Крис Райт - Клинки Предателя
— Зачем тебя прислали?
— Меня не присылали, — резко ответила Лермента. — Я сама пошла на это. Здесь были бесценные вещи, а теперь вы все уничтожили. Когда твой брат Магнус вернется, он будет зол.
— Не говори мне о моих братьях. Ни об одном из них.
Мортарион внимательно изучал ее. На таком близком расстоянии Лермента почувствовала химический запах систем доспеха, уловила оттенок зловония в дыхании примарха, увидела крошечные черточки зрачков и легкое, едва заметное подергивание вокруг рта.
— Ты мне омерзительна, — наконец, заявил он.
Лермента поклонилась, насколько ее позволили оковы.
— А вот ты меня просто изумляешь. Я восхищена. Я и в самом деле не ожидала протянуть настолько долго, чтобы увидеть тебя в такой… обстановке.
Лесть не подействовала — Мортарион настолько привык презирать все и вся, что больше не видел ничего, кроме скрытого презрения. Лермента почти слышала, как пульсирует в разуме изводящая его паранойя, вцепившись в могучую израненную душу.
— Мои братья уже используют твоих сородичей, — сказал Мортарион. — Они говорят, что Лоргар охотно заражает своих воинов. А еще Фулгрим.
Мортарион вздрогнул.
— Я поразился этому лицемерию.
— Не стоило. Они увидели естественный порядок и приняли его.
Мортарион безрадостно улыбнулся за своей маской. Он повернулся и указал на собрание эзотерики в своих покоях.
— Это обереги, — сказал он. — Защита против тьмы. Колдовство — болезнь. Мы должны защищаться от него. Избавиться.
Он подошел к одному из свитков и лениво провел пальцем по тексту.
— Древние терране верили в одного бога. Бесконечного. Всемогущего. Вера обернулась головоломкой — как описать совершенство? Какие слова могли быть для этого достаточны?
Мортарион сжал пергамент в кулаке. Пальцы почти дрожали.
— Все, на что они согласились — это негативная теология, отрицающая все определения бога. И когда люди исчерпали все, что было неистинно, неизученным осталась его природа.
Примарх снова взглянул на женщину, и неприкрытая ненависть вернулась.
— Я окружаю себя всем, что не имеет отношения к варпу, потому что он ненавистен мне. То, что остается — это порча. Я выискиваю ее. И уничтожаю.
— И, тем не менее, — сказала Лермента, — из всех людей этого мира ты решил спасти меня.
Правый глаз примарха дернулся.
— Пока что.
— Почему?
Он снова приблизился, и все, что могла сделать скованная Лермента — не отпрянуть.
— Я окружен проклятыми, — сказал он. — Джагатай был прав — я сам по себе. Эфир оскверняет все, к чему прикасается. Но я пойму его. И одолею.
— О, сочувствую. Никому это не под силу.
— Все можно одолеть, — прошипел он. — Твое последнее задание, демон — показать мне как.
Примарх навис над ней, затененное лицо горело очень старым негодованием.
Малкадор провел Мортариона в узкое помещение. Единственным предметом мебели был длинный низкий стол, накрытый черным шелком. Когда за ними закрылась дверь, комната погрузилась в мягкую темноту.
Одно движение указательным пальцем Малкадора и над столом появился гололит. В воздухе засветились крошечные, напоминавшие бриллианты точки света. Гололит показывал трехмерную карту галактического сектора.
— Нам понадобилось много времени, чтобы найти подходящее место, — сказал Малкадор, пока изображение постепенно увеличивалось. — Очень много.
Он наблюдал за тем, как проницательный и недоверчивый взгляд Мортариона оценивает каждую деталь — отметки траектории прибывающего корабля и данные полетного листа, которые мерцали в прокручиваемых списках.
— Затем последовали переговоры с Марсом. Я рассчитывал, что они с удовольствием помогут, но всегда появляются трудности. Но рад сказать, что работа продвигается.
Вращающийся гололит продолжал увеличивать масштаб. Появилась планета, ее поверхность была изрезана тектоническими разломами.
— Где это? — спросил Мортарион.
— Ты говорил, что откажешься служить, если в Легионах сохранится психический потенциал, — сказал Малкадор, следя за увеличением масштаба изображения. — Я верю тебе. Многие поколения Император размышлял над этой проблемой. Преодолевая сложности, Он посвятил ей значительную часть своих трудов. То, что ты видишь — часть из них.
