Джеймс Сваллоу - Немезида. Война в тенях.
— Нам хватило бы и одного месяца, — блеснув зубами, ответил Седирэ. — И все было бы кончено. Ты и сам это знаешь.
Улыбка Эреба стала шире.
— Я не сомневаюсь, что, с точки зрения воинов Тринадцатой роты, все выглядит достаточно просто. Но позволь тебя заверить, это не совсем так. Нам еще многое предстоит сделать, Люк Седирэ. Надо составить немало кусочков мозаики, и еще не все обстоятельства сложились так, как нам хотелось бы.
Капитан сердито фыркнул:
— О чем ты толкуешь? Неужели мы должны дожидаться благоприятного расположения звезд?
Улыбка покинула лицо Несущего Слово.
— Совершенно верно, братец. Совершенно верно.
Неожиданная холодность ответа Эреба вызвала небольшую паузу.
— Похоже, мне недостает твоего дара предвидения, — сказал Седирэ после недолгого молчания. — И я не вижу преимуществ в этом промедлении.
— Пока мы следуем за Воителем, все будет в порядке, — сказал ему Эреб. — В скором будущем нас ждет победа. — Он задержался перед трупом, который под порывами ветра уже начал рассыпаться в пыль. — Возможно, даже скорее, чем можно было бы ожидать.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Корда.
— Трюизм военных действий. — Эреб не сводил глаз с тела убитого ассасина. — Если по отношению к нам применяют какую-то тактику, значит, этой тактикой можем воспользоваться и мы.
Вместе с рассветом появились облака, и яркие звезды системы Таэб начали таять в янтарном сиянии солнца, а чистая голубизна постепенно смывала темноту уходящей ночи. Прижатый к одному из окон тесной кабины колеоптера, Йозеф Сабрат воспользовался моментом и застегнул воротник кителя. Долгий летний сезон на Йесте Веракрукс бесповоротно закончился, и наступило время очередной осезимы, уже приближавшейся неспешными шажками. Здесь, высоко в утреннем небе, можно было без труда ощутить ее близость. Через пару недель зарядят бесконечные дожди, сейчас им самое время. Говорят, нынешний урожай будет достоин занесения в книгу рекордов.
Самолет нырнул, попав в зону турбулентности, и Йозеф подпрыгнул на своей скамье. Как и большинство машин, принадлежащих Защите, колеоптер был старым, но ухоженным, это был один из тех механизмов, которые вели отсчет своего возраста от Второго Основания и великого колониального исхода. Пилот приступил к плавному повороту на левый борт, и гудение роторных винтов в цилиндрическом корпусе позади пассажирского отсека изменило тон. Йозеф не стал сопротивляться силе инерции, его голова повернулась, и он посмотрел наружу через гладкий купол обзорного иллюминатора поверх голов двух стрелков, которые, не считая его, были единственными пассажирами самолета.
Редкие полосы белых облаков разошлись, открывая ему отличный обзор. Колеоптер пролетал над каньоном Брегхут с его отвесными стенами из красного камня, уходящими далеко вниз, куда редко заглядывало даже полуденное солнце. Навстречу рассвету раскинулись террасы виноградников, и солнечные батареи раскрывались и поворачивались, словно черные паруса какой-то океанской шхуны. Вдали к растянувшимся на целые километры шпалерам прильнули зеленые волны растительности, напоминавшие застывшие в падении водопады изумрудов. Будь они ближе, Йозеф смог бы рассмотреть и силуэты сборщиков вместе с автоматонами в керамических корпусах, которые двигались между шпалерами, срезая с паутины лоз поспевшие грозди.
Двигатель колеоптера снова взревел, когда машина поймала восходящий поток и вошла в плавный разворот, выравнивая курс на жилые башни, поднимавшиеся с вершины скалы к светлеющему небу. Стены высоких стройных сооружений покрывали целые акры белой штукатурки, а нарушавшие ее монотонность ставни окон почти везде еще были закрыты. Новый день только начинался. Большинство жителей столицы в этот предрассветный час еще спали в своих постелях, и Йозеф откровенно им завидовал. Выпитая в спешке чашка рекафа, составлявшая весь его завтрак, только раздразнила желудок. Он плохо спал предыдущей ночью — в последнее время это случалось нередко, — и когда сигнал вокса прогнал остатки тяжелой дремоты, он почти обрадовался. Почти.
Гул двигателя поднялся до протяжного воя. Колеоптер увеличил скорость и снизился, пролетая над лесным массивом, окаймлявшим главные аэродоки столицы. Йозеф засмотрелся на ковер мелькающих зеленых и коричневых пятен и постарался забыть обо всем на свете.
