Алекс Орлов - Тени войны
Так и бесилась Эре еще четыре года, пока в храме не появился новый ученик. Юношу звали Алкаи, и ему исполнилось пятнадцать лет. Это был скромный и смышленый мальчик, которого престарелый отец отдал в храм в качестве штрафа за неуважение, проявленное к служителям храма. Бедняга не успел достаточно быстро сотворить тройное падение ниц перед самим Каллой.
Рассерженный старший жрец потребовал компенсацию за проявленное неуважение. Взять у нищего старика было нечего, он и так жил в меловой пещере недалеко от Тротиума. И ему повелели привести в храм сына.
Мальчик пришелся, что называется, ко двору. Быстро запоминал все культовые мероприятия, их последовательность и назначение. Интересовался содержанием старинных свитков и законами движения небесных тел. Алкаи понравился Калле, и старший жрец самолично взялся за его обучение. Калла полагал, что со временем сможет возложить на ученика все заботы о храме.
Эре тоже не теряла времени даром. Она давно положила глаз на новичка и искала возможности встретиться с ним без свидетелей. Как-то раз в темном сумрачном коридоре Эре подкараулила Алкаи и, преодолев сопротивление юноши, разбудила в нем мужчину.
С того случая их свидания стали регулярными. Калла ни о чем не догадывался, и связь продолжалась до тех пор, пока любовники не состарились. Алкаи, некогда стройный ясноглазый юноша, превратился в толстого брюзжащего старшего жреца. С годами он подрастерял многое, но добился главного: именно на нем теперь лежала священная обязанность и привилегия докладывать о делах в империи.
Мерная чаша перевернулась, в глубоком часовом колодце гулко зашумела вода. Это означало, что настал срок идти с докладом.
Громко сопя и шаркая сандалиями, Алкаи протопал по винтовой лестнице, затем толкнул дверь и ввалился в помещение, где царила абсолютная темнота. Как это обычно случалось, в брюхе Алкаи завибрировало, и тут же нестерпимо зачесались пятки. А всему виной был страх, который не уходил даже с годами. Это был липкий страх до холодного пота, до бурчания в кишках, который пронизывал все тело старшего жреца раз за разом, сколько бы тот ни ходил в эту давно уже знакомую комнату.
Алкаи выпучил глаза в темноту. И снова, как прежде, в нишах появились тусклые холодные голубоватые огни, которые постепенно наливались силой и принимали отчетливый ультрамариновый оттенок.
Пробегали мгновения, свет в нишах обретал контуры, и проявлялись изображения людей. Глаза посланцев закрывали серебристые очки, разбрасывавшие в темноте искрящиеся блики.
— Мы приветствуем тебя, старший жрец! — раздался голос одного из обитателей ниши. — Хороши ли дела в храме, все ли в порядке?
— В порядке, божественные посланцы, — пролепетал Алкаи и поклонился.
— Что нового в достойном Тротиуме с тех пор, как там правит император Ахха?
— Нового? А что нового? Подданные любят его, прославляют. Деньги на содержание храма из казны императора поступают вовремя. Разве что в императорском дворце теперь живет прекрасная пленница. Ее зовут Анупа. Соглядатаи говорят, что для наших мест это красота невиданная.
— Откуда же взялась эта красавица? — спросил другой божественный посланец. — Ведь женщины империи, даже горянки, имеют некрасивые сумрачные лица.
— Она из дальних мест. С берега океана, о божественные! Тамошние густые леса были населены сильными и красивыми людьми. Это было племя муюмов. Но теперь какое-то поветрие погубило их.
— Ведь это странно, что одна Анупа, как ты ее называешь, выжила из всего столь многочисленного племени. — Голос звучал из ниоткуда, и губы посланцев не шевелились.
— Она не одна. Мне докладывали, что с ней рядом был какой-то человек с лицом, заросшим волосами.
— С бородой?! Ты говоришь, он был с бородой?! — одновременно воскликнули посланцы, и на их непроницаемых лицах появилось заметное беспокойство.
— О посланники Железного Отца, мне непонятно ваше священное слово «бо-ро-да». Что оно значит? Простите мое невежество! — И Алкаи упал на колени.
— Ну полно, наш младший брат. Скоро ты умрешь и воссоединишься в эфирном облике со всеми нами. Тогда ты узнаешь все, что тебе надлежит узнать. А теперь расскажи нам об этом пленнике подробнее.
