Максим Хорсун - Ржавые земли
– Не стоит принижать свои способности, доктор, – улыбнулась Ева. – Ваш «Капитан Энчантикс» – недурственная вещь.
– Но не более того, – улыбнулся Рудин в ответ.
– Вы переборщили с морской терминологией, а должных пояснений нет. Иных минусов я не припоминаю.
– Да, вы правы. Редактора поленились поставить сноски. Впрочем… Неблагодарная это затея – валить все шишки на редакторов. В каком виде отнес издателю, в таком и опубликовали. Спасибо за замечание, Ева. Я бы хотел сказать: учту на будущее. Но стоит ли?
Ева подошла к доктору. Села рядом, прильнула к его плечу и прошептала, глядя на плывущие символы:
– В лагере Ипата творятся страшные вещи, Павел… Я помню, как люди писали весь этот бред… Своей кровью… Вы представляете, доктор? Ранили себя и писали!
Ева невольно поглядела на ладонь. Собственный укус заживал плохо, багровый рубец сочился.
Рудин развел руками. Он мог представить многое. Причем без особых затруднений. Молодой литератор как-никак.
– А вы случайно не знаете, доктор, что означает фраза «Кровь Кавказа пахнет нефтью»?
– Ума не приложу. Такое тоже было написано?
– Ага. А… – Она на долю секунды осеклась, затем продолжила: – А еще я видела целую гору черепов.
– Черепов?
– Да, их хранили в отдельной пещере. Там все стены были в кровавых каракулях… а черепа лежали на плите, похожей на алтарный камень.
Доктор задумался.
– Ладно… Святой Ипат подавляет волю людей, внушая ощущение религиозного экстаза. А как мыслят люди, Ева? Появился эрзац религии? Значит, необходимо додумать соответствующую атрибутику и обряды. Потому что мы привыкли, потому что мы не можем иначе. Ну, наш мозг так работает, и ничего с этим не поделаешь. Нам надо чтоб был храм с алтарем и иконостасом, чтоб причастие было и исповедь… Ну а поскольку Ипат увлек за собой только каннибалов – иные за ним не пошли, – и культ стал вырисовываться какой-то туземный. Гора черепов, говорите? Чем-то подобным промышляли индейцы Центральной Америки, насколько я помню. Добром для них это не завершилось.
– Какой ужас, доктор!
– Согласен. Когда человек теряет свое «я» и превращается в насекомое, – это всегда жутко, Ева. А когда таких «насекомых» – рой?.. – Рудин махнул рукой. – Что ж, давайте не будем о грустном. Сегодня переночуем здесь. Место это, кажется, тихое. Так что и завтра можем передохнуть… Нет? Боитесь?
Ева быстро кивнула.
– Ладно, – легко согласился доктор. – Утро вечера мудренее. Спите спокойно, Ева. Больше не будет кошмаров, обещаю.
7
…Непримечательный холмик ни с того ни с сего пришел в движение. Пласты грунта поползли к подножью, в поднявшейся пыли мелькнули сегментные щупальца и помятые бока. Металлические спруты вышли из оцепенения и принялись выбираться наружу.
Хлыстов отступил. Вынул из кармана револьвер, взвел курок, вопросительно поглядел на Ипата. Он был знаком с подобными тварями. Более того, Ванька Хлыст на своем опыте знал, что одолеть их очень трудно. А при помощи одного револьвера и в ближнем бою – подавно.
Тем временем две машины полностью освободились. Натужно гудя внутренними приводами, они двинулись навстречу двуногим пришельцам. Хлыстов тихонько присвистнул: бочкообразные корпуса «железяк» были покорежены – точно под паровым молотом побывали, листовая броня то там, то здесь держалась на честном слове, некоторые щупальца стали существенно короче и оканчивались пучками оплавленных проводов. Казалось, будто «железяки» вышли из суровой передряги инвалидами… после чего зарылись в землю до поры до времени.
Святой Ипат без колебаний приблизился к машинам. Послышался скрежет, – изуродованные корпуса раскрылись, словно цветочные бутоны, броня «железяк» разошлась лепестками. Хлыстов увидел переплетение металлических внутренностей: какие-то ажурные сети, проволочные спирали и прочую ни на что не похожую дрянь. Монах доверительно положил ладони на оголенные потроха. Обе машины что-то быстро забормотали. Хлыстов старательно напрягал слух, но так ничего и не разобрал. В этой бесконечной скороговорке не было ни отдельных фраз, ни отдельных слов: просто непрерывный поток не очень приятных для человеческого уха скрипящих звуков.
