Юрий Корчевский - Сотник

Недалеко от юрты какого-то мурзы его сбросили с лошади. Снег смягчил падение. Рядом лежали еще несколько рязанцев.

Бой постепенно стих. Уже не слышно было криков ярости и боли, звона оружия, ржания лошадей.

Алексей слегка повернул голову вправо, влево: полторы дюжины пленных, восемнадцать человек от двух тысяч! Но каждый из погибших воинов Коловрата забрал с собой одну, две, три жизни могольские – кому как повезло.

Алексей усмехнулся: если так будет воевать каждый город или княжество, силы могольские истают быстро. Помощь из Каракорума если и придет, не раньше чем через два года, слишком далеко столица империи.

Моголы собрали трофеи – оружие, щиты, шлемы и кольчуги убитых, обобрали мертвых, сняв с них цепочки, перстни, кольца. Проще говоря – мародерствовали. Потом продолжили пир и лишь далеко за полночь угомонились, улеглись спать прямо на снегу, постелив конские потники, вокруг каждого костра – десяток.

Пленники лежали на снегу. Перед боем ратники поснимали с себя тулупы и кожухи – в бою такая одежда только движения стеснять будет. А сейчас холодно стало. Поверх исподнего – только поддоспешник, на нем – кольчуга. Железо промерзло, и людей бил озноб.

На Алексее кольчуги не было, а шлем сорвали с головы, когда стащили с лошади. Но у него сильно мерзли ноги, кроссовки – обувка летняя.

Моголам было глубоко плевать, замерзнут пленные русские воины или нет, поскольку участь их все равно была предрешена, всех их должны были казнить утром.

Когда начало всходить солнце, Алексей понял, что истекают последние часы жизни. В таком безвыходном положении он был первый раз. Были бы свободны руки – можно было бы воспользоваться артефактами. Но увы…

Вдали виднелась Коломна, город старый и хорошо укрепленный. отсиделись вчера горожане. Нет чтобы ударить на моголов, глядишь – чувствительные потери моголам совместно нанесли бы. Неужели думают и дальше отсидеться? Нет, моголы мимо не пройдут, не за тем они на Русь шли – за трофеями.

Раздался рев трубы, ударили барабаны.

К пленным подскочили моголы, подняли их на ноги. От холода и усталости некоторые пленные воины стояли с трудом, ноги их не держали. Русские воины сгрудились в плотную кучку, каждый понимал: это – конец службы, конец жизни. Каждый из них испытывал страх, но воины старались не показывать свои чувства перед врагом. Никто не упал на колени, не попросил пощады.

Из шатра вышли несколько моголов в теплых, богато расшитых халатах, в войлочных шапках, в красных ичигах с загнутыми носами. Судя по тому, как угодливо прогибались перед ними десятники и сотники – не иначе как мурзы и нойоны.

Но Алексей, как и рязанцы, ошибался: перед ними были сам Батый и Субэдей.

Немного за спинами и сбоку встал толмач.

– Где ваш воевода? – спросил Субэдей, и толмач тут же перевел.

Говорил толмач по-русски хорошо, но с типичным для азиатов акцентом.

– Пал на поле боя, как и подобает богатырю, – вскинув подбородок, ответил один из рязанцев.

– Найдите мне его, – кивнул Батый.

Пленники стояли на месте, а рядовые моголы кинулись на поиски, воеводу от рядового воина всегда можно было отличить по украшенным ножнам меча, по шлему, по шерстяному плащу.

Долго искали воеводу под грудами тел, но все же нашли.

Коловрат был человеком крупным, и к шатру его тело несли шестеро моголов. Труп окоченел, и могольские воины с трудом разжали его руку с зажатым в ней мечом.

Батый приблизился, всмотрелся в лицо русского воина:

– Так вот какой, воевода Коловрат! Лицо твое запомнить хочу. Настоящий герой!

Батый помолчал. Тишина стояла над могольским лагерем, никто не смел слова вымолвить.

– Если бы ты служил у меня, держал бы я тебя у самого сердца своего, – сказал Батый.

Сказанное было неожиданным для всех – и для моголов, и для рязанцев.

Хан уже собрался уходить и, повернувшись к шатру, бросил несколько слов. Толмач тут же громко перевел:

– Великий хан, да продлятся годы его, отдает дань мужеству воеводы и его воинов. Пленные могут быть свободны, и никто не вправе их обидеть. Тело воеводы заберите для достойного упокоения по вашим обычаям.

Слова его были подобны грому среди ясного неба. Пленные ожидали позорной смерти – не в бою, от руки врага, а от топора палача. И вдруг их отпускают, и тело воеводы разрешают забрать! Воистину – неисповедимы пути Господни, не иначе вразумил он хана, хоть и язычник тот.

