Раздражающие успехи еретиков - Дэвид Вебер
Брови Айронхилла изогнулись в смешанном удивлении от ее проницательности и уважения к тому, что она затронула, а Грей-Харбор откинулся на спинку своего стула со слабой улыбкой. Алвино Поэлсин был одним из его близких друзей, и он уважал ум барона. Однако в данный момент сюрприз хранителю кошелька расстроил первого советника почти так же сильно, как и позабавил его.
Давай, Алвино, — сардонически подумал он. — Ты умнее этого. Видит Бог, ты, во всяком случае, в десять раз умнее Уайт-Черча! Знаю, что она молода, знаю, что она иностранка, и знаю, что она женщина. Но вам — и остальным членам совета — лучше начать понимать, что вполне возможно, что она даже умнее Кэйлеба и, по крайней мере, столь же сильна. Потому что, поверь мне, любой, кто этого не понимает, действительно, действительно не получит удовольствия от того, что она с ним сделает.
Граф положил локти на подлокотники своего удобного кресла, скрестил ноги и наблюдал за молодой женщиной, сидящей во главе стола, которая без особых усилий контролировала и направляла почти двадцать мужчин, самый молодой из которых был, вероятно, по крайней мере вдвое старше ее.
Эти идиоты в Зионе не имеют ни малейшего представления о том, что они натворили сами против себя, когда разозлили ее, — подумал он с благодарностью и, возможно — только возможно — немного самодовольно. — Они могут подумать, что уже видели плохое. Однако в этом они ошибаются. Они еще даже не начали видеть плохое… но оно приближается.
* * *— Как вы думаете, ваше преосвященство, не слишком ли я настаивала? — спросила Шарлиэн Армак гораздо позже тем же вечером, когда архиепископ Мейкел присоединился к ней за ужином.
— На заседании совета, ваше величество? — Стейнейр усмехнулся и с легкой улыбкой покачал головой. — Я бы не стал беспокоиться об этом. Уверен, что вы наступили на несколько мужских пальцев тут и там, но не думаю, что вы наступили на что-то, на что не нужно было наступать. И даже те, кто все еще может быть склонен отвергать ваши идеи из-за вашей молодости и пола, похоже, в конечном итоге принимают их логику.
— Я бы не беспокоилась об этом так сильно дома, в Черейте, — призналась она, наклоняясь вперед, чтобы взять свой бокал с вином, а затем снова откинулась на спинку стула. — Когда-то давно я бы, конечно, так и сделала, но у меня были годы, чтобы… отшлифовать свои отношения с моими чисхолмскими советниками.
— «Отшлифовать»? — повторил Стейнейр с более глубоким смешком. — Избить до полного подчинения — вот что вы на самом деле имеете в виду, не так ли?
— О, Лэнгхорн, нет! — Шарлиэн округлила глаза и покачала головой. — «Избить до полного подчинения» было бы таким неподобающим для леди поступком!
— Думаю, что в вашей личности есть очень неженственный элемент, ваше величество, — ответила Стейнейр. — И слава Богу за это!
— Значит, вы не думаете, что я слишком усердствую, чтобы утвердить свою власть? — спросила она более серьезно. Он изогнул бровь, глядя на нее, и она пожала плечами. — Я не беспокоюсь о своей собственной способности контролировать ситуацию, ваше преосвященство. Полагаю, что меня действительно беспокоит то, не кажется ли мне, что я пытаюсь подорвать авторитет Кэйлеба. Или, что еще хуже, выяснится или нет, если я, сама того не желая, на самом деле подрываю его авторитет.
— Власть императора Кэйлеба не так хрупка, как все это, ваше величество, — сухо сказал Стейнейр. — Думаю, что она выдержит любые непреднамеренные сколы или царапины, которые вы могли бы нанести ей — тем более, что для меня очевидно, что у вас нет намерения «узурпировать» его власть. И, честно говоря, считаю, что возможность того, что вы можете посягнуть на его прерогативы — что, теперь, когда я думаю об этом, вам было бы трудно сделать, поскольку они также являются вашими прерогативами — гораздо менее опасна для нас, чем если бы вы начали колебаться или сомневаться, опасаясь посягательства. Чарис — империя, а не просто «Старый Чарис», нуждается в сильной, твердой руке на руле, особенно сейчас. И в этот момент эта рука — должна быть — вашей.
— Знаю, — призналась она, затем отпила немного вина, как будто выигрывая время, чтобы разобраться в собственных мыслях. — Знаю, — продолжила она, — и если я собираюсь быть честной, полагаю, должна признать, что есть часть меня, которая по-настоящему оживает только тогда, когда я принимаю важные решения. Я часто задавалась вопросом, не является ли это грехом гордыни.
— А вы обсуждали свои опасения с отцом Карлсином? — спросил Стейнейр чуть более нейтральным тоном. Карлсин Рейз был личным духовником Шарлиэн с тех пор, как она взошла на чисхолмский трон, но Стейнейр, по понятным причинам, никогда даже не встречался с этим человеком до того, как он прибыл в Теллесберг рядом с Шарлиэн.
— Конечно. — Она криво улыбнулась. — К сожалению, он мой духовник, а не наоборот. Он несколько раз успокаивал меня и накладывал епитимью или две в тех редких случаях — ну, возможно, не таких уж редких, — когда чувствовал, что я явно наступила на кого-то сильнее, чем должна была. Уверенность, — говорит он, — это хорошая черта правителя. Капризность — нет.
— Здравая доктрина, — сказал Стейнейр со своей собственной улыбкой. — Тоже хорошая философия. И, если позволите, ваше величество, могу я также спросить вас, обсуждали ли вы с ним раскол?
— Не так, как мы обсуждали другие проблемы, — призналась Шарлиэн, ее глаза потемнели. — Он не давил на меня по этому поводу, что, вероятно, говорит о многом прямо здесь. Но, по правде говоря, я почти боюсь спросить его, что он думает по этому поводу. Если он готов принять мои решения, не осуждая их открыто, это лучше, чем уже сделали некоторые другие.
Ее голос был гораздо более мрачным, и выражение лица Стейнейра смягчилось сочувствием.
— Ваш дядя, ваше величество? — мягко спросил он.
Шарлиэн вскинула голову. Она пристально смотрела на него через обеденный стол в течение нескольких секунд, а затем
