Андрей Стригин - Раса

— Ладно, батя, выкладывай, что случилось. Я хирург, но без практики, работы нет. Работаю грузчиком, семью кормить надо, — как бы в своё оправдание басом говорит увалень, с серыми как свинец глазами.

— Не хрена себе? — теперь удивляюсь я. — Тебе нельзя, руки испортишь.

— Понимаю, но я стараюсь не напрягаться.

— Конечно! Я видела, какие ты ящики таскаешь, — с потрохами сдаёт его лупоглазая девушка с наивным лицом.

— Если не вдаваться в детали, мужчине руку чуть не оторвало. Кость сломана, мышцы сильно повреждены, но артерии, жилы, вены почти не пострадали. Есть шанс, руку можно спасти, если принять срочные меры, — разъясняю я ситуацию.

— Крови много потерял?

— Много и сейчас сочится, повезло, что у него жена боевая. Первую помощь оказала весьма не дурно.

— Я схожу, — поднимается с места сероглазый увалень.

— Семён, тебе помочь? — высказывается кто-то без особого энтузиазма.

— А, что, кроме меня, здесь есть ещё хирурги? — усмехается парень.

— Так не оперировать же будешь, а опять таскать. Видно на роду у тебя написано, взял побольше, понёс подальше, — я поморщился, шутка неудачная, но Семён и бровью не повёл.

— Пойдём, батя.

— Меня Никитой Васильевичем звать, — представляюсь я.

— Понятно.

Мы отходим от весёлой компании и Семён неожиданно выпалил:- Я всё знаю.

— Что именно? — останавливаюсь я.

— Я догадался, и вы тоже всё знаете. Во-первых, у меня было предчувствие с месяц. Думал бред какой-то, мерещилось, что полечу в "Ноль", — он усмехается. — Якобы нам дают шанс начать всё с начала, остальные обречены. Оставят кучку людей, причём без разбора. Выкарабкаются, значит, у человека есть будущее, а нет, что-то придумают, на замену. Вы обратили внимание, Никита Васильевич, Солнце взошло с моря, а не наоборот? Мы вообще неизвестно где. Может это даже не Крым. Я орлов видел, как страусы по размеру. Недавно бегал наверх, всюду лес. За оленем наблюдал, он величиной с буйвола. Это доисторический мир.

— Твои ребята знают?

— Нет, но чувствую, о чём-то догадываются, сегодня слишком веселятся, как перед истерикой. Наверное, этот мир нас, людей, подготовил, чтоб стресса сильного не было.

— Моя племянница медведей видела, никто не поверил, кроме меня, — я вздыхаю.

— Очень скоро поверят, — с горечью говорит Семён.

— Придётся выживать, — мне грустно и тяжело на душе.

— Придётся. Только необходимо подойти к этому грамотно.

Мы выходим из-за камней. Нас с нетерпением ждут.

— Поторапливаться надо, — Егор искоса смотрит на Семёна.

— Это, Семён, молодой хирург, будет ассистировать, — с ходу бросаю я. Семён подходит к раненому.

— Нападение акулы? — без обиняков спрашивает он.

— Да, — кивает Катерина.

Семён существенно разгружает Катерину, которая, наконец, смогла взять за руку хныкающую дочурку. Маленький сын ведёт себя по-мужски, не плачет и пытается помогать матери, правда, этим больше мешает. Но она с благодарностью принимает заботу малыша. Мне импонирует её позиция. Очень верное воспитание, из мальчугана будет толк, когда вырастит.

Осторожно идём по берегу. На этот раз много людей проявляют сочувствие к раненому, хотя, вижу, некоторым просто любопытно. Мы предупреждаем всех, в море появились опасные хищники и вовремя, многие открыли для себя пляжный сезон. Нам мало верят, даже глядя на изувеченную руку подводного охотника, но идущий с нами рыбак, в таких красках рассказывает, как он выловил белую акулу, что всех купающихся, чуть ли не за шиворот повыдёргивали из воды их друзья и родственники.

Наконец прибываем на свою стоянку. Мать, как обычно, грохается в обморок, она не переносит вида крови. Тёща тоже еле держится, другие покрепче, включая мою Ладушку, она у меня вообще молодец, трудности её только мобилизуют. Аскольд близко не подходит, с непонятно странным выражением на лице наблюдает со стороны, тесть сразу предлагает помощь, Стасик с Ирочкой взялись за руки, как школьники, очень переживают. А Светочка примкнула к детям и принялась утешать их в меру своего возраста.

Егор с Игнатом быстро разбивают палатку, а сынок откуда-то приволок два ящика и четыре доски. Из них сооружаем, нечто подобие операционного стола и взгромождаем туда раненого.

Он очень плох, пару раз терял сознание и я побаивался, что может умереть от болевого шока. Не раздумывая, вливаю в рот полбутылки водки, он приоткрыл глаза и благодарно представляется:- Геной меня звать.

