Адриан Чайковски - Чернь и золото
«Вот вернусь в Коллегиум и подтяну все хвосты», — пообещал он себе. Он согласился с Тото, заявил, что прямо сейчас ляжет поспать, и вылез из-под машины, но чувствовал себя при этом никчемным старым хрычом.
Ахей уже спал у костра, однако Таниса, как видно, решила покараулить и дождаться опекуна. В ее взгляде медленно тлел гнев — отцовская кровь сказывается, с грустью подумал Стенвольд. Понимая, что простая порядочность обязывает его объясниться с ней, он не нашел в себе сил, тихо повернул прочь и развел собственный костерок по ту сторону от машины. Там его и отыскал Тизамон.
Мантид сел напротив Стенвольда. От огня по его угловатому лицу бегали тени.
Ни один долго не решался заговорить.
— Оба мы не такие, какими хотели когда-то стать, — начал наконец Тизамон, не глядя на Стенвольда. — Ты шпион и посылаешь на смерть молодых, я наемник, и мне все равно, чью кровь проливать. Ты сказал Коммерцу, что я руководствуюсь честью, но это стало правдой лишь в тот миг, когда ты ко мне обратился. Разве могли мы предвидеть в те давние годы, что с нами случится такое?
— Не могли, — от души согласился Стенвольд.
Тизамон поворошил огонь палкой. Жукан молчал, давая ему время высказаться.
— Спасибо, что вырастил мою дочь. — Тизамон испытал явное облегчение, произнеся это, Стенвольду же показалось, что он ослышался. — Я много думал об этом. Сначала решил, что ты причинил мне страшное зло, потом спросил себя: а в чем зло-то? У нас принято четко формулировать свои обвинения, иначе мы не могли бы держаться за них столько лет. Придя к выводу, что ничего плохого ты мне не сделал, я вывернул наизнанку все свои прежние понятия и обнаружил, что сам у тебя в долгу, притом в неоплатном.
К долгам мантиды относятся не менее серьезно, чем к обвинениям. Тизамон все еще не смотрел на Стенвольда, все еще не полностью смирился с открытиями, переменившими его жизнь, но прошлое уже сложилось для него в приемлемую картину. Раз честь не запятнана, можно жить дальше.
Наконец он поднял глаза, вздернул уголок губ.
— Помнишь, раньше ты все болтал и болтал, а я молчал как убитый? Как же мы изменились.
Стенвольда разобрал смех, с которым он никак не мог справиться.
— Теперь я должен рассказать обо всем ей, — сказал он, кое-как успокоившись.
— Поосторожней, — с улыбкой посоветовал Тизамон. — Если она настоящая дочь своего отца, ей это вряд ли понравится.
19
Танца, исполненного следующим вечером, двум друзьям еще видеть не доводилось.
Перегонщики развернули два огромных фургона тылом друг к другу, поставили вокруг них овальную загородку и собрались за оградой вместе с солдатами. Чи нервничала, предвидя какое-то зрелище — бой, скорее всего. На Нижних Землях гладиаторские бои были редкостью. Коллегиум считал себя слишком цивилизованным для подобного варварства, и даже в муравинских городах боевое мастерство ценилось выше кровопролития. Но в южных арахнидских твердынях такое случалось, да и в Геллероне, по слухам, тоже устраивались подпольные сражения для любителей.
Два костра за изгородью едва тлели, третий, в центре загона, жарко пылал. Среди зрителей Чи видела Брутана и многих механиков, но Тальрика там не было — он, надо думать, презирал подобные развлечения.
В круг вышла женщина, которую ни Чи, ни Сальма раньше не замечали. Ее везли, очевидно, в другом фургоне, а то и вовсе держали отдельно от прочих. Сальма, к удивлению Чи, напрягся при виде ее.
Женщина, судя по белесым глазам, была номкой. Тело ее прикрывали только две полоски ткани на груди и на бедрах. Но вот на нее упал свет костра, и Чи показалось, что ее кожа пришла в движение.
Всего миг назад она была серой, как настоящий ночной мотылек — теперь по ней бежали какие-то тени… нет, не тени, а краски. Красные, пурпурные, синие и кремовые оттенки чередовались при свете пламени.
Заиграла волынка, забил барабан. Чи, повертев головой, обнаружила, что музыку производит всего один человек, желтокожий невольник: он дудел, стуча по барабану ногой. Женщина начала танцевать.
Мелодию вела она, волынка лишь вторила. Это не походило ни на тщательно поставленные коллегиумские балеты, ни на народные танцы, ни на зазывные пляски у публичных домов. Ни один житель Нижних Земель не сумел бы подобрать сравнения для того, что делала эта искусница. Ее танец поражал своей яростью, красотой и печалью. Все мужчины и большинство женщин не отрывали от нее глаз. Лица осоидов преобразились, точно спрятанные в ножны кинжалы. Многие перегонщики поснимали шлемы, чтобы лучше видеть, и тоже выглядели вполне человечными. Похоть со всеми ее мерзкими сторонами, конечно, тоже присутствовала, но у рабов она сочеталась с чем-то совсем иным.
