Андрей Валерьев - Фаранг (Дилогия)

"Пятьдесят три, пятьдесят четыре…"

Аэропланка поддалась легко. Витя сунул в образовавшуюся щель ладонь, вцепился в рукоятку и изо всех сил потянул её вниз.

Бум!

Вместо того, чтобы опустить ручку, тело Витьки резко пошло вверх и он крепко приложился затылком к металлу.

"Десять, одиннадцать… ах ты падла!"

Витя вцепился в рукоятку двумя руками и, извернувшись, упёрся коленями в днище самолёта. Тридцатисантиметровый рычаг немного подумал, а затем с лёгким щелчком подался вперёд.

"Давай, давай, давай!"

Уже ничего не соображая, Егоров заученно повернул рукоятку.

"Правая рука вверх. Левая вниз"

Железяка зеленого цвета послушно провернулась на сорок пять градусов, щёлкнула и встала на упор.

Как Витька оказался в воздушном колоколе он не помнил.

Воздух! Как это прекрасно! Это тааааак вкусно!

Витька отдышался, свёл глаза в кучку и снова нырнул. За то время, что он плавал к мешку и обратно механический доводчик приоткрыл дверку люка, показав тёмную щель в палец толщиной. Егоров вцепился пальцами за край проёма и упёрся спиной и затылком в тяжёлую створку.

"Ну же… давай, блин!"

Люк нехотя поднялся ещё сантиметров на пятнадцать, а затем пошёл гораздо легче и быстрей. На полный подъем створки ушло секунд тридцать. Витька полностью разогнулся, зафиксировал руками люк над головой и осмотрелся.

В багажном отсеке было темно и… и…

"Ух ты!"

Под потолком висел такой знакомый воздушный пузырь. Позабыв обо всех клятвах и обещаниях быть острожным, Витька немедленно забрался внутрь целиком и "высосал" этот небольшой "кусочек" воздуха.

Сетки резать не пришлось. Ближайшую к нему он аккуратно отстегнул от креплений на потолке. Глаза привыкли к темноте, и Егоров прекрасно разглядел плотный штабель тёмных чемоданов.

"Жадность фраера… шестьдесят… один, два, три, четыре… а, ладно!"

Ныряльщик уцепился за ближайшую чемоданную ручку и, надрываясь и выпуская рвущийся из груди воздух, вытащил его из груды вещей.

На то, чтобы доволочь свой объёмистый трофей до "лифта" ушло ещё полминуты. Витька бросил чемодан на дне, схватился за ремешок и щёлкнул замком.

"Поехали! Ну я, блин, Гагарин…"

— Никогда. Больше. Так. Не делай!

В дрожащем голосе Кати звякнул металл. Слёзы у прижимающейся к нему всем телом женщины, похоже, уже закончились, и неуправляемая истерика стала помаленьку трансформироваться в грядущую полномасштабную бурю. Егоров потёр опухшее после оплеухи Олега ухо и максимально мягко задавил наезд на корню.

— Любимая, любимая… — стройное загорелое тело под его рукой ощутимо расслабилось, а Виктор всё шептал и шептал на ушко, — любимая, любимая… прошу тебя… никогда ничего не решай за меня. Ты меня понимаешь?

Весь запал у Кати куда-то разом пропал. Мысленно обозвав себя дурой, она молча кивнула и замерла на груди своего мужчины.

В тот день Витя Егоров больше не нырял.

За следующие четыре дня Виктор, при помощи Олега, Йилмаза и такой-то матери полностью обчистил кормовой багажный отсек. Дело мужики поставили на поток. Витька нырял с грузом вниз, шустро шевеля ластами нёсся к люку, привязывал верёвку к ручке верхнего чемодана и всплывал. Дальше в дело вступали "крановщики". Иногда объёмные чемоданы артачились, цепляясь за всё за что можно было зацепиться и тогда Виктору приходилось снова нырять, но, в целом, это случалось очень редко. Добычей "поисковиков" стали восемьдесят четыре чемодана и сумки и среди них (ура!) ярко-оранжевый Витькин Samsonite.

Егоров купил этот чемодан в Дубаях, клюнув на необычный цвет. При получении багажа, среди десятков унылых чёрных параллелепипедов, едущих на транспортёрной ленте, его кладь сразу бросалась в глаза. Был и ещё один приятный сюрприз — его чемодан не промок! Его немножко сдавило давлением, но изделие китайских мастеров сдержало воду!

В итоге повизгивающий от счастья Витька стал обладателем пяти белоснежных хрустящих от чистоты сорочек, пары брюк и, самое главное, совершенно исправной бритвы. Panasonic дружески мигнул индикатором заряда и предложил им воспользоваться. А одеколон, а зубная паста и щётка?

Егоров изобразил пляски туземцев, схватил бутылочку геля для душа, бритву и, призвав на помощь Катю, рванул в кусты приводить себя в порядок.

С кормы снова раздался взрыв хохота, но Дима-сан даже не обернулся, а только угрюмо поскрёб отросшую за месяц бороду. Этот Гоша, который оказался пусть и уволенным, но настоящим, с образованием, актёром театра, мог, когда он этого хотел, быть душой компании. Историй, анекдотов и песен он знал великое множество и никогда не повторялся. Мужики ворочали тяжёлые весла и веселились от души над очередным сольным выступлением Игоря.

Мельников только матюгнулся. Он не хотел брать с собой этого выскочку, но Даник, его бывший лучший друг Даник, настоял на том, чтобы в очередной рейс к ныряльщикам вместе с командой Мельникова пошёл и Игорь.

Дима-сан скрипнул зубами и матом пресёк бурное веселье на лодке, на что Гоша лишь вытянулся во фрунт и дурашливо отрапортовал, мол, "базара нет, начальник", чем вызвал новый приступ веселья среди матросов.

Дела в посёлке на Новой земле шли по-разному. Две недели адского труда, через "не могу", принесли свои плоды. Все сто семьдесят три человека были обеспечены крышей над головой, трёхразовым горячим питанием и необходимым минимумом одежды. Для этого пришлось применять крутые меры, многие не желали работать по восемнадцать часов в сутки, ещё больше людей не желало делиться своими вещами с теми, у кого их не было. Пока Мельников, при помощи тёти Ули и десятка верных ему людей ещё держал ситуацию под контролем, но община уже помаленьку пошла вразнос. Отсутствие внешней угрозы, которая сплотила бы людей и возросший "уровень жизни", сеяли в умах отдельных индивидуумов разные нехорошие мысли.

А чего это я должен это делать? А почему ему больше? А что это он раскомандовался?

Дальше — больше. Посёлок, внешне выглядевший единым целым, расселился по национальному признаку, что, в общем-то, было понятно, но вот выводы все сделали разные.

Началось всё с очередного ежеутреннего скандала — распределения работ на день. Данияр привычно, матом, оборвал стоны и сопли и пинками разогнал нескольких мужчин и женщин по делам, а вот к стоявшим поодаль соплеменникам первый зам Сенсея обратился на казахском. Вежливо. С пожиманиями рук и уговорами что-нибудь сделать. Дима, наблюдавший за этой картиной со стороны, очень удивился и, подозвав, Данияра, к себе, поинтересовался — с чего бы это к этим лодырям такое отношение?