Потерявшийся (СИ) - Гор Александр
Вот и ответил я на вопрос, когда-то заданный Колькой Бадмаевым у стен Города… Если физиология у нас с аборигенами практически одинаковая, то и интиму ничего не мешает. Если, конечно, не ставить целью рождение детей: судя по ДНК, мы всё-таки относимся к разным биологическим видам.
* * *Изменились ли наши отношения после этого случая? Конечно! Я и раньше замечал, что девушка мне симпатизирует, но теперь она совершенно перестала скрывать свои чувства. Особенно — когда я научил её целоваться. То ли организм, переживший шок, чудит, то ли местная пища так действует, но эти поцелуи частенько, чаще, чем было с Крохой, переходят в следующую стадию. И не только ночью, когда мы лежим, тесно прижавшись друг к другу. Если вы думаете, что «наше» время, когда стемнеет, то глубоко ошибаетесь. Оне просто шалеет, когда наблюдает за процессом, сидя поверх меня. А ночью этого не увидишь, ночью у нас «в ходу» другие позы.
Не знаю, что повлияло: то ли заложенные в организме регенеративные способности, то ли опять микроэлементы в пище, то ли секс животворящий, но на десятый день я почувствовал, что у меня появились силы подняться. Кое-как объяснил подружке, что именно ей надо разыскать и принести (слова из лексикона друг друга мы постепенно осваиваем), вырезал из той ветки подобие костыля, с грехом, шипением и негромкими матами пополам натянул на себя форменные штаны и берцы и выбрался на свет божий. Крыша от слабости «едет», ногу берегу, но ковыляю.
Да, досталось деревушке от подземных толчков неслабо! Не будь почти все дома построены из веток и тростниково-соломенных матов, явно превратилась бы в руины. Вон, на месте глинобитного дома здешнего «мироеда» до сих пор одни груды мусора. Хоть стенку вокруг поселения и частично восстановили, есть очень обширные участки, на которых она выглядит просто валом из обломков, не достигающим в высоту и полутора метров. И, судя по темпам восстановления, с ней возиться ещё никак не меньше месяца.
Суетятся вокруг неё, в основном, беременные женщины да мелкая пацанва. Первые воду от колодца в кувшинах и откуда-то корзины с комками глины носят, вторые камни и затвердевшие до каменного состояния обломки прежней кладки разбирают да глину в ямах, вырытых в земле, топчут. Редкие старики эти камни в стену кладут и жидкой глиной обмазывают.
Как мне кажется, процесс можно было бы ускорить, если применить опалубку хотя бы из жердей, заливая слои условных «камней» тестоподобным глиняным раствором. Но как это объяснить «мироеду», руководящему стройкой? Словарный запас языка гелонов у меня — лишь немногим отличается от нуля и касается лишь самого необходимого в жизни: «ты», «я», «идти», «стоять», «лежать», «есть», «пить», «спать». Ну, в последнее время добавилось ещё «любить». В том самом смысле. Утрирую, конечно, но не сильно.
Вулкан всё ещё извергается. По крайней мере, столб клубящегося дыма над ним поднимается до небес и на высоте в несколько километров загибается куда-то на юго-восток. Даже на расстоянии в несколько десятков километров видны лавовые реки, текущие с вершины вниз. Это днём. Ночью, скорее всего их ещё лучше видно.
Гулял всего минут двадцать, а вымотался так, будто вагон цемента разгрузил: все поджилки трясутся. Но самое трудное испытание меня ждало уже в нашей хижине, судя по виду снаружи, уже давненько не обновлявшейся (похоже, нас с Оне, чужаков, в неё и пустили потому, что она пустовала). Испытание заключалось в том, чтобы из вертикального положения перейти в горизонтальное, не потревожив больную ногу. И так приноравливался, и сяк, пока просто не рухнул на правый, здоровый бок…
Весь следующий день после первой вылазки из «больничной палаты» я отлёживался, набираясь сил. Отвлёкся только для очередной перевязки, на которые уже шли не единожды стиранные любовницей бинты, да на чистку оружия. Пожалуй, совесть заела за то, что я не обслужил пистолет-пулемёт после стрельбы. Заодно и «Гюрзу» порадовал свежим оружейным маслицем, переведя на лоскуты для чистки самую замурзанную медицинскую косынку из полевой аптечки.
