Позывной «Кощей» - Владимир Валерьевич Комарьков
Очнулся я оттого, что мне почудилось, будто где-то забыли закрыть кран с водой. Она булькала и текла, текла…
— Вода… — голос полный разочарования.
Я отчаянно замотал головой. Мысли путались, но слово «плен» набатом зазвучало в моей голове, перекрывая все остальное.
— Живой? — голос вызвал во мне… страх? Или скорее, недоумение. Такой тембр бывает только у драконов в сказках.
Я открыл глаза и снова закрыл. Надо мной склонилось… нечто. Конечно, это был человек, но вот все остальное! Голова скрыта за глухим шлемом неизвестной мне конструкции (хотя много ли я их видел?). Защитный костюм больше всего напоминал скафандр из какой-нибудь компьютерной игры, разве что не было видно никаких лампочек и любой другой индикации. При этом сочленения, как им и положено, сгибались — разгибались, а там, где у одежды возникают складки, топорщилось и на незнакомце.
Отбросив пустую флягу, он поднялся и осмотрелся по сторонам. Я все это время, как сквозь вату, за ним наблюдал. Затем воин поднял с земли оружие, и я сразу вспомнил слова Виктора про «пушку», с которой ходит Кощей. Вот тут как раз «мигало» изрядно. «Ствол» неизвестного воина не походил ни на одно виденное мной средство уничтожения. Ну разве что на ум приходило сравнение с BFG из фильма DOOM.
— Кащей?!
Похоже, я произнес слово вслух, потому что воин резко на меня оглянулся.
— Слыхал про меня? — удивленно прогудел он из-под шлема, и я решил, что скорее всего, голос изменен и усилен электроникой. — Откуда?
— Мне про вас друг рассказывал, — я посмотрел в ту сторону, где в последний раз видел сражавшегося лейтенанта.
На том месте оказалась куча-мала из тел в изорванном камуфляже.
— Дру-уг? — полувопросительно — полуутвердительно протянул Кощей, он, похоже, решил, что я говорю про Виктора. — Я видел. Бился славно!
Я невольно скрипнул зубами: за тот день, что свела нас вместе судьба, мы действительно сошлись, и в будущем вполне могли подружиться. Не часто встретишь человека, о ком можно сказать, будто вы знакомы всю жизнь.
— Один против троих сдюжил, — заметил Кощей. — И кстати, тебя, дурака, спас, когда ты, разинув рот, палил вот в этого, — он кивнул куда-то в сторону. — Добрый был вой.
Этого я уже не помнил, из-за чего лицо залила краска стыда, — возможно, и погиб он из-за меня. Кряхтя, я поднялся и, весь скособочившись, доковылял до клубка из тел. Виктора под врагами не было видно.
— Хоронить будешь? — полупрезрительно бросил Кащей.
— А что? — задал вопрос я, лишь бы не молчать. С такой войной мне еще не приходилось сталкиваться, и весь наносной книжный романтизм из моей головы постепенно улетучивался. — Он был героем!
— Героев нужно сжигать! — уверенно пророкотал воин. — Или ты тоже поклонник этого на кресте?
Сжигать? Мысль показалась мне кощунственной, но память подсказывала, что этот странный наемник (я почти не сомневался, что никем иным он и быть не может) прав — когда-то существовала такая традиция. Но я, хоть убей, не мог вспомнить, когда и где.
— Я напишу о нем, — прошептал я, и, опустившись на карачки, попытался найти лейтенанта, но куда там! Пальцы бессильно царапали разорванный пулями камуфляж — сил у меня практически не осталось.
— Так ты скальд? Скоморох? — удивленно прогудело над ухом, и меня довольно грубо оттерли в сторону. Воин в незнакомой броне без всяких усилий раскидал тела.
— ГРА-НА-ТА, — он довольно хмыкнул. — Твой друг действительно достоин песни — он ушел, прихватив с собою врагов.
К такой степени самопожертвования я оказался не готов. Виктор дрался до конца. А после подорвался на своей собственной гранате, уложив тех, кто мог бы добить меня. Причем встал так, чтобы в мою сторону разлета осколков не было. Чем теперь отдавать долги?
Рука, помимо моей воли, дотронулась до лица человека, который почти стал мне другом, и я почувствовал, как впервые в жизни закрываю кому-то глаза. На лице лейтенанта застыло выражение человека, исполнившего свой долг, — спокойствие напополам с торжеством.
— Почему ты не спас его? — вырвалось у меня. — Ведь ты же мог.
После безвременной кончины последнего танка и прямо перед самым нападением я заметил ещё кое-что: человечки с автоматами стали валиться в снег один за другим. Кто-то расправлялся с живой силой противника с той же лёгкостью, с которой только что уничтожил танки.
— Ты в своем уме, скальд?! — из-под глухого шлема прозвучало нескрываемое раздражение. — С какой стати мне кого-то спасать?
Мне и самому было непонятно, зачем я произнёс эти слова. Вырвалось. Слишком происходящее выбивалось из той повседневной, размеренной жизни, к которой мы так привыкли. Да и по привычке той, мирной жизнью, автоматом хотелось переложить ответственность.
— Зачем же ещё уничтожать врагов?
— Врагов?! — теперь в голосе Кащея слышалось изумление. Похоже, он говорил вполне себе искренне, и я даже растерялся, не зная, что ему сказать в ответ.
Мне стало не по себе. Для чего ещё убивают? И если они не враги, то кто?!
Мое замешательство прервал звук тяжелой техники, усиливающийся с каждой секундой. Я посмотрел в ту сторону, но за грудами досок, что уже нельзя было назвать даже развалинами, виднелся только затянутый серыми тучами небосклон. Воин тоже уловил механическое рычание. Затемненный вихор, обращенный в сторону звуков, недвусмысленно демонстрировал осведомлённость. Я ожидал, что он произнесет что-то вроде: «Пришла подмога» или там «Повезло тебе, парень», но снова был огорошен. Наёмник, не говоря ни слова, подхватил свое чудо-ружье и потопал туда, где я засек его появление в самом начале боя.
— Эй! — крикнул я ему вдогонку. — Там же наши!
Но на мой возглас так никто и не отреагировал. Спустя секунд двадцать фигура наемника совершенно пропала из виду, и у меня не оказалось никакого желания использовать боковое зрение, чтобы узнать, там он ещё, или исчез также внезапно, как и появился. А ещё спустя минуту к нашим позициям вышли ребята с «триколором» на рукавах, и мой мозг решил, что удерживать сознание больше не обязательно.
— А ты чего, Саня?! — Колян, с которым мы и ездили в эти командировки, слушал мой рассказ не в первый и даже не в десятый раз, но каждый, кто мог наблюдать за ним в этот момент, ни за что бы не догадался об этом. Степени его сопричастности позавидовал бы любой самый впечатлительный человек.
При этом даже я, с детства знакомый с этим деятельным до невозможности человеком, так и не разобрался, играет ли он на публику или
