Андрей Буровский - «Прогрессоры» Сталина и Гитлера. Даешь Шамбалу!
— Не ждал. И вообще все не так… Вместилище мудрости? Убежище древних царей? Нет же этого ничего. Или Крепость только использует этот слух… Тогда — зачем? Или крепость не имеет никакого отношения к Шамбале?
— Да нет же! Крепость — просто продолжение Шамбалы. Экзотики в Крепости нет, все верно. Мистика, экзотика — это в том удивительном храме, который здесь построили в незапамятные времена… над целой системой пещер. А в этих пещерах есть входы… Петр Исаакович, я даже не знаю, как точнее назвать… входы в другой мир, так точнее всего. Проходишь через какое-то место в пещере и оказываешься вдруг под открытым небом, в степи. Это Тибет, даже язык вполне понятный, но там, куда попадаешь, намного теплее, растут густые леса в глубоких долинах. Такие леса сейчас есть разве что на юго-востоке Нагорья, где сравнительно низко, тепло, куда доходит Великий Муссон из Индии. В этих параллельных пространствах время суток всегда другое, чем у нас, иногда и время года иное.
Мы сами не знаем, что это такое… наверное, другая планета, потому что ничего подобного на Земле точно нет. Там присутствует… э-э-э-э… вся экзотика древних сказаний, целиком и полностью! Древние тибетцы это место знали, знают и сегодня в одном монастыре… Вы даже видели этот монастырь… Гурджиев вам хвастался нашим информарием.
— Когда я смотрел, в том монастыре плясали танец с масками, изображающими черепа.
— Язычники и в этом мире точно такие же, и в том… Ничего нового.
— Посвященные — это те, кто знает о входе в Другой Мир?
— Что вы! Это может знать вовсе не только Посвященный. Посвященный — это качественно другие возможности и вообще другое состояние психики. Далеко не всякому человеку можно изменить психику так, как это делаем мы, и далеко не всем это на пользу… Например, от первоначальной идеи посвятить Гурджиева пришлось отказаться.
Петя невольно заулыбался.
— Георгий Иванович мне много чего показал, но все время был недоволен. Все демонстрировал, что его обижают… Меня вот метят в какие-то посвященные, а его отвергают.
— Да. Он вообще обижен, да еще и вы себя неправильно вели — не проявляли должного восхищения, все время задавали вопросы, на которые сам Георгий Иванович ответить не состоянии. Еще хорошо, что Георгий Иванович не знает, как попасть в пещеру, из которой открывается вход в Шамбалу. Насколько я его знаю, если бы он знал, как попасть в другой мир, он непременно потащил бы вас туда. Насколько я знаю вас, вы непременно пошли бы.
А насколько я знаю Тибет, из вас бы там довольно быстро сделали габалу и тулум.
Петя не хотел, а рассмеялся.
— У вас отличное чувство юмора, — с довольным видом сказал Бадмаев. — Так вот: в Шамбале и правда многого достигли. Оттуда иногда появляются люди, книги, всяческие раритеты. Ходит слух, что и некоторые современные тибетцы там побывали. Наверное, в Шамбалу есть разные ходы… Потому что именно этот ход мы контролируем уже лет пятьдесят. Крепость строилась там, где был вход в Шамбалу.
— То есть Крепость — преемница Шамбалы?
— Не только Шамбалы… Современная наука — наследница всего человечества. Всего хорошего, что наработали люди.
— Наука?! Что общего европейская наука имеет с заклинаниями и плясками?!
— Больше, чем вы думаете… Петя, а что такое вообще наука, по-вашему?
— Это положительное знание…
— Чем положительное знание отличается от отрицательного?
Петя опять рассмеялся, Казанцев хмыкнул в усы.
— Научное знание объективно… Оно не зависит от мнения и от устройства психики любого человека.
— Верно. Земля имеет форму шара независимо от того, что мы об этом изволим думать. Но вот, скажем, самый необразованный крестьянин. Он знает, что, если посадить зерно в теплую влажную землю, оно прорастет. Это научное знание?
— У вас получается, что да… Хотя мои учителя много что, наверное, возразили бы.
— А тут возражай — не возражай… Наука — часть общественного сознания любого общества. Наука была даже у первобытных людей, которые рисовали на стенах пещер в Европе. Танцы и заклинания? Без них не обходилось и не обходится… Вот вы сдали экзамен по тибетском языку… И что? Разве такой экзамен — не ритуал? Разве заполнение соответствующих документов — не священнодействие?
Петя смеялся в очередной раз.