Неожиданно в негромком разговоре двух егерей его насторожило одно слово. Йозеф нахмурился и постарался не обращать на него внимания, не слушать чужих разговоров, а сосредоточиться на звуке двигателя, но это ему не удалось. Это слово, имя, произнесенное шепотом из страха перед могуществом его носителя.
Хорус.
Всякий раз, когда Йозеф слышал это имя, оно звучало проклятием. Каждый, кто осмеливался его произносить, опасался повысить голос, словно страшась навлечь на себя гнев неведомых сил. Или, возможно, из страха, что эта комбинация звуков, произнесенная во весь голос, может вызвать сильный приступ тошноты. Это имя тревожило его. Слишком долго оно олицетворяло благородство и героизм, а теперь его значение изменилось на противоположное, и это никак не укладывалось в аналитическом разуме Йозефа.
Некоторое время он колебался, не предостеречь ли сидящих рядом попутчиков, но в конце концов отказался от этой мысли. При всем обилии солнечного света над процветающим обществом Йесты Веракрукс в этом мире существуют мрачные тени, о которых не каждый хотел бы знать. И в последнее время тени стали длиннее и гуще, чем обычно, а людей охватили страхи и сомнения. Этого следовало ожидать.
Колеоптер еще раз поднялся, чтобы перевалить через последний барьер из горных сосен, а затем стал спускаться к остроконечным башням, посадочным площадкам и блокгаузам, составлявшим главный порт столицы.
У транспорта Защиты имелось особое разрешение, и потому колеоптеру не требовалось запрашивать наземные службы для определения посадочной площадки. Вместо этого пилот ловко проскользнул между двумя наполовину заполненными газом воздушными шарами и опустил машину на клочок феррокрита размером не больше самого самолета. Йозеф и двое егерей только успели спуститься по трапу, как поток воздуха от винтов снова превратился в яростный вихрь, и колеоптер взмыл к голубому небу. Прикрыв глаза ладонью от пыли и поднятых ветром листьев, Йозеф проводил его взглядом.
Затем он засунул руку под китель и, потянув за цепочку, вытащил висевший на шее тонкий серебристый стержень. Йозеф огляделся по сторонам и большим пальцем рассеянно провел по всей длине стержня, по гравировке и встроенным символам, удостоверяющим его ранг и полномочия смотрителя. В отличие от егерей, носивших во время дежурства на улицах латунные бляхи, смотритель с таким стержнем имел статус офицера-дознавателя.
Пассажиры колеоптера присоединились к другим служащим, которые тщательно осматривали всю прилегающую территорию. Позади них Йозеф заметил автоматизированный установщик заграждений, за которым тянулся толстый кабель с предупредительными флажками.
Его взгляд остановился на знакомом лице.
— Сэр!
Высокий и худой Скелта, как утверждали злые языки, своим внешним видом напоминал грызуна-переростка. Егерь, слегка сутулясь, хотя колеоптер давно улетел, поспешно устремился к Йозефу. Он был бледен, сосредоточен и часто мигал. Молодой человек мечтал перейти из уличных постовых Защиты в отдел расследований и потому в присутствии дознавателей всегда старался проявить себя серьезным и вдумчивым сотрудником, но у Йозефа никак не хватало духа сказать ему, что для такого повышения ему недостает сообразительности. Скелта был неплохим парнем, но порой проявлял такое невежество, что у Йозефа так и чесались руки дать ему затрещину.
— Егерь, — кивнув, произнес он, — что ты мне можешь доложить?
По лицу Скелты промелькнула тень, что было ему совсем не свойственно, и Йозеф не преминул это отметить. Смотритель летел сюда, ожидая принять участие в расследовании обычного преступления, но поведение Скелты его насторожило, и впервые за это утро Сабрат спросил себя, во что он впутывается на этот раз.
— Это, гм… — Егерь умолк и тяжело сглотнул, а его взгляд стал рассеянным, словно он думал о чем-то постороннем. — Будет лучше, если вы сами все увидите, сэр.
— Ладно. Показывай.
Скелта повел его мимо аккуратных рядов контейнеров, представлявших собой восьмиугольные капсулы величиной с обычный автомобиль. Здесь повсюду царил запах выдержанного эстуфагемийского вина, впитавшегося в массивные поддоны и пролитого на каменные плиты площадок стоянки. Теплый, успокаивающий аромат сегодня казался особенно сильным и обволакивающим, словно он пытался скрыть другой, не столь приятный запах.
