Сергей Вольнов - Сотовая бесконечность
Никто не мог пожаловаться, что немалый отрезок жизни подрастающей военной элите довелось провести в казарменно-тюремных условиях. Звания предпочитали присваивать полноценным личностям, а не солдафонам с одной извилиной. Печальный многовековой опыт офицерского корпуса и генералитета Земли был проработан, обобщён; люди, формировавшие Академию, сделали соответствующие выводы…
Академия не ставила целью сотворить из будущих высших офицеров тупых биороботов, ограниченных исключительно выполнением функций, непосредственно относящихся к военной службе. Часы отдыха имелись, увольнения с правом выхода за территорию и встреч с семьями также. В пределах Академии разрешалось делать то, что не запрещал внутренний устав, за пределами – всё, что не выходило за рамки цивильных законов. Во «внешнем» мире в свободное от учёбы-службы время курсанты могли вести себя как заблагорассудится, в особенности старшие. Конечно, при условии, что у гражданских не появятся обоснованные претензии… Командование не щадило тех, кто приводил «на хвосте» полицию, и безжалостно сдавало их. Если у курсанта не хватило ума совершить проступок тихонько, не оставляя следов, то он вряд ли быстро сообразит, как выкрутиться из сложного положения в реальной боевой обстановке.
Никем не предвиденная, тягостная, недоуменная пауза, возникшая вместо традиционного мгновения славы Лучшего Выпускника, гордости Академии, гнетущей тишиной заполнила огромный овал плаца…
Как здорово, что он эту ревущую тишину не услышал!
На плацу он сейчас стоять не мог. Вообще стоять не мог. Не потому, что опаздывал, или обеспамятел, или оказался в лапах стражей гражданского правопорядка. Просто потому, что бежал.
За пяток шагов от проёма арки «Т», через которую взводу «0-05» по установленному порядку предписывалось являться в зал, его остановил приказ, отданный напрямую в мозг. Аппаратура ментальной связи в пределах Локоса продолжала действовать исправно, как и ближние планетарные переходы. К одному из порталов, смонтированных в главном комплексе Академии, и требовалось немедленно прибыть.
Приказ по определению требует безотлагательного исполнения. Что бы исполнитель ни думал по поводу «своевременности».
Без трёх минут курсант затормозил на полном ходу, следуя поступившей инструкции, чётко развернулся на сто восемьдесят градусов и скользнул вдоль стены коридора против течения спешащих курсантов, стремившихся поскорее занять свои места.
Инструктаж велел отомкнуть неприметный лючок, расположенный в одной из рекреационных ниш за пышным деревцем, растущим прямо из пола. Он открыл, нырнул, закрыл за собой. Узкий туннель, обнаружившийся за люком, разительно смахивал на вентиляционную трубу; вполне возможно, ею и был.
Парень бежал по тускло освещенной трубе, повинуясь приказу, и чувствовал себя крысой в лабиринте. Позднее, в воспоминаниях об этом забеге, отложенных на хранение в мнемоархив и поэтому ставших доступными, преобладало именно это чувство.
Кроме того, он прекрасно понимал, что прямо в эти минуты его товарищам присваивают офицерские звания, что для его сокурсников и сокурсниц наконец-то начинается полноценная взрослая жизнь, что номеру Два, чистокровной желтокожей землянке из восьмого взвода, наверняка передали положенное ему по традиции право получить «звезду в лоб» первой из трёх с половиной сотен…
Странное дело… Он почему-то совершенно не волновался по этому поводу. Его уже не трогала несвоевременность приказа, загнавшего в трубу. За считанные минуты бега в полумраке с ним что-то произошло. Будто с каждым метром, с каждой секундой, стремительно удаляясь от торжественной церемонии ежегодного выпуска Высшей военной академии, он перерождался.
И абсолютно всё былое, всё, что составляло смысл его жизни половину детства и целиком юность, утратило ценность. Даже получение офицерской звезды ПЕРВЫМ из всех, вожделенное событие, последние месяцы снившееся ему почти каждую ночь…
Вполне вероятно, он давным-давно подозревал нечто подобное. Допускал, что именно ДЛЯ НЕГО долго-долго, целых девять циклов ожидаемый выпуск «просто так» не произойдёт.
Всё-таки он был сыном Первейшей.
Верховной главнокомандующей.
Единоличной правительницы самой большой страны мира.
Ещё он был сыном человека, которого все в этом мире почитали как Героя.