— Но я ведь не плясал, и начальник Первого отдела Пеликанов не пел…
Петя представил себе Пеликанова, поющего арию князя Игоря, и опять широко заулыбался.
— Но вы оба играли по определенным правилам: выполняли ритуал. Везде есть свои ритуалы. С ритуалами проще, удобнее. Ритуал совершенно не мешает добывать, хранить, передавать объективные знания. Если человек точно знает, как надо попасть в Другой Мир и что делать, чтобы читать чужие мысли, — что же это такое, как не наука?
— От ваших рассуждений мозги плавятся… Везде сплошная наука…
— А вы возражайте, возражайте!
— Не хочу. Или не могу… Надо подумать.
— Я научился читать мысли, перемещаться в пространстве, проходить сквозь твердые предметы, когда и сама европейская наука была в пеленках. Европейцы шарахаются — «это волшебство, это мистика!» А какая там мистика? Знание… Просто они сами долгое время познавали другое…
— Значит, все, что человек познает, — это объективное знание?
— А что может быть еще?
— Интуиция.
— Те-те-те… Любую информацию можно считывать, а можно и не замечать… Вот вы вошли в библиотеку… У вас лицо человека открытого, честного, смелого. Оно все время меняет выражение, каждое изменение — информация к размышлению. Вот вы испугались безобидного Федьки, насупились на Казанцева за то, что он говорит непривычную вам «антисоветчину», или подумали, куда это я, Бадмаев, пропал. В любом случае на вашем лице отразились какие-то чувства. На эти выражения лица можно вообще не обращать никакого внимания, а можно их учитывать, анализировать. Даже независимо от всего остального ваш мозг отмечает, кто, как и на что именно реагирует. Что, это мистика?!
— Как вы говорите — не мистика.
— И ведь эту информацию можно обрабатывать с разной скоростью. Мозг одного человека за час учтет, допустим, сто связей между предметами. А мозг другого человека за тот же час просчитает не сто, а тысячу связей. Причем просчитает даже незаметно для самого своего хозяина…
Собеседник говорит, например, о том, как бы пробить вторую штольню на озере, чтобы добыть золота побольше. Интуитивный человек слушает, а одновременно его мозг снимает, перерабатывает еще и совсем другую информацию. О чем бы собеседники ни договорились по поводу штольни, у интуитивного человека сложится вывод не только про штольню, но и про поведение собеседника. О том, например, что с этим человеком не надо слишком откровенничать на политические темы — неискренний он и трусоват. Интуитивный человек и сам не сможет объяснить, откуда у него такое мнение, но оно будет, и ничего тут не поделаешь.
Вот Федя, например, очень интуитивное существо. Все время, пока мы тут сидим, он за нами внимательно наблюдает и делает свои выводы. Только при чем тут мистика? Это умение работать с информацией.
— Ну, Федю вряд ли заинтересует новая штольня.
— И наши с вами рассуждения об объективном его совершенно не заинтересуют. А вот можно ли вам доверять и что вы вообще за человек — это его очень даже интересует. Эту информацию он переработает так, что нам останется только удивляться.
— Что меня поражает, как точно вы знаете, о чем и как мы говорили с Гурджиевым. В таких случаях говорят — «как будто слышали». Интуиция? Или подслушивание?
— Кое-что и правда подслушал, — уже чтобы не позволить Гурджиеву втянуть вас во что-то опасное. Никаких подслушивающих устройств! Просто я присутствовал там, где мне надо, оставаясь невидимым. Дело в том, что я-то Посвященный, хотя ко мне это слово относить довольно странно.
— Посвященные и создали Шам… то есть Крепость?
— Конечно… Опасно давать диким людям оружие… Чем сильнее оружие, тем опаснее. Вы представляете себе, что такое химическое оружие?
— В мировую войну его применяли империалисты, от газов пострадал миллион человек.
— Если бы русские химики не скрыли свои изобретения, у воюющих сторон был бы не иприт и фосген, а химические средства намного страшнее. Представьте себе артиллерийские снаряды, после разрыва которых целый квартал в городе или два-три гектара территории становятся непригодными для жизни? Причем газ тяжелый, заползает во все углубления… От него не спасешься. Думаете, такой газ никто бы не стал применять?
— Стал бы… И неизвестно, какая сторона стала бы его применять больше.
— И я про то же. Немцы бомбили бы газовыми бомбами Лондон и Париж, вызывая паническое бегство жителей из городов. Представляете психологический эффект? А к концу войны такими бомбами и снарядами обезлюдили бы Германию. Вот и вопрос: лично вы дали бы такое оружие воюющим?