— Ожил, очень хорошо. Так вот, Гена, лежи не дёргайся, привязывать не будем, всё равно не получится, ящики сами по себе неустойчиво стоят. Сделаем новокаиновую блокаду, она несколько снимет боль, но если будет невтерпёж, попросишь ещё водки. Договорились?

Он кивнул, в глазах появилась твёрдость, приготовился, значит. Я разложил инструмент, глядя на который, плакать хочется. Но, по крайней мере, скальпель, пару зажимов, иглы, нитки имеются.

Обильно смачиваю водкой салфетки, Лада поливает на руки всё той же водкой и, отогнав всех от палатки, принялись оперировать. Я никогда в жизни так виртуозно не работал, но всё же, иной раз, хотелось опустить руки. Не в условиях стационара, эта операция почти безнадёжна. Семён ассистирует первоклассно, удивительно, как его не заметили, он же просто самородок. Я хирург с большим стажем, но без Семёна были бы проблемы. И Гена ведёт прилично, боль терпит, водку не просит.

Прошло два часа, завязываю последний узелок, устанавливаем на руке шину и облегчённо вздыхаем. Получилось, шанс, что рука останется, больше девяноста процентов.

— Никита Васильевич, первый раз вижу такую работу, я ваш ученик навсегда, — серые глаза Семёна источают восхищение.

— Без тебя, Семён, у меня могло, не получится, — говорю истинную правду. — Что ж, пойдём к народу.

Мы выползаем из операционной. Катерина подлетает как наседка.

— Всё, через месяц останутся только рубцы. В рубашке родился твой мужчина.

Она бросается благодарить, но я отмахиваюсь.

— Вот теперь можно выпить, да, Семён?

— Как скажете, профессор.

Показывается Аскольд с ведром картошки.

— Может, запечём?

— Нет! — вскричали мы с Семёном одновременно.

— Почему? — удивляется он, рассматривая овощи, словно увидел в них скорпионов.

— Это бонус, — говорит Семён.

— Повремени, — предлагаю я.

Картошка, это же плодовая культура будущего. Как прав, Семён, это бонус, возникает мысль.

— Папуля, — прижимается к Аскольду Светочка. — А Солнышко наоборот движется, не в море, а туда, — с детской непосредственностью машет ручонкой маленькое сокровище.

Возникает тишина. Все проанализировали слова ребёнка, и оказалось это правдой. Солнце, действительно заходит за скальную гряду, не тонет в море.

Игнат не удерживается на ногах, рухнул на песок. Для штурмана это чересчур.

— Природная катастрофа, — шепчут его уста. От бравого вида не осталось и следа. В глазах, как злобные тараканы, бегает паника, — океаны выйдут из берегов, цунами смоют материки…

— Никто ни кого не смоет, — плеснул на него презрительным взглядом. В данный момент он начинает меня раздражать. Не люблю паникёров, — мы оказались в другом мире, и я докажу это. Сейчас подымаемся вверх. Гарантирую, место не узнаете. Семён видел лес и зверей. Кстати, и Светочка видела лес, думаю, медведей тоже. Только давайте не паниковать. Организуем жилища, займёмся пропитанием. Уверен, всё наладится, нас много, не сомневаюсь в блистательных результатах, — я произнёс пламенную речь, но аплодировать никто не стал.

— Пойдём, поглядим, — соглашается тесть. Он встаёт, дёргает плечом, будто поправляет ружьё. Не дожидаясь нас, идёт к тропе.

— Вот здорово! — подскакивает ко мне Ярик. — В школу идти не надо, гуляй целый день.

— Это ты ошибаешься, бабушка Лиля не допустит, что бы ты рос неучем. Правда, мама, — обращаюсь к тёще.

— Да, да, конечно, — всхлипывая, выговаривает она, вытирая слёзы. Я с удивлением замечаю, как вмиг она постарела.

— Сынок, может, ты ошибаешься, а Солнце всегда заходит в ту сторону, — мать просящим взглядом смотрит на неправильное светило.

Все молчат. Мы часто бывали на этом берегу и любили смотреть, как оно, наливаясь багровым огнём, заходит в море. Это событие всегда разное, но всегда прекрасное.

Глава 2

Медведей не встретили, может к счастью, но лес там, где была пыльная степь, увидели все, и орлов. Они парят на огромной высоте, но всё равно ощущается их

мощь и размеры. Семён прав, размерами они не менее страуса. Смотрю на окружающих меня родных людей. Лица суровые, даже намёка на панику нет, в глазах горит фанатичный огонь. Они готовы сражаться и выживать. Для меня это откровение. Радость зарождается в сердце и полыхает как огонь. Надежда, понятие хорошее. "Будем живы, не помрём", выплывают в мозгу правильные строчки.