Артем Каменистый - Весна войны

Ничего – этот этап биографии уже можно забыть.

Он вернулся. Он даже на этой позорной должности ухитрился неплохо повоевать.

Жаль только, воевал против тех, с кем стоило дружить.

Эхнатон перелетел через реку. Паромщик, глядя на это безобразие, слишком широко разинул рот, позабыв о своих обязанностях, и в воду сверзилась корова.

Плевать на коров, Либерий никогда не любил говядину.

За рекой он начал теряться: никогда не был в этой местности. Жаль, не может вызывать карту прямо в голове, как делает Влад.

Сколько всего полезного у древних. Вот бы себе хоть четверть их чудес.

А лучше половину…

Крестьянин на поле, у которого он спросил дорогу на Ведигор, похоже, был немой или лишился дара речи от радости созерцания знаменитого воина церкви. Мычал что-то нечленораздельное, а потом рухнул на колени. Либерий развернул дрона к переправе и там, возле скопища телег, скорее всего направлявшихся на весеннюю ярмарку, почти вежливо задал вопрос:

– Бегом сказали: в какую сторону мне надо лететь, чтобы попасть в Ведигор?!

Ответить сумел лишь мальчишка лет тринадцати, махнув рукой куда-то на северо-восток. Либерий кивком поблагодарил его и велел дрону двигаться в указанном направлении. При этом одна из баб, похоже, начала рожать прямо в телеге, естественно, под аккомпанемент собственных воплей.

Ну разве не дура? Дома надо сидеть в таком положении, а не по ярмаркам кататься.

Все бабы дуры.

Хотя нет. Как минимум имеется одно исключение.

«Интересно, есть на свете хоть что-то, способное заставить Тейю преждевременно рожать посреди толпы убогих крестьян?» – сам себе задал вопрос Либерий и сам же на него ответил.

Отрицательно ответил.

Что-то он сильно много думает об этой древней. Самое странное – она ведь совершенно не нравится ему как женщина. Ему по душе пухленькие, невысокие, с круглыми милыми мордашками и чтобы грудь арбузных размеров и волосы цвета пшеницы. Сам прекрасно сознавал, что вкусы его неутонченные, но что вы хотите от солдата крестьянского происхождения? Выбился в люди, но глубоко в душе все тот же деревенский парень…

А что Тейя? Худая, лицо вытянутое, еще и волосы темные зачесывает так, чтобы это подчеркивать. А уж милого ни грамма кроме разве что улыбки и забавного акцента с частой путаницей слов. О груди даже думать больно: у Либерия в нежном возрасте прыщи побольше случались.

Но тем не менее часа не проходило, чтобы не вспомнил о ней.

Она первая, кто доказала ему, что женщины бывают разными. Не только тупые бабы, есть и другие. И даже то, что Тейя не удержалась, завалилась напоследок в койку к этому упрямому древнему увальню, не уронило ее в глазах Либерия.

Поступок, конечно, самый что ни на есть бабский, но если вдуматься, то очень даже своевременный.

Церковник хлопнул себя по груди, обтянутой странным материалом древнего костюма. Вроде бы мягкий, но тронь сильнее, и твердеет. Хитро устроен. Спасибо, снабдили перед отлетом: на складе запас был и специализированный копир для его пополнения.

Не зря они слетали к последнему убежищу.

Было бы интересно увидеть глаза боевых товарищей в тот момент, когда он бы спустился перед ними с древней машины вместе с затянутой в черную облегающую броню Тейей. Может, она и не в его вкусе, но в таком облачении должна выглядеть так, что молодые солдаты неизбежно перепачкают кальсоны от одного взгляда.

Да, на круглолицей пышечке такая броня смотреться не будет. Совсем не будет. Хотя для молодых солдат, конечно, сойдет. А в дальнем гарнизоне и корова сойдет, причем безо всякой брони. Когда Либерий только начинал карьеру, не один раз ловил новобранцев с козами, овцами и даже лошадьми. Понабирают хрен знает кого из богом забытых деревень, где одна невеста на пятерых, да и та страшнее самого Техно, а потом удивляются, почему о воинах церкви скабрезные истории рассказывают.

А ведь Рения совсем не похожа на Тейю. Баба бабой, но тоже древняя.

Тьфу ты! Да почему все время эта Тейя в голову лезет! Прямо наваждение какое-то!

– Эй! Ты! Пастух! Быстро говори: где Ведигор? Быстро! А не то скормлю своей железной твари!

Пастух оказался понятливым и неплохо информированным. Не просто показал рукой, а объяснил, что дальше будет лес, за ним тракт, вот по тракту и стоит город.

Перед тем как начал объяснять, он шумно обгадил штаны, но такое может со всяким приключиться, даже с понятливым.

Хотя нет, не со всяким. С Либерием не может.

Дорратор, несмотря на полуденное время, спал крепким сном бывалого солдата. Он заслужил отдых в неурочный час. Полночи скакал на коне в одну сторону, затем столько же назад, проверяя тревожный слух о том, что в приречной деревне объявились больные с южной заразой.

Олухи… Надо же было спутать простой лишай с новой чумой, от которой даже свежая биота не спасает, и мало того, ни на каплю не облегчает страданий.

Из-за дураков все беды. Вон сколько времени потерять пришлось, да еще и народ возбудился не на шутку, до паники и беженцев дошло. Никто не хотел в карантин угодить, а то, что при этом настоящая болезнь может дальше пойти гулять, даже не думают.

Достало его уже все это… Хорошо бы назад, на западную линию. В казарму, пропахшую сушащимися портянками, к разведенному солдатскому пиву и к незатейливым воинским разговорам под него.

Сладкий сон Дорратора был прерван самым возмутительным образом – новобранец, ворвавшись без стука, замер на пороге комнаты, занявшись любимым делом всех олухов: со всей дури моргал, по всей видимости, вспоминая, какого Техно приперся к старшему десятнику.

Хоть граница была далеко, но Дорратор не забыл, каково это – служить на прицеле у запов и прочей нечисти. Потому, едва скрипнула дверь, опустил руку с топчана, ухватив шершавую рукоять меча. Он всегда его держал на полу поблизости, причем без ножен.

Оценив внешний вид нарушителя спокойствия, Дорратор понял, что тот ничем угрожать не может, потому как безобиднее новорожденного теленка. И выглядит как полный дурак: тощий, длинный, нескладный, с изумительно тупыми глазами, выдававшими уроженца забытой всеми деревни, где белый хлеб видят раз в году, свадьбы справляют между родственниками, потому как пришлых женихов не бывает, а из развлечений наличествуют лишь скотоложство и употребление охлажденного отвара желтых мухоморов. То, что он разбудил старшего десятника, – непорядок. Двойной непорядок заключался в том, что новобранец стоял без дела.

С первых дней службы Дорратор твердо уяснил самое главное армейское правило: рядовой состав должен постоянно чем-то заниматься, с перерывами лишь на сон, гигиенические дела и прием пищи. Пусть даже чем-то глупым и совсем ненужным, полностью бесполезным. Ведь вовсе не в пользе дело, а в том, что солдат, предоставленный сам себе, неизбежно придумает множество способов нарушить требования устава ордена и обязательно попытается все их перепробовать.