Николай Полунин - Цербер
— Папаша, — его похлопали по спине. Как-то по-хозяйски похлопали, неприятно.
Позади стоял молодой человек, очень большой. Рядом еще один, тоже очень большой. У них были большие гладкие лица.
«Хари», — почему-то сразу подумал Зиновий Самуэлевич и укорил себя за грубую мысль.
— Папаша, — сказал первый молодой человек, — вы случайно не знакомы с тем гражданином, который у вас извинения попросил?
— Сейчас? — поднял брови Зиновий Самуэлевич.
— Вот этот высокий блондинистый. — Молодой человек указал в темноту парадного.
— Ага, — подтвердил второй и улыбнулся. У него было много золотых зубов.
— Я, собственно, молодые люди…
— А то вот дружок наш не совсем уверен — тот или не тот, к кому он приехал?
У подъезда встала машина небесно-голубого цвета. Машина была иностранной марки, в них Зиновий Самуэлевич не разбирался. Рядом с водителем, которого он не разглядел, сидел еще один молодой человек.
— Видите ли, я бы с радостью помог вам, но…
— Давай! — вдруг сдавленно сказал первый молодой человек, и Зиновия Самуэлевича подхватили под руки. Большая дверь машины очень быстро открылась, и туда запрыгнул второй, не выпуская руки Зиновия Самуэлевича.
— Вы не поняли! Я нездешний, и…
Его дернули, толкнули, и он оказался на одном сиденье с обоими молодыми людьми. Их большие жаркие тела стиснули его.
— Что вы себе позволяете! Вы… Кто вы? По какому праву?
Но машина уже выехала со двора и, визжа покрышками, понеслась по улице.
— Да знаем мы, папаша, знаем. — Первый молодой человек, гадко осклабившись, вдруг взял его потной пятерней за лицо. — Какой же ты нездешний, если я тебя тут всю неделю вижу?
— Не смейте меня трогать! Сейчас же остановите машину!
— Тихо, папаша, — сказал второй молодой человек. — Сидеть тихо, не дергаться, а то со здоровьем плохо будет.
Зиновий Самуэлевич, не в силах выразить свое негодование и возмущение, потерял дар речи. В бок упиралось твердое. Обмирая, он рассмотрел небольшой черный пистолет в руке второго.
Он все же сделал еще одну попытку.
— Сиди тихо, сука! — прикрикнул на него первый, а второй вдруг сделал ему так нестерпимо больно, что у Зиновия Самуэлевича перехватило дыхание и из глаз брызнули слезы. Ему показалось, что он лишился ног.
Третий молодой человек с переднего сиденья сказал, не оборачиваясь:
— Слушай сюда, нечисть. Сейчас мы тебя отвезем в одно место. Там будет разговор. Скажешь правду — будешь жив. Соврешь полслова… — Молодой человек издал отвратительный звук. — Понял, нечисть? Оглох или уши прочистить?
— Да. Да, да, я понял, я скажу, — кивал сквозь слезы ничего не понимающий, ошеломленный, напуганный Зиновий Самуэлевич.
«А как же мама? И Женя?»
Глава 44
— Черт, надо было снизу позвонить, там автомат. Она недалеко живет, уже бы вышла.
Говоря, Михаил вдруг с маху налетел на замершего Павла.
— Похоже, тебе не придется беспокоить домработницу, Братка.
Между черной кромкой двери и косяком приоткрывалась узенькая, в полпальца, щель. Тезка-Мишка зачем-то оглянулся по сторонам. Прийти в себя Михаилу помог чувствительный удар, с которым Павел припечатал его к стене по правую сторону двери. Сам прижался рядом.
— Заходим? — И «стечкин» в лапе. И опять ухмыляется. Вот же бородатый дьявол, все ему игра!
Михаил не успел ответить. Тезка-Мишка спокойно толкнул, распахнув, дверь.
— С прибытием, начальник, — донесся изнутри его голос. — С приятными визитами, с сюрпризами. Заходите, здесь уже никого нет. Кто был, тот ушел.
На пороге Михаилу вновь пришлось невольно остановиться.
Вещи из стенного шкафа вывалены на пол. Белая канадская дубленка, куртки, очень красивое пальто, которое он покупал в турпоездке в Лондоне, — все скомкано, смято, украшено безобразными неровными дырами с обугленными краями. От них поднимался тяжелый запах. Чудесное богемское зеркало, наборное, из сорока восьми фрагментов, расколото — сверкающая россыпь поверх вещей. Обивка распорота вкривь и вкось, лампион висит на чудом уцелевшем проводе. Картину довершал потолок, изгаженный красными и черными струями из баллонов-распылителей.
— Пока занимались в квартире, дверь открытой не оставили бы, — назидательно сказал тезка-Мишка и заглянул в ванную. — Ух, ты.