— В сущности, я больше ничего не знаю, — залепетал Алкаи, не пытаясь подняться с колен. — Знаю только, что этот пленник навлек на себя гнев императора. Великий Ахха соизволил сделать Анупу своей женой и матерью будущего наследника, а лохматый пленник, как мне докладывали, устроил большой скандал и даже пытался — о ужас! — Алкаи даже глаза закатил, — напасть на императора. Его замотали железными колючками и бросили в сырые подвалы старого замка. — Старший жрец помолчал. — Теперь его наверняка сделают императорским рабом, — заговорил он снова. — Отрежут уши и руки по локоть. Но это лучше, чем быть слепым и работать в шахте. Многие рабы позавидовали бы этому пленнику. Он будет одет и сыт.
Алкаи снова умолк и замер в ожидании, когда его спросят еще. Наконец голос из ниоткуда снова зазвучал:
— А скажи, старший жрец, как часто тебе приходилось слышать о людях с заросшим лицом?
— Никогда, божественные.
— И ты не знаешь, откуда взялся этот человек? Как его зовут?
— Я точно не помню, великие посланцы. — Алкаи наморщил лоб и стал вспоминать. — Дотти… Нет, Дорти, нет, не Дорти… Вспомнил! Его зовут Морри! Мне докладывали. Великий Ахха так и сказал: «Иди, Морри, ты ведешь себя строптиво, но я по своей милости оставляю тебе жизнь раба, хотя вполне мог лишить тебя головы». — Алкаи еще не договорил, а ультрамариновые изображения уже начали меркнуть.
Посланцы исчезали, не дослушав.
38
Морис валялся на холодном сыром полу в подвале, и впервые за столько времени его мысли были далеко от этого города и этой планеты. Впервые он ощутил себя не существом, пытающимся выжить во что бы то ни стало, а чужаком, пришельцем из иного мира. Где-то в глубине души Морис чувствовал зарождающийся протест и жалость к самому себе. «Кто уничтожил тысячи людей и корабли? Кто сделал меня беспомощным затравленным зверем? А где Алекс? Симпатяга, умница и хороший друг? Нет его, он остался лежать в этой земле. А Тим, румяный, добрый парень? И его теперь нет. А толстый Порк? Где они, Морис Лист, ты знаешь? Кто отомстит за них, если не ты? Не время пускать слюни, парень, ты слишком много потерял, чтобы плакать. И ты потерял достаточно, чтобы заставить плакать своих врагов. Слишком большой счет у тебя, Лист, к неизвестному врагу. Умереть легко, но кто предъявит этот счет к оплате? Только ты сам, Лист. Ты давал присягу на верность нации. Помни о долге…»
По ногам его бегали здоровенные насекомые, но Морис уже не обращал на них внимания. Он был полностью во власти своих мыслей.
«Помни о долге, Морис! Помни! Пора прекратить дурацкие фокусы. Ударить императора — что может быть глупее? Они же могли прирезать тебя на месте… Ты ускользнул от чар Юдит, но попался на лесной дикарке. Ну разве это не смешно?» Узник со злостью отшвырнул какое-то особенно упорное насекомое, которое нахально пыталось забраться ему в рот.
Тварь ударилась о дальнюю стену и затихла. Морис вздохнул, и в его голове продолжился парад невеселых мыслей. «Надо выбираться из этой ситуации, но как? С этой девчонкой покончено. Я ее уже забыл». После того как эта мысль появилась в мозгу, сердце Мориса сладко екнуло. Из темноты возникли такие преданные, красивые глаза. Узник как будто почувствовал прикосновение теплых ласковых рук. На губах появился вкус поцелуя.
— Нет!!! Нет и нет! — заорал очнувшийся Морис и изо всей силы ударил по полу кулаком.
Внутренности «сороконожек» брызнули во все стороны.
— Я сказал, нет… — сквозь зубы процедил Морис уже тише, судорожно сглатывая и пытаясь избавиться от спазмов, сдавивших горло. — Все, я успокоился… — уговаривал он себя. — И когда я выйду отсюда, я стану прежним Морисом Листом. Трезвым и рассудительным, хладнокровным и беспощадным.
Вверху что-то зашуршало, и вместе с посыпавшейся на голову трухой в темноту подземелья проник тусклый свет угольного фонаря. В проеме узкого люка показалось несколько лысых голов.
— Выбирайся, голубчик! Пришел твой час вступить в общество избранных! Вот тебе дорога к счастью! — ехидно прогнусавил какой-то остряк наверху. Последние его слова утонули в дружном хохоте. Морису сбросили веревочную лестницу, и он, не раздумывая, полез наверх.
Едва он показался из горловины люка, как сразу несколько сильных рук подхватили его и вытащили. Морис выпрямился и потер грязными кулаками глаза. После пребывания в абсолютной темноте подвала его слепил даже тусклый свет угольного фонаря.
— Куда идти? — спросил он, щурясь.
— Я покажу. — И рослый раб с фонарем в руке пошел первым.
