Григорий Крячко - Суррогат мечты
Волна бронетехники, миновав минное поле, вошла в лес. Темные своды моментально наполнились страшным рыком дизелей. Включились прожекторы, по стволам заметались яркие лучи. Стрелки-наводчики в башнях танков искали цели, чтобы смести их шквалом огня, но никого не попадалось. Наверное, все, что только могло, уже в панике удрало отсюда. Да и немудрено. Будь ты хоть трижды опасной зверюгой, против танкового орудия тебе не устоять.
Прорыв набирал свою силу. В небе, над кронами леса с шелестящим воем пронеслись звенья бомбардировщиков. Прошла целая стая вертолетов. Подвески — пилоны МИ-24 ощетинились кассетными установками реактивных снарядов и «спарками» управляемых ракет. Артиллерия продолжала с тупой методичностью прочесывать шквальным огнем сектор впереди, куда направлялась сейчас танковая колонна для перегруппировки. Через пару минут земля глухо задрожала и застонала: реактивная авиация обрушила свой бомбовый заряд в заданный район, смешав все со всем: землю с бетоном, дерево с камнем, песок с водой. Люди, как озверевшие от ужаса и бешенства крысы, вцепились в тело Зоны и отчаянно терзали его, чем только могли. Водители танков и десант сами осатанели от черного страха, но приказ гнал их вперед.
Таченко намертво вцепился в поручень в десантном отсеке БМП, которая в колонне таких же бронированных машин перла следом за пробивающей дорогу танковой колонной. От надсадного воя дизелей он не слышал ничего. Зверски хотелось курить, от волнения пересохло горло, но доставать сигареты или фляжку было уже поздно. Рядом вжался в скамью Чебурной, крепко держа за ствол пулемет Калашникова. Но все равно людей внутри БМП при каждом толчке машины бултыхало, как горох. Капитан, уже давно наученный горьким опытом, стискивал зубы. От хорошего толчка можно было запросто откусить себе половину языка. Или губу.
Впереди гулко ухнуло, как будто взорвалась противотанковая мина. Раздался громкий лязг железа и вой на высокой ноте завопившего двигателя. Один из бойцов выглянул в лобовой триплекс и громко чертыхнулся. БМП резко вильнула. Таченко хлопнул бойца по плечу:
— Что там случилось?
— Одна «коробочка» в «лифт» влетела. Перевернуло их.
Водитель идущей впереди машины прохлопал ловушку, не успел свернуть и броневик угодил точно в эпицентр. Какой бы ни была тяжелой машина, ловушка легко подкинула ее, поставила почти вертикально, вышвырнула за свои пределы и БМП с тяжким грохотом плюхнулась на башню, беспомощно вращая задранными к небу гусеницами. Анатолий горько вздохнул, мысленно пожелал парням внутри остаться в живых. Но никто останавливаться для помощи не стал. Приказ командования. Вперед. Только вперед.
Один из танков попал в очень глубокую, наполненную жидкой грязью промоину, почти было вылез, но гусеницы, разорвав тонкий слой дерна, соскользнули, и бронированная туша медленно, задом вниз, сползла в овраг, задрав в небо пушку. Внутри что-то негромко бухнуло, из открытого люка механика — водителя метнулось пламя. Раздался чей-то на миг заглушивший весь гул и грохот вокруг дикий вопль. Наверное, сдетонировал боезапас, и теперь внутри покалеченного танка плескался кровавый фарш, в который превратился экипаж. Пусть теперь этим занимаются команды спасателей. Если, конечно, они пойдут следом, в чем лично сам Таченко сомневался.
Танки с хрустом подминали бронированными носами деревья и кусты. Кроны с шумом и шелестом чертили в воздухе полукружья и падали, упруго отскакивая от почвы. Их тут же крошили в щепы гусеницы боевых машин. Танки развернулись прямо в лесу широким фронтом, шедшим наискось, как нож гильотины. Следом, с небольшим отставанием, перли БМП и БТРы с десантом внутри. Колесным броневикам приходилось туго. Там, где гусеничная техника пролазила без проблем, подминая под плоское брюхо все преграды, БТРы запросто садились колесами в ямы и промоины, буксовали на камнях и толстенных бревнах. Водители психованно рвали рычаги управления, машины неуклюжими утками переваливались с боку на бок, вылазя из природных ловушек. Все знали — спасать их никто не будет.
Таченко, оттеснив бойца от смотрового окна, приник к нему сам и увидел, как еще один танк вдруг подпрыгнул на месте в клубах дыма и фонтанах вырванного дерна, но не перевернулся, а отчаянно завертелся на месте, лязгая порванной гусеницей. Изувеченная стальная змея плетью хлестала по земле, распахивая ее, будто плуг.