А танец все длился и длился. Волынка и барабан вели свой рассказ — не о танцовщице, а о безнадежном томлении зрителей, бессильных поймать ускользающую мечту.
Чи покосилась на Сальму — все улыбочки и смешки как ветром сдуло с его лица.
Наконец танцовщица остановилась и с преувеличенной учтивостью поклонилась тем, кто стоял по ту сторону изгороди. Лоб ее почти касался песка, одну ногу она согнула в колене, руку выбросила вперед. Волынка смолкла, и настала мертвая тишина.
Подняв голову, женщина бросила взгляд на Сальму, и ее поза выразила отчаянную мольбу. Помоги мне. Спаси меня.
— Ладно, давайте кормить скотину, — нарушил молчание Брутан.
Осоиды, вспомнив, что они воины и завоеватели, вновь стали такими же, как и прежде.
Танцовщица, выпрямившись, сделалась измученной и до крайности грустной. Сальма поднялся на ноги. Танцовщица подалась к нему, но трое конвоиров вошли в загон и куда-то ее увели. Она, не сопротивляясь, все время оглядывалась на Сальму.
— Что это было? — спросила Чи. — Сальма! Ты меня слышишь?
— Конечно, — сказал он рассеянно и опять сел.
— Ты что, знаешь ее?
— Ее не знаю… но знаю, откуда она.
— Ну и?
— В Сообществе есть несколько мест, где живут лепидины, Дети Бабочки. Я никогда их не видел, только слышал о них. Оказывается, все это правда. Пресветлые владыки!
— Положим, танцует она хорошо, но зачем же так волноваться? — Чи, никогда не видевшая Сальму таким потрясенным, прониклась недобрыми чувствами к танцовщице.
— Боишься, что я брошу тебя и сбегу с ней? — поддразнил он.
— Все вы начали слюни пускать, как только ее увидели, а ты больше всех.
Эти слова с успехом вернули Сальме его улыбку.
— Ревнуешь, Чируэлл Вершитель? Вот не знал, что у нас любовь.
Чи слегка покраснела, сетуя на то, что при свете костра он непременно это заметит.
— Еще чего! Я просто беспокоюсь за тебя, вот и все.
Сальма снова подобрался, видя, что к ним направляются двое стражников — но им, как выяснилось, нужна была Чи.
— Эй ты, вставай.
— Зачем?
Стражник влепил ей пощечину так проворно, что Сальма не успел помешать. Из руки у него торчал костяной крюк, и Чи даже в оглушенном состоянии поняла, что могла пострадать гораздо серьезнее.
— Поговори у меня еще. Поднимайся.
Она не заставила его повторять в другой раз. Сальма тоже привстал, но второй стражник направил на него искрящую током ладонь.
— Кончай геройствовать, стрекозел. Тебя тоже не обойдут.
— Куда вы ее?
Ладонь осоида полыхнула огнем.
— Не трогайте его, я иду! — закричала Чи. — Успокойся, Сальма.
Стражник костяными шпорами отцепил ее поводок, и Чи буквально выволокли из загона, не позволяя идти самостоятельно.
— За что вы меня? Что я сделала?
Один стражник опять замахнулся. Чи съежилась, пряча лицо.
— Заткнись со своими вопросами, — предупредил он.
— Меньше спрашивай, меньше плохого услышишь, — добавил другой.
Механик-осоид, возившийся у одной из машин, проводил ее безразличным взглядом.
— Чего это вы, ребята? — Чи узнала голос Брутана еще до того, как он заступил дорогу ее конвоирам.
— Так нам приказали, сержант.
— Приказываю вам я. — Брутан взял Чи за подбородок, запрокинул ей голову. Его лица она не видела из-за шлема. — И кому же это жуканского мясца захотелось?
— Капитан Тальрик распорядился, — пробормотал рядовой.
— В задницу твоего капитана Тальрика! Если ему нужна девочка, пусть обратится к главному сутенеру. И плох, доложу я вам, тот сутенер, который сам свой товар сперва не опробует. — Черный шлем придвинулся к самому лицу Чи. — Эта не первый сорт, ну да и я не шибко разборчивый. Давайте ее сюда. Ну? Чего встали?
— Так ведь капитан Тальрик, сержант…
— Ты, я вижу, запамятовал, кто твой поводок держит в руках. — Брутан выставил ладони вперед, растопырил пальцы.
— Говорят, он в Рекефе служит!
— И что с того? — Брутан, не уступая, все же слегка сбавил тон. — По-твоему, я боюсь его, что ли?
