Королева Летних Сумерек - Чарльз Весс
Мы считаем, что это крайне благотворно влияет на их самочувствие. К сожалению, на протяжении всего пребывания ваша мать категорически отказывалась покидать свою комнату.
Джанет насторожилась.
– То есть… всегда?
Печально-тревожный взгляд доктора Линдеман был далек от обнадеживающего.
– Увы, да. Буквально с тех пор, как она поступила сюда восемнадцать лет назад. И имейте в виду, шторы у миссис Рэйвенскрофт всегда задернуты, так что в палате немного… мрачновато. Несколько раз, когда мы пытались их раздернуть, она волновалась так сильно, что мы были вынуждены уступить и оставить все как есть.
– Спасибо за предупреждение.
Держась за руки, Джанет и ее рыцарь пошли по коридору. Перед дверью в заветную палату они остановились. Джанет поглядела на Томаса и сжала его руку чуть крепче.
– Ты не мог бы подождать здесь? Я хочу видеть свою мать наедине. По крайней мере, вначале.
– Разумеется, – кивнул Том с улыбкой. – Если возникнет необходимость, зови: я здесь.
На робкий стук ответа не последовало. Подождав несколько секунд, Джанет медленно отворила дверь. Когда глаза привыкли к полумраку внутри, она увидела пожилую хрупкую женщину, темная кожа которой резко контрастировала с длинными белоснежными сединами. В одной руке у нее было несколько кистей, а в другой мольберт. На опрятном зеленом халате виднелись яркие цветные пятна.
Когда мать подняла глаза, ее лицо осветила тихая ласковая улыбка. Сдерживая дрожь восторженных слез, Джанет уняла себя, чтобы не броситься с порога к этой маленькой женщине. После тысячи умозрительных встреч и стольких же воображаемых разговоров по щекам Джанет потекли горячие струйки, когда она поняла, что на этот раз здесь все по-настоящему, очень по-настоящему.
Спешно утеревшись рукавом, Джанет заговорила:
– Мама, это я, твоя дочь. Джанет.
Не говоря ни слова, Маири продолжала с кроткой пристальностью на нее смотреть, в то время как Джанет торопливо продолжала:
– Я… Я так долго ждала… столько лет, чтобы встретиться с тобой. А вот теперь, когда ты здесь, совсем рядом, я даже и не знаю, с чего начать.
Она как могла старалась заполнить тишину:
– В общем, ладно. Папа, понятно, передает привет… А мне уже восемнадцать. И я, наверное, повзрослела.
Женщина продолжала недвижно смотреть на свою дочь, не подавая никаких признаков узнавания того, кто стоит перед ней.
– В общем, я… У меня и парень есть. Том, но, думаю, ему больше нравится, когда его называют Томасом… Он в самом деле приятный, даже папе он вроде нравится. Поверь, такого со мной прежде никогда не случалось. – С нервической ноткой она продолжала: – Том… Томас сейчас здесь в коридоре. Может, ты хочешь с ним познакомиться?
Но сбивчивые попытки дочери завязать разговор, похоже, не возымели действия. Маири невозмутимо повернулась обратно к мольберту и за своим занятием тихо напевала себе под нос.
Джанет безуспешно вытерла слезы, которые так и продолжали стекать по щекам.
– Мама, может, скажешь мне что-нибудь? Ну хоть что-то?
Однако Маири была полностью поглощена нанесением красок на холст, не обращая никакого внимания на бурю эмоций своей дочери. Признаться, направляясь сюда, Джанет ожидала чего угодно, но только не такой стены безмолвия.
В неловкой тишине Джанет оглядела комнату своей матери. К стенам здесь были пришпилены сотни грубовато, многослойно намалеванных поделок. Каждая навязчиво изображала детальные сцены, изобилующие множествами странных существ, больших и маленьких. У некоторых были крылья. У иных по нескольку хвостов. У некоторых и то и другое, но при этом у всех были слегка наклонные миндалевидные глаза, сплошь черные и без зрачков, отражающие некий мир не от мира сего.
Эта грубоватая мазня пробуждала воспоминания, которые Джанет как могла гнала от себя.
«Черт побери! Это те самые существа, которых я неизменно вижу глазами той треклятой королевы!»
Мрачные мысли Джанет рассеялись, когда она уловила мелодию, которую выводила Маири. И начала ей тихонько подпевать, дивясь тому, что помнит каждое слово этой песни:
Я так смугла, какой бывает смоль,
Глаза мои черны, как спелый терн.
И так ярка, как песня соловья,
Что от звезды искристой был рожден.
Любовь моя высока и горда —
Сокровище, что он бы возымел, —
Но он другую выбрал для себя
И звать ее невестою посмел.
«Ну и дела. Я помню каждую строчку, что слышала в маминой комнате, как будто пела те песни всю свою жизнь».
Услышав, как Джанет подпевает старинную балладу, мать повернулась к ней, и глаза ее внезапно засветились радостью. Поднявшись со стула, она взяла дочь за руки и подстроилась голосом к голосу Джанет. Но когда куплеты закончились, мать снова умолкла, свет в ее глазах угас, а с ним поблекла и улыбка. Маири вновь смотрела сквозь дочь, как сквозь прозрачное стекло.
В отчаянной попытке сохранить их связь Джанет запела еще одну балладу, а когда та подошла к концу, то еще и еще, и всякий раз ее мать радостно подхватывала и мотив, и слова. На какой-то особо длинной Джанет запнулась, но окрепший голос матери повел ее дальше. Однако, когда закончились все песни, которые приходили Джанет на память, гармония их голосов тоже стихла. Глухое беспокойство наполнило темно-зеленые глаза Маири, и она вяло попыталась вытянуть свои ладони из рук Джанет.
Джанет неохотно отпустила ее и бережно помогла пожилой женщине сесть обратно в кресло перед мольбертом. Там Маири и замерла, уйдя взором в глубь себя, в мир тихого безумия, за которым Джанет не могла уследить.
Джанет обескураженно двинулась вдоль стены комнаты, вбирая глазами странный мир, что кочевал с картины на картину. В какой-то момент она осторожно приподняла край тяжелой портьеры, закрывающей внешний мир, и мельком увидела сады и простор моря за ними. При этом на дальнем конце далекого каменистого пляжа она с удивлением заметила высокий и тонкий стоячий камень. Услышав за спиной испуганный пронзительный крик матери, Джанет немедленно опустила портьеру и повернулась. Распахнутые глаза Маири были полны немого ужаса, а руки держали кисть перед лицом, словно меч, способный ее защитить. Пожилая женщина упала на пол и забилась между кроватью и углом комнаты, рассыпав вокруг по ковру тюбики с краской и кисти. Палату наполнил
