Морпех Рейха - Влад Тепеш
И тут включилась противопожарная система.
Струи воды слегка привели меня в чувство, я сумел отдышаться и, борясь с болью, привстал на колени, а затем и на ноги. Пошатываясь, добрался до тощего, булькающего кровью. Он увидел меня и попытался указать на меня пальцем, но я вырвал из его горла отвертку и всадил ему в глаз. Все, уже не двигается, готов. Я осмотрел обе его руки — руки как руки, пальцы как пальцы. Только на правом указательном — следы, похожие на старые ожоги.
Сидя на полу и тяжело дыша, я еще немного пришел в себя. Боевой запал уже угас под напором сильной боли, да и драться больше не с кем: вокруг одни трупы, неплохо так я пострелял навскидку. Но после многократного угадывания кодов я уже не удивляюсь своей меткости.
Перевожу взгляд на тело рядом — лаборантка. Лежит там, где упала, когда ее сразило странное «ружье», и в нескольких местах ее одежда еще едва-едва дымится. Пухленькая, круглолицая и миловидная, даже в смерти. Нацистские мрази, что же вы наделали, а? Как вы умудрились превратить это милое создание, совсем недавно переставшее быть ребенком, в чудовище, ставящее бесчеловечные опыты на живых людях?
Охраны еще нет, это даже забавно. Так, где мои пистолеты? Хрена с два я их найду в этом разгроме. Ладно, у меня все еще есть отвертка, только вынуть ее из черепа тощего да вытереть от крови, чтобы в руке не скользила: поищу еще какое-нибудь нацистское отродье, вдруг повезет. Куртка охранника вся измазана кровью, так что я ее стащил и остался только в пижаме.
Уже у двери я увидел того, стрелка. Он все еще сжимал в руке пистолет, и вынуть оружие из мертвых пальцев оказалось не очень просто. Вообще хорошо: я все еще на ногах, и все еще с оружием. Даже не верится, что мне это удалось.
Выхожу в коридор. Так, мне до развилки и налево — направо лаборатория, откуда я сбежал, а выход, получается, где-то слева, потому что и вариантов-то других нет.
Стоило мне выйти из-за угла, как я резко отшатнулся и мимо моего носа что-то со свистом пролетело. Затем я еще раз дергаюсь в сторону, теперь уже направо, хлопок — и что-то свистит мимо уха.
Прямо на меня несется черная тень, на меня направлено оружие в ее руке. Щелчок — а выстрела-то нету. Осечка.
Я вскидываю свой пистолет — и тут тень выбрасывает руку в жесте, как тот тощий. Невидимый удар приходится по моей руке. Он и близко не валялся от того удара невидимым грузовиком, но мой пистолет улетает и звенит по полу в нескольких метрах позади, а в руке тени я уже вижу что-то зловеще-продолговатое, удерживаемое на манер кинжала.
Она налетает на меня, и я понимаю, что это действительно женщина, затянутая в облегающий черный костюм и с прибором ночного видения, скрывающего почти все лицо, кроме рта и подбородка. Притом высокая, сильная и быстрая.
Удара продолговатым предметом мне удалось избежать, но она, промахнувшись, моментально залепила мне в челюсть кулаком, я едва успел закрыться предплечьем. Пока я пытался достать ее ответным ударом, она ушла в низкую стойку и очень элегантно провела подсечку, от которой я грохнулся на пол, взвыв от вновь проснувшейся боли. Она моментально навалилась на меня, но мне и в этот раз удалось ухватить ее за руку с продолговатым предметом, а затем я оттолкнул ее прочь и попытался подняться на ноги. Она поднялась раньше меня и, пользуясь преимуществом в высоте, провела молниеносный удар ногой в голову, от которого у меня зазвенело в ушах. Но во время второго удара я все же поймал ее за лодыжку и рванул на себя.
На короткий миг я почувствовал, как мне в грудь уперлись два упругих мячика, скрытых под черным костюмом. Затем я, используя преимущество в весе и грубой силе, повалил ее на пол и почувствовал, как отвертка в моей руке, направленная ей в живот, под действием моего веса пропарывает костюм и вонзается в гибкое тело.
Она пронзительно закричала от боли, и ее крик внезапно резанул меня по нервам. Нацистские ублюдки довели меня до ужасного состояния, сделали монстром — но только пока я боролся за свою жизнь. Теперь борьба уже окончена, я крепко избит, меня терзает боль во всем теле, страшным бременем навалилась усталость. Охраны как не было, так и нет, и теперь, когда я вышел победителем и из вот этой последней схватки, все, что я ощущаю, кроме усталости и боли — пустота в душе и сожаление. Я — не нацист, а человек, и мне безумно неприятно и мерзко вспоминать все, что я сделал за последние семь-восемь минут. И женщину в кабинете, заколотую отверткой в сердце, ее широко открытые глаза и извивающееся тело, и лаборантку, убитую на месте странным ружьем — мне жаль их. Да, они чудовища, но мне все равно их жаль, потому что я — не чудовище. Теперь и вот эта ниндзя, извивающаяся на полу… И ладно бы все три были жуткими ведьмами с типичными для тюремных надзирательниц мерзкими, бездушными лицами — так ведь нет. Женщина в кабинете была симпатичной, лаборанта — юная девчонка или очень молодо выглядящая женщина, и я даже не хочу знать, какое лицо у этой «ниндзи», потому что если оно будет под стать телу — мне станет ее жаль еще сильнее…
Ладно. Я просто не буду ее добивать. Покажу гребаным нацистам, как должен вести себя нормальный человек, не утративший права называться человеком. И если ниндзя все равно умрет — я этого хотя бы не узнаю. Мне совсем не хочется этого знать.
Я подобрал с пола пистолет и повернулся, намереваясь уйти, но будь я проклят! Эта ниндзя уже на ногах, и у нее в руке все тот же продолговатый предмет!
Ну ладно, упоротая сучка, видит небо, я не хотел, но ты не оставила мне выбора.
Я резко, насколько еще мог, ушел в сторону, она, двигаясь тоже очень неуклюже, промахнулась, развернулась — и тут я сделал три быстрых выстрела.
Две пули в живот, одна чуть пониже правой груди.
