в получении!

Я поставил на бумаге небрежную завитушку, да ещё и кляксу посадил.

— Как можно быть такой неаккуратный?! Это отчётность!

Казначей силой вырвал у меня бумагу, помахал ей в воздухе и засунул в сейф.

Я сгрёб со стола монеты. Сука, самые старые выдал, потёртые! Вон на этой княжеской рожи вообще почти не видно!

Но монеты били золотые, тяжёлые, и приятно бренчали в кармане. Позвать Сытина с Фомой в кабак, что ли? Можно и Михея до кучи. Да и Глашке надо подарок купить.

Глашка меня беспокоила всё сильнее. Она мне буквально проходу не давала. То обед притащит, то в гости зазовёт. Нет, в гости-то я был не против. Но она намекала, чтобы я вообще к ней переехал.

Михей пока помалкивал. Но присматривался очень внимательно.

Хорошо, что Сытин меня прикрывал. Говорил, что ежедневно занимается со мной колдовством, и пропускать занятия никак нельзя.

Врал, как сивый мерин. Да ещё и ржал надо мной.

— Допрыгался, Немой? Теперь от женитьбы не отвертишься!

Возле ворот княжеского терема я столкнулся с Сытиным. Он тащил за рукав плечистого чернобородого мужика в кожаном фартуке.

— Немой, бля! Ты где шляешься? А чего рожа такая довольная? Деньги получил, что ли? А я, бля, ещё не успел.

Охренеть! Сам усвистал куда-то затемно, ни слова не сказав, а я шляюсь!

— Завтра же тебе зеркальце выдам, чтобы всегда на связи был! Тебе можно — много не наболтаешь!

Сытин расхохотался и добавил:

— Вот что, Немой! Сгоняй-ка к кузнецам. Там нечисть какая-то завелась, по ночам в кузнице стучит, железо портит.

— И уголь тратит, — басом добавил кузнец.

— Вот, Ефим тебе всё расскажет! Разберёшься, не маленький! Если что — в кузнице ночь покарауль.

Какого хера? Кузнецы сами покараулить не могут, что ли?

Видно, этот вопрос был очень ясно написан на моей роже. Кузнец помялся и сказал:

— Опасаемся. Мы люди крещёные. А тут — нечисть!

Ну да, конечно!

Я знаками показал Ефиму, что хочу жрать. И поэтому приду в Кузнечный конец не раньше, но и не позже, чем на закате. Тем более, что трудолюбивая нечисть начинает ковать только с наступлением сумерек.

Пришлось долго тыкать пальцем в солнце и в грудь кузнеца прежде, чем он меня понял.

Расстроенный кузнец пытался уговорить меня пообедать у