Хлыстов немного расслабился. Оказалось, что Вершитель, засевший внутри Ипата, решил перемолвиться словечком со старыми приятелями. Сейчас монах обменяется с «железяками» любезностями, а потом придумает, как добраться до пещеры хозяев, из-за которой весь этот сыр-бор. Сам Хлыстов совершенно не помнил, как он спускался вниз (туда-то его доставили на «летуне»), возможно, что сдуру – по отвесной стене обрыва…
Над ними возвышалась пирамидальная гора, – одна из многих в гряде. Четыре склона устремлялись под одинаковым углом к скрытой за грязно-желтыми облаками вершине. Казалось бы, их ожидает долгий, однако вполне осуществимый подъем. Но вот незадача – ближайший склон был срезан, словно кусок торта. Теперь там была отвесная стена, и не сразу можно найти на ней червоточинку пещеры.
Вскоре бормотание металлических спрутов оборвалось. Ипат поднял руки, металлические «бутоны» тут же захлопнулись. Машины приподнялись на напряженных щупальцах, а затем рванулись, словно наперегонки, вперед, к горе. Уверенно встали на гладкий базальтовый откос и легко полезли вверх.
Ипат решил поесть. Он присел на камень, вынул из котомки флягу и кусок копченого мяса. Хлыстов какое-то время наблюдал, как «железки» одолевают подъем: они уже достигли отвесной стены и теперь карабкались, будто муравьи по стволу дерева. Разве что медленней.
Глухо застонало, перед тем как развалиться на две мертвые половины, плененное благодатью существо. Оно было последним: его сородичи полегли один за другим на подходе к цели. Хлыстов подошел, рассмотрел влажно блестящий срез, пихнул ногой покрытый зеленой шерстью круп. Подумал, что стоило бы снять с него шкуру. В иной ситуации Ванька Хлыст так бы и поступил – вещица-то была знатной на вид. Авось в хозяйстве бы пригодилась; например, застелить пол в пещерке или укутаться в мороз… Только зачем ему думать о хозяйстве? Святой Ипат сказал, что он может позабыть о мирском и суетном.
А может… Взять да пристрелить сидящее к нему спиной чудовище в человеческой обертке? Шутки ради, а? Слишком уж неравное партнерство посулил святой Ипат. И пусть кесарево останется с кесарем, он же пойдет своей дорогой, – такой же свободный и беспечный, как перекати-поле.
«Паучок» – против. «Паучок» даже прикоснуться не позволяет к револьверу. «Паучок» возится, угрожает. «Паучок» – теперь он сам и даже больше. Захочет – и остановит ток крови, захочет – смотает нервы в клубок.
Святой Ипат подавился мясом. Постучал в грудь кулаком, выкашлял недостаточно пережеванный кусок в сторону.
Проволочка выводила Хлыстова из себя. Он скрипел зубами в насекомьей своей ярости и пинал песок. Монах тоже без причины передергивал плечами да заламывал худые руки. Похоже, и Вершитель заставлял страдать человеческое «тулово» нервами в ожидании неминуемого. Ипат даже вскочил с камня, когда одна из машин все-таки не удержалась на отвесной стене: лидирующая в необъявленной гонке «железяка» свалилась под стену и взорвалась, засеяв склон белыми искрами. Вторая же неотступно карабкалась, ей оставалось преодолеть половину пути…
Хлыстов сунул руку под рубаху, втянул живот и, ощущая легкую брезгливость, прощупал у себя под ребрами. Да, на месте печенки – нечто шишковатое и пульсирующее. А вместо селезенки – вообще что-то непонятное. Точно моток проволоки, да еще выпирает сквозь туго натянутую кожу, будто опухоль.
…Упорная машина добралась до пещеры. Втянула себя в черноту входа, скрылась с глаз. Монах спрыгнул с камня, глухо заворчал, выгибаясь всем телом. Хлыстов тоже почувствовал тревожную маету: «паучок» был готов пустить своего носителя в пляс; столь сильным оказалось нетерпение, обуявшее его.
Привычные звуки Ржавого мира – стон ветра, шорох песка и пощелкивание мелких камешков – заглушил надсадный рев. Хлыстов присел и втянул голову в плечи: внутри него включился рефлекс, приобретенный в то давнее время, когда он жил в рабочем лагере хозяев. Захотелось нырнуть за ближайший камень, растянуться на земле, зарыть голову в пыль…
Серебристый летун выплыл из мрака пещеры. Покачивая на ветру плоскостями коротких крыльев, стал плавно опускаться к подножью. И тогда Хлыстов понял, как Ипат собирается попасть в треклятую пещеру, а «паучок» врезал по человеческим нервам вибрацией щенячьего восторга.
Взметнулось облако пыли, летун коснулся грунта выдвинувшимися из-под брюха стальными лапами. Раскрылась обшивка над острым носом, кабина летающей машины хозяев оказалась пустой.
* * *– Три дыма! Ты видишь, Ева? Три дыма!!! – Рудин сорвал с шеи бинокль и передал его Еве. Эти едва видимые струйки обрадовали его, как школяра – скоропостижная смерть экзаменатора.