Мортарион пристально взглянул на планету. На низкой орбите зависли зернистые образы огромных пустотных машин Механикума, а через бурную атмосферу спускались терраформирующие краулеры. Замерцали новые проекции: из пустынного вулканического ландшафта поднимался огромный комплекс, основой которой была громадная центральная арена.
— Представь, — продолжил Малкадор. — Если бы нашли способ исключить варп из коммуникаций Империума. Если бы армии человечества могли перемещаться без использования гена навигатора. Если бы из Легионов постепенно и осторожно удалили псайкеров. Мы уже начали готовиться к этому дню. Это будет непросто, так как нам противостоят могучие силы, как внутри, так и вовне.
Малкадор остановил увеличение масштаба, гололит показывал недостроенную арену. Строение было колоссальным, вполне себе дворцом, высеченным из вулкана другого мира.
— Это Никея, Мортарион. Судьбоносный мир, и ты сыграешь там свою роль.
Мортарион, по-видимому, оказался перед сложным выбором — вечное недоверие уравновешивалось бесспорным любопытством.
— О чем ты говоришь? — неохотно спросил он.
— О том, что тебя ценят, Мортарион. Ты будешь могуч, силен, как кости земли, и станешь оплотом мечты своего Отца.
Малкадор рискнул положить руку на огромное запястье примарха.
— Будь верен нам, и Он дарует тебе такую возможность. Ты выступишь там, изложишь свои доводы перед глазами всего Империума, сбросишь бремя, которое сейчас несешь в одиночку. Сейчас мы в силу сложившихся обстоятельств должны строить империю запретными средствами. Но настанет день, когда во всем этом больше не будет необходимости.
Глаза Мортариона не отрывались от арены. Он словно уже представлял себе, как стоит на ней.
Долгое время он молчал. Затем его поведение постепенно изменилось.
— Расскажи мне больше, — потребовал он.
— Ты глупец, — заявила Лермента, желая посмотреть, как далеко сможет подтолкнуть примарха. Она догадывалась, что осталось недолго — он уже балансировал над пропастью. Ей доводилось слышать, что с ним сделали на Барбарусе, и не удивлялась чудовищу, которое из него сотворили. В какой-то мере было чудом, что он все еще сохранял рассудок.
— Я многому научился, — прохрипел Мортарион, указав на разбросанные по полу мистические предметы. — От твоих сородичей можно защититься. Вас можно связать. Использовать, как клинки, а затем отправить обратно в пекло, которое породило вас.
У Лерменты было ощущение, что она смеется ему в лицо. На протяжении эпох она слышала подобные нудные речи от тысяч смертных. Каждый из них уверял, что он один нашел способ договориться с богами, при этом ничего не заплатив.
— Позволь мне рассказать тебе об эмпиреях, — сказал она. — В эфире обитает множество могучих сил, и на ржавеющем троне одной из них выгравировано твое имя. Он ждет, и осталось недолго. Сколько ни тряси безделушками, тебе ничто не поможет. Ты принадлежишь ему.
— Я никому не принадлежу! — зарычал Мортарион. — Даже мой Отец не смог подчинить меня! Меня, виновного в отцеубийстве задолго до того, как семена предательства посеяли в сердце Магистра Войны. Я всех их пережил — тиранов, колдунов, ксеноотребье. Останусь только я — чистый и непорочный.
— Для меня ты не выглядишь непорочным.
Примарх свирепо взглянул на нее.
— Я могу подчинить тебя, демон. Я знаю слова, численные константы, которые связывают тебя, переводят из одной формы в другую. Я изучил все это. Это не колдовство, но научное обоснование.
В этот момент Лермента почувствовала к нему искреннее презрение. Ущербный человек перед ней обладал не истинным познанием, а всего лишь ложными надеждами и крупицами знаний. Фаворит ее хозяина — ах, этот Магнус — единственный, кто понимал тайны эмпиреев, и даже того обманули.
— Ты желаешь узнать истину? — спросила она.
Мортарион приблизился и прошипел:
— Я узнаю истину.
— Я могу показать тебе ее.
— Я уничтожил мир, чтобы найти тебя. Дай мне эти знания.
Лермента ласково улыбнулась.
— Отлично.
Задействовать свою силу было проще простого. Большинство оберегов и заклинаний, собранных Мортарионом, чтобы удерживать ее на месте, были смехотворно слабыми, и только один из них обладал силой, которая по-настоящему могла навредить ей.