— Кислота. — Павел пошевелил ворох на полу мыском своей драной кроссовки. — Не с бухты-барахты ввалились, снарядились для работы.
— В комнате еще веселее, — сообщил тезка-Мишка, появляясь оттуда.
Михаила сбивала с толку очевидная бессмысленность акции. Да, но бессмысленной работы не бывает, а тут, как ни крути, работа, и немалая.
— Мя! — вдруг требовательно донеслось с кухни, от сваленных переломанных шкафчиков.
«Как только этот дурачок спасся? — подумал Михаил, извлекая кота из груды. — Карельский гарнитур «Сортавала». Вопрос: квартира входит в производственные расходы?»
— Значит, говоришь, еще веселее?
Михаил с Мурзиком на руках прошел к уцелевшей части стенки с секретером. Когда ступал, под ногами хрустело.
— Паша! Батя, я тебе задолжал. И тебе, — сказал он, потому что физиономия тезки-Мишки, состроенная подобающим образом, вновь попала в поле его зрения. — Ты не верил, Паша. Покажи пальцем, откуда я должен взять деньги.
— Да брось, Братка, не до того сейчас.
— До того. Покажи.
Исковерканный палец Паши Геракла уперся в горку земли, оставшуюся от горшка с азалией поверх растерзанных книг на полу. Книгам тоже досталось: листы выдирали пачками.
— Тебе, тезка, за «Чероки» — раз, мне за квартиру — два, Бате вперед, чтоб с документами жить — три. — Михаил поперхнулся.
А Павел, ничуть не смутившись, вынул и показал издалека книжечку.
— Все с собой. Терять нет привычки.
— Ага. — Михаил прокашлялся. — Значит, только у меня есть. Ну-ка. Сюда подложить просто невозможно.
Его охватывало веселое возбуждение, как с Аликом, когда готовился его разыграть ночью в лесу на заброшенной дороге. Разворошил тонкий слой торфа. Под ним были уложены пачки денег.
— Сколько всего? А, не важно. Вот, берите.
— Мя! — сказал Мурзик, дорвавшийся до него, тычась мордочкой в губы. Он истерично мурлыкал, бока вздымались.
— Миша, — раздался голос, от которого обмерло сердце. — Миша, что это? Почему?
В дверях разгромленной квартиры стояла Елена Евгеньевна с ничего не понимающим видом.
— Здравствуйте, — растерянно проговорила она. — Извините. — И поправила волосы.
Глава 45
В такси по пути к ней они молчали. Кто знает, почему молчала Елена Евгеньевна, женщины в таких случаях считают своим долгом сыпать возмущенными вопросами. Скорее всего она вновь затруднялась понять, которая из двух она сейчас.
Михаил просто смотрел на нее. Тезка-Мишка, радостный, удрал к себе, в квартире остались Павел и кот.
— Как поживали вы, мой принц, все эти дни? — наконец сказал Михаил.
— Лучше, чем ты.
— Надеюсь.
— У тебя частенько случаются такие сюрпризы?
— Чаще, чем хотелось бы. Правда, как правило, они происходят, когда там нахожусь я, — усмехнулся он. Елена-вторая поджала губы и недобро сощурилась.
— Больше не повторится. У меня есть кому положить такому конец. А если и он не справится, я сама возьмусь.
— Ух, как страшно. Ты похожа не на Елену Прекрасную, а на разгневанную эринию — богиню мщения. Он — это муж?
— Нет, — сказала она не колеблясь, — не муж.
— Коллекционируешь мужчин, у которых много власти? Сильных мира сего? Тогда со мной ты промахнулась.
— Почему коллекционирую? И с тобой я не промахнулась.
— Так уверенно говоришь.
— Да. Теперь я уверена, — сказала она. Елена Евгеньевна указала, где остановиться. Увидев купюру, шофер сказал:
— У меня не будет сдачи с такой.
— Возьмите себе, — сказал Михаил.
Шофер присвистнул, хмыкнул, но взял. Елена Евгеньевна заломила красивую бровку. Они вышли. С тротуара было видно, как шофер смотрит купюру на свет, мнет, осторожно перегибает пополам.
— Ты что оглядываешься?
— Там должно быть кое-что, на том углу. Примерно где пятно, видишь?
— Ты это видел во сне?
— Именно видел и именно во сне. Уродливый светофор. Или он там был?
Елена Евгеньевна-вторая заставила себя говорить ровно:
— Если и был, то теперь его там, как видишь, нету. В подъезде она оказалась рядом с ним совсем близко.
— Ты долго собираешься заниматься ерундой? Консьержку сняли год назад, охранника до сих пор не поставили. Перед соседями ты меня не скомпрометируешь. Чего ты ждешь?
— Вот в подъезде, грешен, еще не пробовал. Мы успеем? Или все-таки стоит подняться? Этаж третий, по моим расчетам, не так трудно потерпеть, а?