Видит бог, если, конечно, он вообще заглядывал из своей Вечности в сумрачное нутро Зоны, Таченко не хотел сюда возвращаться. Но его, как всегда, никто особо не спрашивал. По возвращению его ждала долгая и далеко не самая приятная беседа с особистами СБУ, которые очень старались сложить на капитана всю ответственность за гибель большей части бойцов экспедиции. Допрашивали, конечно, Чебурного, раненого Алексея и Михаила. Черт его знает, чем бы все это закончилось (капитан уже приготовился если не сесть, то точно вылететь с треском за дверь вооруженных сил), но командование, которому не было ровным счетом никакого дела до Таченко и его сослуживцев, приказало начинать операцию «Клин», которую готовили уже больше месяца.
Капитан никуда не делся от общей тяжкой доли и его, как и многих тысяч других, привлекли для участия. Таченко снова дали под командование взвод, правда, уже не матерых головорезов спецназа, а солдат — срочников, рассадили по БМП и отправили занимать место в колонне. Единственное, чего добился Анатолий — чтобы ему дали в напарники Чебурного, с которым вместе уже много чего прошли и повидали. Капитан, только-только вырвавшийся из клыков Зоны, не ждал от операции ничего хорошего. Самоубийственная изначально, она просто не могла закончиться благополучно. О чем думали «светлые» головы обличенных властью генералов, оставалось темной тайной, но строго в назначенный час и минуту завелись сотни дизелей и турбин, прозвучали команды, и «Клин» пошел вперед.
Если господа генералы рассчитывали таким образом уничтожить или хотя бы приструнить Зону, то они глубоко заблуждались. Большей глупости, чем творилась сейчас, трудно было даже придумать. Разве что запуск ракеты с ядерной боеголовкой по цели «Саркофаг», бывшему объекту «Укрытие». Видимо, командующие этим коллективным самоубийством еще не осмыслили разницы между проведением операции по зачистке банды душманов в горном ущелье и попыткой покорить неведомое и смертельно опасное. А может, все это затеялось просто ради прикрытия каких-то своих неблаговидных дел и отмывания краденых денег. Таченко не вникал во все эти тонкости. Он уже серьезно разочаровался в армии и принципах политики той страны, которой служил. Капитан втайне уже дозрел до мысли, что глупо прислуживать кучке зажравшихся и зарвавшихся политиканов. Гораздо полезнее помогать человечеству в целом.
Анатолию, уже воочию повидавшему Зону и испытавшему на себе ее силу, было стыдно и страшно вести на верную гибель взвод девятнадцатилетних мальчишек, еще толком даже не научившихся бояться. Зона с радостью поглотит человеческие тела и души, как привычную и любимую пищу. И Таченко чуть не плакал от своего бессилия, невозможности все изменить и предотвратить. Верующим капитан особо не был, и потому молиться просто не умел. Верить слепым надеждам жизнь успешно отучила. Теперь оставалось только ждать, что будет дальше.
«Клин» все глубже вонзался в тело Зоны. Но, удивительно, все было спокойно, не считая нескольких встретившихся на пути ловушек. Таченко буквально сводила с ума эта кажущаяся безопасность. Куда девались стаи мутантов, неведомые гибельные опасности, подстерегающие людей на каждом шагу? Зона играла с самонадеянными человечками в кошки-мышки, заманивая глубже в себя. Анатолий уже почти не сомневался в исходе всей этой затеи. Удивительно, но еще никогда за все тридцать два года капитану так не хотелось жить. Именно жить. Просто продолжать свое существование.
Кто-то из мудрых людей сказал: «на войне нет атеистов». Когда-то Анатолий Таченко смело причислял себя к безбожникам. Нет, он не громил церкви и не плевал в лицо священникам. Просто вся религия шла мимо его ушей, не задерживаясь в сознании. Верить капитан привык только самому себе, и надеяться, соответственно, тоже только на себя. Время шло, и чем больше Анатолий жил на свете, тем больше вникал в суть слов Атоса из «трех мушкетеров»: «Я допускаю ВСЕ». Слишком много творилось неслучайных случайностей и небывалых совпадений. Слишком часто судьба буквально за шиворот выдергивала его, балбеса, из лап смерти. Вот и теперь, сидя в душном и тряском десантном отсеке БМП, Таченко мысленно кричал неведомо кому: «сделай что-нибудь! Мы же все идем на смерть. Не губи зря столько жизней! Спаси нас!» Но ответа ему не было.
Где-то впереди, из танковых рядов загрохотал пулемет КПВТ. Еще один. Бахнула пушка. Наверное, кто-то заметил стаю местных тварей и взялся за зачистку. Через минуту шквал свинца и тротила пролился на лес вокруг, перемешивая все живое с землей. Рушились деревья. Град осколков и комьев дерна барабанил по броне. Дым и копоть застилали все вокруг, нависая сизым туманом. «Клин» шел вперед.
