Владислав Выставной - Кремль 2222. Киев

Однако сейчас, похоже, ситуация менялась. В унылом однообразии степи появилось нечто новое. Какое-то легкое марево возникло впереди, и неподвижный глаз отправил в мозг равнодушный сигнал: рядом потенциальная добыча. Или напротив – более сильный хищник. А стало быть, пора выходить из оцепенения, которое помогало экономить драгоценные силы. Медленно повышается температура тела, и скоро существо вернет себе способность двигаться – нападать и защищаться.

Правда, процесс опасно затянулся – просто потому, что ничто в этих скудных местах не происходит слишком быстро. Тварь не могла ожидать, что угроза станет приближаться с такой чудовищной скоростью. Зловещая тень возникла в мареве и увеличивалась убийственно быстро. Впереди мчалась стена горячего ветра, нарастал рев. Тварь осознала угрозу, и крошечный мозг отправил телу сигнал: покинуть опасную железную полосу. Зашевелились лапы, покрытые чешуей и кожистыми складками, тело успело повернуться поперек ржавой полосе.

Но поздно.

Темная громада увеличилась в размерах почти мгновенно, налетела смертельным ураганом, обдав жаром и плотным ветром, – и покрытое чешуей тело разлетелось кровавыми ошметками, так и не успев осознать смысла своего жалкого существования.

Железное чудовище пронеслось по живому препятствию на рельсах, даже не дрогнув. Сколько безмозглых мутов уже намотано на стальные колеса – не сосчитать. Слишком редким гостем была в этих местах стремительная, чудовищная машина.

Со стороны бронепоезд казался железным монолитом, застывшим в виде причудливой формы. Бронированный состав пер через степь, источая жар и мощь, и оставалось удивляться, как под ним не проламываются рельсы, не проседает темная земля. Наверное, потому, что броня все-таки скрывала под собой что-то более легкое и хрупкое, чем можно было бы подумать.

Живых существ. Человеческих – в той или иной мере.

С грохотом откинулась тяжелая крышка, из люка показалась рука, выбросила на крышу тяжелый арбалет. Тот глухо стукнул о металл, и следом из люка выглянула голова – с копной выгоревших на солнце волос, с лицом, скрытым за куском ткани, выполнявшей роль противопыльной маски.

– Эй, Ник! Ты бы там не увлекался свежим воздухом! – раздалось из глубины вагона. – Здесь радиоактивные поля кругом. Хватанешь пыли – и труба дело.

– У меня все под контролем, Зигфрид! – звонким молодым голосом отозвался человек в маске. Поглядел на срез древесной ветки у себя в руке – тот был странного ядовито-фиолетового цвета. – Фон в норме!

Легко подпрыгнув, парень оказался на крыше вагона. Уселся на броню и с отвращением стянул с лица плотную ткань, подставив ветру загорелое лицо, с которого не сползала счастливая улыбка.

Книжник успел полюбить ветер и мерный перестук колес. Всего этого не было в его прежней жизни. Угрюмые руины Москвы не терпят торопливости. Любое неосторожное движение грозит там смертью. Там жесткая конкуренция – за каждый квадратный метр свободной земли, за еду, за ресурсы. Лишь за надежными стенами Кремля можно чувствовать себя в безопасности. Там зреет, готовая вырваться на волю, энергия нового человечества.

А здесь – тишина и простор. Можно нестись часами – и не встретить ни единого живого существа. Умом Книжник понимал, что тишина эта обманчива, но хотелось верить в то, что видели глаза, что ощущала кожа. Хотелось верить, что Последняя Война оставила на Земле хоть какие-то участки чистой, нетронутой земли.

Конечно, это не так. Нет таких мест на этой несчастной планете. Чтобы они появились, нужны усилия миллионов людей. Только нет их, миллионов. Сгинули все – кто в огне ядерной войны, кто в долгую лютую зиму, пришедшую следом. Двести лет уж прошло – а ужас Последней Войны упорно преследует выживших, как расходящиеся круги на воде. Но ничего – медленно, но верно цивилизация вернется. А потом и люди начнут отдавать долги своей истерзанной земле.

Хочется в это верить, восседая на грохочущем наследии этой самой войны. И, как ни странно, сказать ей за это спасибо. Иначе не появиться бы на свете этой странной, архаичной, угрюмой и мощной машине. Бронепоезд «Дракон» – редкое в этом мире средство передвижения. Как иначе можно преодолеть тысячу-другую километров по опасным местам? Только под защитой надежной брони и мощных танковых башен, установленных на броневагонах. Степи лишь кажутся пустыми и безопасными.

Любое движение на этих просторах намекает на близость угрозы – начиная от беспощадных орд кочевников и заканчивая радиоактивными пыльными бурями. Все это стремится навсегда припечатать тебя к земле, смешать с сухой безжизненной почвой. И прав Зигфрид: лучше бы сидеть внизу, в тесном и душном вагоне. Да только тошно стало от подземелий и стен. Взгляд, отравленный красотой крымских просторов, снова жаждал увидеть далекий и ровный горизонт.

Вагон качнуло, затрясло. Скрипнув, чуть повернулась в сторону орудийная башня. Книжник невольно вцепился в край люка, чтобы не слететь с крыши. Видать, переехали поврежденный рельс. «Дракон» в состоянии преодолевать такие преграды. На пути из Севастополя их было немало.

Вспомнив мрачно-багровое море, Книжник нахмурился. Страшная пучина не отпускала его, приходя ночными кошмарами и грозя задушить во сне. То ли он настолько впечатлителен, то ли море действительно пробралось в его разум, засеяв его ядовитыми спорами. Путешествие по его кровавым водам еще долго будет отзываться в памяти семинариста зловещими воспоминаниями. Ржавая скорлупка батискафа, скрежещущая под волнами, как орех в руках гиганта, давящее чувство беспричинного страха, излучаемое мертвой бездной, – все это способно свести с ума. Но – странное дело – при всем при этом он не хотел забыть образ удивительного прибрежного города. Севастополь навсегда останется в его сердце[1].

Но пора возвращаться. Далеко на севере ждут родные стены. Родина, сжавшаяся в почти незаметную точку на бескрайнем обожженном войнами теле планеты. Точку, обозначенную при этом на всех географических картах, что не успели истлеть за минувшие двести лет дикости.

Кремль.

Древняя крепость, оставшаяся где-то, в туманной дали. Там, за привычными с детства стенами, мир казался совсем другим. Можно перечитать горы книг, выслушать бесчисленные рассказы наставников – этого все равно недостаточно, чтобы представить себе мир таким, какой он есть, за этими мощными стенами. Еще с семинарии Книжник знал о том, что Земля – шар, но почувствовал это только сейчас, когда все знакомые ему места скрылись за изгибом горизонта. Он чувствовал себя дикарем, которому показали диковинную безделушку. Правда размером с планету. Почему-то это обстоятельство ничуть не удивляло ни Зигфрида, ни Тридцать Третьего, с олимпийским спокойствием управлявшего ядерным сердцем паровоза.