Родился сын после смерти отца, никогда не видел его, знал только по рассказам отцовских соратников и статьям в энциклопедиях. Однако с некоторых пор почему-то ощущал, что родитель в его жизни ещё далеко не все «роли» сыграл. По крайней мере, лишь ролью «зачинателя», и в этом сын был твёрдо уверен, отец не ограничился…
Между прочим, в архивной записи этого забега сохранилось ещё одно смазанное, нечёткое воспоминание. Когда принц выбрался из переплетения технических тоннелей и, строго следуя инструкции, двигался по спиральной галерее, опоясывающей шпиль административного корпуса, в глубине одного из боковых ответвлений ему почудилась ЗНАКОМАЯ фигура. Он не виделся с матерью достаточно давно, но перепутать, принять за неё какую-то другую женщину – никак не мог.
По этой причине бегущий решил, что силуэт матери ему попросту померещился. Естественное желание обделённого лаской и теплом ребёнка – встречаться с мамой почаще – подсознание воплотило в зрительный образ. Но почему именно в те напряжённые минуты?.. Когда у него не было ни малейшей возможности отклониться от заданного приказом курса, чтобы проверить, действительно ли там кто-то стоит…
Тич села на кровати, сдавила руками виски, пульсировавшие болью, которую этот СОН всегда приносил с собой и оставлял после… Унять её не могли никакие лекарства. Можно было только заставить себя забыть о ней. Позабыть сон, позабыть боль. Не вспоминать о войне.
Отбросив одеяло, Тич встала, потянулась, сделала несколько круговых движений головой, так что хрустнули шейные позвонки, и даже не поморщилась, когда в висок (сейчас левый) словно воткнулся длинный острый шип, – только слегка дёрнулся глаз. За более чем два десятка лет она научилась терпеть и пережидала приступы молча. Не набросив на себя даже лёгкой накидки – она всегда спала обнажённой, – девушка отправилась на кухню; призывный сигнал терминала застал её на полпути.
Недоумённо дёрнув плечом, Тич поспешно вернулась в комнату. Это переливчатое сочетание тонов принадлежало только одному человеку в мире, который мог без спроса вторгаться в её личную жизнь всегда, в любое время суток. Этот вызов нельзя проигнорировать, если хочешь существовать не хуже, чем прежде. Госпожа может превратно истолковать невнимание, даже если часы показывают время, мягко выражаясь, предрассветное.
Пустая проекционная сфера экрана коммуникатора золотисто мерцала – Амрина Инч Дымова редко контактировала со своими подчинёнными визуально, чаще всего стиль её общения сводился к скупым словам текста, да и те набирали на сенсорах клавиатуры референты.
– Тич!
Звук голоса Амрины застал девушку врасплох, и она инстинктивно прикрылась руками; от неожиданности забыла напрочь, что и её собственный терминал не настроен на полный визуальный режим.
– Тич! – В голос Амрины вплелись нотки раздражения. – Ты меня слышишь?!
– Да, госпожа! – Девушка, судорожно поискав глазами, что бы на себя набросить, не придумала ничего лучшего, чем завернуться в одеяло.
– Срочно ко мне!
– Прямо сейчас? – Изумлённая Тич допустила неслыханную дерзость. Она позволила себе уточнить приказ!
Но в это более чем раннее утро продолжало твориться нечто неслыханное: госпожа позволила себе лёгкий смешок.
– Нет, сначала можешь одеться, – сказала, отсмеявшись. – Явишься ко мне в восемь, и не опаздывай… дорогуша.
Золотистый цвет экрана сменился на серый – Амрина отключилась. Тич в изнеможении опустилась на кровать.
«Одеться? Что бы это значило?..
Госпожа меня видела? Но как?! Терминал не задействован на двухсторонний визуальный режим… Или госпожа просто знает?.. Но откуда? Возможно, за мной следят… А это «дорогуша»… Бр-р-р!»
Тич зябко поёжилась, несмотря на тяжёлое витмарское одеяло, плотно облегавшее тело.
Столь «ласковое» обращеньице тянуло на пожизненное заключение или, в лучшем случае, на смертную казнь. Если бы не особое положение Тич при дворе…
Продолжая гадать, что же такое срочное потребовалось от неё Верховной, в чём она НАСТОЛЬКО проштрафилась перед госпожой, девушка лихорадочно засобиралась: большими глотками выпила обжигающий тоник, который принципиально не хотела называть земным словом «кофе». Давясь, проглотила пачку малиновых слайсов, большой комок шоколада, фаршированную булочку и сочный тэк – кусок в горло не лез, но мозгу необходимо питание, от этого зависит качество её работы. Иначе, естественно, Тич никогда бы не ела так рано, ни свет ни заря. Голодный желудок вносит слишком сильные помехи.
