Могучая крепость - Дэвид Вебер
Кроме того, Чарльз до черисийского вторжения никогда по-настоящему глубоко не задумывался о том, кому он предан, или об отношениях между Корисандом и Королевством Черис. На самом деле, он до сих пор не совсем понимал, что именно спровоцировало открытую войну между Черис и Корисандом. С другой стороны, ему было всего шестнадцать сэйфхолдийских лет (четырнадцать с половиной, в годах давно умершей Терры), и он имел обыкновение не до конца разбираться в довольно многих вопросах. Что он знал, так это то, что в Корисанд вторглись; что город, в котором он жил, был взят в осаду; что корисандийская Армия потерпела сокрушительное поражение; и что князь Гектор — единственный ясно видимый (во всяком случае, с его точки зрения) символ единства и идентичности Корисанда — был убит.
Этого было достаточно для того, чтобы разозлить кого угодно, не так ли?
Тем не менее, он был бы склонен оставить всё как есть, не высовываться и надеяться на лучшее, если бы это зависело только от него. Но это было не так. Здесь, в Менчире, было много других людей, которые определённо не были склонны оставлять всё как есть, и голоса некоторых из них становились всё громче и слышнее. Чарльзу казалось совершенно очевидным, что рано или поздно, если они добьются своего, людям придётся выбирать, на чьей они стороне, и, если ему придётся это сделать, он знал, какую сторону выберет. Что бы ни послужило причиной ссоры между Корисандом и Черис, ему не нужно, чтобы какие-то грязные иностранцы совали свои палки в осиные гнезда здесь, в его родном городе.
(И они должны были быть грязными иностранцами, разве нет? В конце концов, все иностранцы были такими, не так ли?)
— Богохульники! — снова крикнул он.
— Богохульники! — услышал он ещё чей-то крик. На этот раз это был не один из его друзей. Другие начали подхватывать крик, и Чарльз ухмыльнулся, сунув руку под куртку и ослабив короткую тяжёлую дубинку, висевшую на поясе.
* * *
— Достаточно!
К довольно сильному удивлению Пейтрика Хейнри, голос молодого черисийского офицера перед собором был действительно слышен сквозь шум толпы. Вероятно, ему помогло то, что он использовал кожаный рупор, но, скорее всего, как подумал Хейнри, это было связано с тем фактом, что его учили быть услышанным сквозь гром поля битвы.
Что удивило его ещё больше, так это то, что передние ряды его толпы — «Нет, скопища, а не „толпы“», — подумал он. — «Давай использовать честное слово, Пейтрик» — на самом деле, похоже, заколебались. Его глаза слегка расширились, когда он увидел это, затем снова сузились, когда он понял, по крайней мере, часть причины, вызвавшей это. Черисиец повысил голос, чтобы его услышали, это правда, но он не был рёвом ответного гнева. Нет, это был голос… раздражения. И язык тела молодого человека тоже не был особенно воинственным. На самом деле, он держал одну руку на бедре, и было похоже, словно он действительно постукивал носком ботинка по ступеням собора.
«Он выглядит больше похожим на раздражённого наставника в какой-нибудь школе, чем на армейского офицера, противостоящего враждебной толпе», — подумал Хейнри.
— Сегодня утро среды! — продолжил черисиец. — Вам всем должно быть стыдно за себя! Если уж вы сами не в церкви, то самое меньшее, что вы можете сделать, это позволить другим людям мирно идти на мессу!
— Что ты знаешь о мессе, еретик?! — крикнул кто-то — и Хейнри подумал, что это мог быть Эймейл — в ответ.
— Я знаю, что не собираюсь бросать камни в окна собора, — крикнул в ответ черисиец. — Это я знаю точно! — Он заметно передёрнулся. — Один Лангхорн знает, что моя мать сделала бы со мной, если бы узнала об этом!
К удивлению Хейнри — и, вероятно, самих себя — далеко не один человек в толпе рассмеялся. Другие только зарычали, и раздалось как минимум несколько новых новые криков и проклятий, когда архиепископ Клейрмант прошёл сквозь двери собора вслед за морскими пехотинцами.
— Идите домой! — Повышенный голос черисийца прозвучал почти дружелюбно, с оттенком скорее смирения, чем гнева. — Если у вас есть что сказать, сделайте это где-нибудь в другом месте, в день, который не принадлежит Богу. Я не хочу, чтобы в среду кто-нибудь пострадал! На самом деле, мне приказали избегать этого, если возможно. Но мне также приказано защищать собор и всех, кто в нём находится, и, если для этого мне придётся причинить вред кому-то за его пределами, я это сделаю.
Теперь его голос прозвучал значительно твёрже, как у человека, всё ещё старающегося быть рассудительным, но с оттенком, который предупреждал их всех, что его терпению есть предел.
Хейнри оглядел лица четырёх или пяти ближайших к нему мужчин и увидел, что они смотрят на него в ответ. Один из них приподнял бровь и дёрнул головой в ту сторону, откуда они пришли, и Хейнри слегка кивнул. Он не боялся лично столкнуться нос к носу с морскими пехотинцами, но отец Эйдрин ясно дал понять, что работа Хейнри заключалась в том, чтобы воспитывать и направлять сопротивление против Черис. Это сопротивление вполне может потребовать мучеников в последующие дни, но ему так же до зарезу понадобятся и лидеры. Возможно, даже намного больше.
Мужчина, который приподнял бровь, кивнул в ответ и отвернулся, прокладывая путь к передней части теперь остановившейся толпы. Хейнри несколько секунд смотрел ему вслед, а затем он и несколько оставшихся начали просачиваться назад.
* * *
«Будь я проклят, если не думаю, что парень собирается это сделать!» — с удивлением подумал взводный сержант Мейги.
Сержант не поставил бы ни единой харчонгской марки на то, что лейтенант Талас может быть способен уговорить толпу развернуться и отправиться по домам, но Талас, очевидно, задел их за живое, напомнив всем, что сегодня среда. Мейги ожидал, что это вызовет неприятные последствия, учитывая крики «богохульник» и «еретик», доносившиеся из толпы, но, похоже, лейтенант понял её настроение лучше, чем он.
—
