Александр Золотько - Цель – Перл-Харбор
– Да, – подхватил Нойманн, когда Торопов в своих рассуждениях дошел до этого места. – Что же из этого следует?
– А из этого следует, господин штурмбаннфюрер, что встреча предстоит с человеком, для которого звание уже не столь важно. В смысле, его собственное звание. Важно его имя. Как у Роганов, старинного дворянского рода. Все остальные имели титулы – бароны, графы, виконты, а Роганы были настолько знатны, что прекрасно обходились вот этим самым – Роганы. Роганы, и все. Каждый понимает, с кем имеет дело. – Торопов остановился, проводил взглядом девушку с букетом в руках.
– Я смотрю, вы расслабились… – Нойманн тоже посмотрел вдогонку девушке и присвистнул. – Но тут я вас понимаю… Да. Но вернемся к вашим рассуждениям. О Роганах – понятно. Что касается вашей сегодняшней встречи – поясните.
– Не знаю, – пожал плечами Торопов. – У меня нет информации. Но скорее всего, встречу мне назначил кто-то, о ком обычные люди говорят уже не упоминая звания, а произносят фамилию. Никто ведь из них, – жест в сторону прохожих, – никто из них не станет называть, скажем, Геринга рейхсмаршалом? Герингом и назовут… Если не Толстым Германом, конечно. Или так его станут звать позже? Да, наверное, позже. Когда он скажет, что теперь его можно называть Мюллером… Вы успели в моем времени услышать об этой истории? Если на рейх упадет хоть одна бомба, сказал рейхсмаршал, то можете звать меня Мюллером… Слышали эту историю?
– Слышал. Я очень внимательно знакомился с историей будущей войны. А вы не отвлекайтесь, дружище. Значит, вас ждет встреча с кем-то, кого уже можно звать по фамилии, не обращая внимания на звания. И кого вы относите к этой категории? Только не слишком громко – поминать всуе имена первых лиц государства, да еще посреди улицы, в Берлине не принято. Так что же?
– Гейдрих, – сразу выпалил Торопов. – Гиммлер. Борман. Канарис.
Нойманн не перебивал, смотрел на Торопова, склонив голову к левому плечу, как тогда, в лесу возле Уфы. Как на забавное насекомое. Это ужасно злило, сбивало с мысли, но Торопов упрямо продолжал:
– Гесс. Геринг. Мюллер. Шелленберг.
– Да? – восхищенно спросил Нойманн. – Даже Шелленберг?
– А что?
– Ничего, только в настоящий момент Вальтер имеет звание штурмбаннфюрера, и в ближайшие месяцы светит ему должность офицера для поручений Гиммлера. Вы, когда с кем-то серьезным общаться будете, лучше молчите, чтобы вот так вот не напороть… Шелленберг, как же… – Нойманн покачал головой и пошел вперед, не оглядываясь. Люди, заметив его форму, расступались, пропуская, и Торопову пришлось ускорить шаги, чтобы не отстать.
– Что, правда штурмбаннфюрер? – спросил Торопов, нагнав Нойманна.
– Ага, майор, – кивнул тот. – Но в принципе, в ваших рассуждениях есть логика. К сожалению, я не могу ее полностью оценить. Недостаток информации, ничего не поделаешь. Так что – я не знаю, с кем вам предстоит встреча, но искренне советую сегодня избегать спиртных напитков. Мало ли как ваш собеседник относится к алкоголю…
Торопов вздрогнул и внимательно посмотрел в лицо Нойманна. Это не намек? Не к Гитлеру же, в самом деле, поведут свежеиспеченного офицера СД? Не к Гитлеру же? Фюрер не любил пьющих, сам не пил…
По спине потек ледяной холод. Вокруг жара, воздух над асфальтом колеблется и пульсирует, а руки Торопова замерзли. И судорогой свело мышцы живота.
Не к Гитлеру. Иначе…
А что иначе? Торопова готовили бы и предупреждали, о чем можно говорить, а о чем нет? Не факт. Совсем не факт. Нойманн и вправду ничего не знает или прикидывается? Вон, ухмылка в уголках губ. Понимает же Нойманн, о ком должен был подумать Торопов. Понимает и наслаждается сейчас испугом обер-штурмфюрера.
– Не берите в голову, – сказал Нойманн наконец. – Столик заказан, так что отдохнем, посидим, посмотрим на девушек в купальниках. Я даже спорить не буду – в вашем времени купальники куда приятнее на вид, но женское тело всегда остается женским телом. Ножки, грудки – все такое…
Нойманн указал на столик возле самого ограждения летней веранды ресторана.
– Отсюда открывается прекрасный вид. – Нойманн указал на пляж и озеро, расстилающееся прямо у подножия веранды.
– А после встречи я все равно напьюсь, – сказал Торопов, усаживаясь за столик.