Ну, а что? Рана благополучно заживает. Даже сукровица из-под коросты почти перестала сочиться. По-хорошему, рану бы следовало сразу же зашить, пока промедол действует, да только не до этого мне было. А когда в сознание пришёл, без снятия коросты, тщательной промывки обеззараживающим составом, которого у меня нет, и дренажа уже не обойтись было. Вот, когда окончательно всё заживёт, и придётся «щеголять» перед любовницами ямкой и грубым шрамом на месте ранения.
Оне уже видела действие пистолета-пулемёта там, возле деревни, где меня ранили, и смотрела на мои упражнения с оружием с большой опаской. Не удержалась и задала вопрос:
— Зачем?
С трудом подобрал в качестве ответа слова: «люди на конях». Кажется, поняла, что я готовлюсь не к отстрелу деревенских, а к защите их от кочевников.
Работы по восстановлению стены разгорелись, как только закончился сбор урожая. К этому времени я уже не просто выбирался из хижины, а даже уже рисковал понемногу наступать на больную ногу. Отзывающую болью не когда на неё наступаешь, а при попытке согнуть её в колене. Видимо, повреждёнными оказались мышцы, отвечающие именно за это движение.
После того, как число работающих на восстановлении стены увеличилось втрое, дело стало продвигаться стремительно. Но чем дальше, тем больше беспокоился «мироед», как я окрестил здешнего то ли старосту, то ли дворянчика. На ночь стал выставлять караул у ещё не восстановленного участка стены, а днём отправлять на запад на самых крепких конях две пары молодых парней. Явно опасается набега, поскольку поселения гелонов здесь, севернее города, жмутся к Большой реке, и наша деревушка, стоящая на приречной террасе, спасшей меня и Оне от селевого потока, крайняя со стороны саванны.
В эти же дни подошла новость, которая меня, с одной стороны, обрадовала, а с другой огорчила. Не сама подошла, а приехала вместе с городским стражником, сумевшим одолеть пространство, залитое сошедшей с гор грязью. А значит, и мы теперь можем добраться до города. Вести, привезённые им, на ломаной гелонско-русской смеси пересказала мне любовница.
— В городе плохо. Много людей умерло под домами. Дома упали, стены упали, рыба ушла далеко. Приезжали твои. Много повозок, — принялась она махать растопыренными пальцами, поскольку больше десяти ни я по-гелонски не знал, ни она по-русски, так что получилось двадцать пять. — Очень длинных повозок, как две, на которых мы ездили. Привезли еду. Много еды. Подарок. Много железа ковать наконечники стрел. У отца много работы. Кочевники знают: стены упали. Их много придёт. Много людей из деревень в город пришли.
Ясно. Разрушения от землетрясения в городе серьёзные, много людей погибло. Грязь, принесённая селем и теперь вымываемая Большой рекой, отогнала от её устья рыбу. Шаров, похоже, добился, чтобы Проект выделил продукты в качестве гуманитарной помощи, поскольку часть урожая погибла под селевым потоком. А заодно — прутковое железо, чтобы местные кузнецы заготовили наконечники стрел для отражения большого набега кочевников.
Самому мне, конечно, до города пока не доковылять. Значит, придётся просить повозку, на которой меня отвезёт кто-нибудь из деревенских. Может, конвой с гуманитаркой, не последний в этом сезоне, и я наконец-то попаду к своим.
Потопал, опираясь на костыль, к «мироеду», но тот только руками замахал, выслушав мою просьбу на ломаном гелонском. Из его речи с трудом понял, что он не хочет терять не только лошадь с повозкой, но и человека, который этой лошадью будет управлять. Не помогло даже то, что я попытался его прельстить вторым метательным ножом, которого хватит на три-четыре таких «экипажа», да ещё и «навар» останется. Видел, как в человеке борются жадность с какими-то другими расчётами, но на этот раз жадность проиграла.
Что же, бляха, делать? Разве что, прислушаться к словам здешнего «хозяина»? Он ведь напоследок объявил мне:
— Потом. Пять или десять дней.