К пленным подбежали моголы, срезали кожаные путы на руках и ногах. Один привел лошадь, запряженную в сани. Лошадка была не мохнатая монгольская – русская.

В сани был брошен трофейный ковер, и моголы сами уложили на него тело погибшего воеводы.

– Якши! Ехать! – и руками замахали.

Пленникам и радостно было, что жизнь им сохранили, и тревожно. До разоренной Рязани путь далекий, а у них ни оружия, ни припасов съестных на дорогу.

Двоих рязанцев, ослабевших от ран, на сани посадили – за ездовых. Другие за санями двинулись едва-едва, закоченев на морозе. Впереди саней могол на коне едет, дорогу расчищает. Нечасто так бывает, чтобы павшего противника с почестями отпускали.

Многие моголы сами хотели посмотреть на Коловрата. Они выехали за лагерь, пересекли по льду Оку и поднялись на берег.

Рязанцы, как по команде, обернулись. У кого шапки или шлемы оставались на голове, сняли. Много наших воинов сгинуло под Коломной, да не даром они жизнь свою отдали. Моголов полегло много больше.

До разрушенной Рязани добирались долго, восемь дней. В деревнях, куда моголы не добрались, где каравай хлеба им давали, где кашей угощали. Спать на ночевки набивались в избенки, располагались на полу и этому были рады. После ночи, проведенной на снегу, почти все обморозились, кожа покрылась струпьями, однако же до родного города Евпатия они добрались десятого января.

Уцелевшие жители вернулись в полусожженный и разрушенный город.

Боярина похоронили на следующий день рядом с единственным уцелевшим собором. Пышно, по чину боярскому, похоронить не получилось, гроб простой еле успели сладить. А надо было бы как подобает, каким в памяти людской остался.

На следующий день после ухода рязанцев часть моголов осталась штурмовать Коломну, другая двинулась на Москву. Двадцатого января, после шестидневной осады, город пал.

После разграбления Москвы Батый двинулся на Владимир. Город смог продержаться в осаде восемь дней, погибли многие жители и вся семья князя.

После взятия Торжка пятого марта Батый повернул на юг. Войску требовался отдых и пополнение, впереди – распутица.

Хан вернулся в низовья Волги и обосновал там свою столицу – город Сарай, в 80 километрах севернее нынешней Астрахани.

Алексей решил в Рязани не задерживаться. Крепостные стены разрушены, населения почти нет, а уцелевшие горожане думают о том, как выжить, ведь моголы истребили все запасы. О том, чтобы сопротивляться, они даже и не помышляют. Что здесь делать воину?

А слухи с севера доходили один страшнее другого. Пали Москва, Владимир, Коломна. Оказав моголам яростное сопротивление и продержавшись семь недель и три дня, много дольше, чем более крупные города, почти целиком, вместе с жителями, уничтожен Козельск. Вот и оставался выбор невеликий – Псков, Новгород. Киев тоже был разрушен нукерами Мунке.

Алексей раздобыл себе одежонку – зипун, сапоги короткие, саблей могольской опоясался. В лесах рядом с городом до сих пор валялись заметенные снегом трупы, обглоданные хищниками, и ратное железо до весны не собирали: не до того было, выжить бы. Вот Алексей и воспользовался этим.

Путь предстоял неблизкий, пеший. Коней в городе и ближайших окрестностях не было, впрочем – как и денег у Алексея на его покупку.

Алексей поклонился могиле Коловрата и утром отправился в путь. В Рязани голодно и до сих пор гарью пахнет. А придет весна, потеплеет, засмердит трупами. Большую часть погибших не схоронили, мерзлую землю долбить мужики нужны, а их в городе единицы остались.

Алексей отправился на северо-запад. Он очень опасался встретиться на дороге с войском Батыя – от конного разъезда не убежать.

В деревнях и на хуторах его подкармливали селяне – молочком, толокняной похлебкой, хлебушка куском. Когда спрашивали, кто он и откуда, отшучивался.

Однако далеко ему уйти не удалось. Сначала на вершине небольшого холма показался конный разъезд, а за ним – колонна взятых в плен людей.

Грунтовка уже растаяла под лучами солнца. Начало февраля, а грело, как в марте.

Разъезд Алексея заметил. Двое всадников остались на месте, а трое ринулись к нему. Убегать по осевшему, ноздреватому снегу в поле – просто смешно, быстро догонят. А если не смогут догнать или поленятся – достанут из луков. Стреляли моголы точно и быстро, сызмальства учились сидеть в седле и стрелять из лука. В походе ухитрялись есть и спать на лошади, справлять малую нужду. С уставшей лошади на запасную пересаживались тоже на ходу. В случае необходимости моголы ухитрялись за световой день проходить по сотне километров, оказываясь там, где их не ждали.