– Имеете полное право, – сказал Нойманн и жестом подозвал официанта. – А пока – выберем нам с вами завтрак… ну, или обед, если посмотреть на время. Можно не спешить, до встречи еще восемь часов.
Еще целых восемь часов, подумал Торопов. Так и с ума можно сойти. А если и вправду – фюрер? Это же… Это такая ответственность… Такая…
В ушах гремела кровь, заглушая и музыку, и голоса отдыхающих берлинцев. Восемь часов… восемь часов… восемь часов…
Торопов не заметил, как официант принес заказ и наполнил бокалы соком. Только когда Нойманн окликнул Торопова и легонько постучал вилкой о край бокала, Торопов вздрогнул и очнулся.
– Не нужно нервничать, – сказал Нойманн. – Все будет правильно. Выпьем за это.
Правильно. Не хорошо все будет, а будет правильно. Торопов взял свой бокал, стукнул о подставленный бокал штурмбаннфюрера. Пусть будет правильно.
Сок был холодным – это все, что почувствовал Торопов. Вкуса он не ощутил совершенно. И салат в тарелке – тоже не имел вкуса. И что-то мясное – Торопов даже и не присматривался, что именно, – вкуса не имело. А все вокруг не имело смысла. Нужно было только прожить восемь часов, и тогда…
– …Владимирович!
Торопов оторвал взгляд от тарелки и посмотрел на Нойманна.
– Что? Я задумался, извините…
– Ничего. – Нойманн встал, подхватив со стула свою фуражку. – Я на минуту покину вас. Извините, в туалет.
– Ничего, я подожду…
– Я ровно через минуту вернусь… Максимум – через пять. – Нойманн надел фуражку, поправил козырек, коснувшись пальцами кокарды, и, ловко лавируя между столиками и официантами, пошел к дальнему выходу с веранды.
Торопов мельком глянул на часы, висевшие на стене ресторана, – двенадцать ноль пять.
3 августа 1941 года, 1:50, Москва
Орлов выглядел уставшим. И еще каким-то раздраженным. Немного, насколько позволяла обстановка. Иосиф Виссарионович Сталин тоже устал и тоже не очень хорошо скрывал свое раздражение. Не собеседником – тут хозяин кабинета прекрасно сознавал, что злиться или даже обижаться на Орлова бессмысленно и даже вредно.
Жизнь приучила Сталина сдерживать эмоции. Человек, которого ты собираешься использовать, не должен вызывать симпатию. Точно так же, как человек, которого ты собираешься уничтожить, не обязательно должен быть неприятен.
Сталин легонько поморщился – мысль получилась неправильная, неточная, подразумевающая множество исключений из правила. Не афоризм, скажем прямо.
Катастрофа, о которой говорил Орлов, все еще не произошла, даже не наметилась, но обстановка на фронтах не радовала и не внушала особого оптимизма. Под Киевом – снова окружение. Части двух армий попали в кольцо, и опыт предыдущих сорока дней войны подсказывал, что выходить эти части будут с большим трудом… если вообще выйдут. Нужно что-то делать с Одессой, Кузнецов подготовил распоряжение по Черноморскому флоту по обороне города… В окружении.
– Я вас слушаю, господин Орлов, – сказал Сталин. – Вы вчера обещали связаться со мной, уже имея решение проблемы…
– Вчера? – переспросил Орлов, зачем-то взглянул на часы и невесело усмехнулся. – Да, вчера… Второго августа тысяча девятьсот сорок первого года…
– Похоже, для вас прошло значительно больше времени…
– Значительно, – кивнул Орлов. – Правда, небезрезультатно. Мне удалось организовать встречу Черчилля с Рузвельтом. Совершенно неофициальную и внезапную… Черчилль, кстати, молодец, воспринял новую информацию и новые обстоятельства очень… нет, не спокойно… по-деловому. Двигался сквозь время и пространство, даже не спрашивая, как это возможно. Не нервничал даже, почти…
– Ему некогда нервничать, – усмехнулся в усы Сталин и стал набивать трубку. – Нам всем некогда нервничать. Нам нужно выжить. И обеспечить выживание наших государств. В этом смысле Рузвельту куда проще. Он может решать, прикидывать и выбирать время вступления в войну…
– Если бы все зависело от него, – сказал Орлов, – он бы уже давно отдал приказ. Он, между прочим, сказал, правда, понизив голос, что кое в чем завидует вам, Иосиф Виссарионович. Вам не нужно объяснять толпе необходимость того или иного действия. Решили занять Западную Украину – заняли. Решили ударить по Финляндии – ударили. А он вынужден уговаривать, лавировать…
– И Черчилль его поддержал, я полагаю?
– Да, конечно. Цитирую: «Мне бы сейчас не помешал небольшой тридцать седьмой год. Хотя бы пару месяцев из него».
Сталин закурил, не комментируя. Выпустил струйку дыма.
– Ладно, покончили с лирикой, перешли к делу, – сказал наконец Сталин. – Вы организовали встречу…
