Дмитрий Глуховский - Последнее убежище (сборник рассказов)
— А туннель?
— Любой туннель рано или поздно заканчивается. И выводит на свет, как сказал один классик. — Директор улыбнулся. — В теоретическом светлом будущем, конечно…
Стук в дверь.
— Да? — сказал Директор. Дверь скрипнула, в щель просунулась мордочка секретаря. Острая, как у крысы.
— Простите, товарищ Директор, но вы просили сообщить… Мортусы приехали. Прикажете выдать им тела? Или подождать?
— Что, вы и этого без меня решить не можете?!
В ответ на начальственный гнев мордочка стала еще острее, сморщилась и исчезла.
— Видите, Максим, — Директор повернулся. — Как бывает… даже элементарные вещи приходится решать самому… Чаю попить некогда! Так о чем мы говорили?
Макс вздохнул:
— О светлом будущем. И о том, какое место в этом будущем должен занять я…
* * *Директор внимательно посмотрел на Макса, кивнул:
— Прекрасно! Вы нужны нам, Максим. У вас явные задатки лидера.
Макс не сразу сообразил, что ответить.
— Это, видимо, чувствуется по тому, как я вожу тачку? — съязвил он наконец. — Прирожденные лидеры бегают по-особенному, я понимаю.
Директор кивнул:
— Вы ерничаете, это ваше право… Но подумайте вот о чем, Максим: откуда, по-вашему, берутся воспитатели?
Макс залпом допил остывший чай, не чувствуя вкуса. Поставил стакан на стол. «Хочешь быть одним из нас?» Намек вполне прозрачный…
— Не торопитесь, — сказал Директор. — У вас есть время подумать. Может, у вас остались вопросы?
Макс облизал пересохшие губы. Вопросы? Есть вопросы. Как мне отсюда слинять?
— Кто меня… хмм, — он помедлил. — Кто меня рекомендовал?
— Константин Болотько.
— Кто это?
Директор улыбнулся.
— Думаю, вам он больше известен как… Хунта.
* * *Из кабинета Директора Макс вышел в задумчивости. Не то чтобы его вдруг начали радовать местные порядки… Но после разговора с Директором многое встало на свои места. Странные на первый взгляд правила складывались в единую систему, которую было бы неплохо изучить. Задумчивого Макса отловил «нянечка» и вручил тачку — видимо, чтобы он не зря переводил мысленную энергию. Макс очнулся, только когда катил тачку обратно — груженную выработанной землей. Ладони гудели.
— Что с гобой, брат? — спросил Убер. Макс коротко пересказал разговор с Директором — опустив подробности о повышении. Скинхед хмыкнул.
— Директор сумасшедшего дома, — с каким-то даже удивлением произнес он. — Да уж… не хотел бы я под такой вывеской полежать.
— А под какой бы ты хотел?
Уберфюрер почесал лоб.
— Даже не знаю. Может, «Здесь лежит свободный человек»? Или: «Он сбросил диктатора и мерзавца»! Как тебе?
— Разговорчики! — заорал один из «нянечек» издалека. Пошел к ним, сжимая в кулаке дубинку…
Убер подмигнул Максу и покатил тачку дальше.
* * *Больше всего это напоминало китайскую лапшу, сильно разваренную, залитую-красноватым соусом с привкусом рыбных консервов. Но воспитуемым было все равно, лишь бы горячее. Стук ложек — настойчивый, торопливый — слышно, наверное, даже на Московской.
Несмотря на сомнительный вкус варева, Макс съел все — но сытости не почувствовал. Даже близко не. Облизать миску, что ли? Он задумался. Да как-то не комильфо.
Другие, впрочем, были не столь щепетильны — миски вылизывались вовсю. Макс огляделся.
Мужик с поджарым лицом, словно высушенным радиоактивным излучением, в сердцах отодвинул пустую миску. Бросил ложку. Звяк!
— Порции все меньше, — сказал он. — Не, ну… — он задумался, как выразить свое возмущение.
— Ну, не звездец ли? — подсказал Убер.
Мужик недоверчиво уставился на скинхеда — издевается? Потом решил, что формулировка точная.
— Истинный звездец! Экономят, уроды, — сказал он решительно. — На нас экономят! В Москве уж точно не так.
Скинхед ослепительно улыбнулся:
— Это да, — согласился он. — И даже туннели у нас уже, чем московские! Мне один из метростроя рассказывал, что в Москве туннели шесть метров в диаметре, а у нас пять с половиной. Опять сэкономили, сволочи, — пожаловался Уберфюрер непонятно кому. — Представляешь, брат?
За столом уже откровенно ржали.
— Ты смотри, — с тоской сказал тот же поджарый мужик. — Куда податься человеку? Где найти хорошее место?
Скинхед улыбнулся. Двух передних зубов не хватало — что придавало бандитской физиономии Убера особое обаяние.
— На Зурбаган, — сказал он.
— Так это же сказка… — протянул поджарый разочарованно.
— Ну и что? Лучше хреновая сказка, чем дерьмовое здесь. Я вообще люблю сказки. Если бы в этом мире не было сказок, в нем бы давно уже ничего приличного не осталось. Вот Киплинг, уж на что был солдат и джентльмен, а сам писал сказки. Отличные. Вот коммунизм — это тоже сказка. Ну и что? Все равно он когда-нибудь наступит.
— Прям уже наступил, — сказали из толпы с сарказмом. — Одни коммунисты вокруг, а ни одного счастья лишнего.
— Это верно, — кивнул Убер. — Этого они не учли. А где лучше?
Народ вокруг зашумел, загомонил — тема «где в метро жить хорошо», никогда не надоедала. Здесь каждый мог вставить свое слово.
— Вот бы на Восстании… там, говорят, неплохо.
— На Восстании уже была война, им только тебя не хватало… придурок.
— Заткни пасть!
— Да пошел ты.
— А Кировский? — спросил кто-то. — Там как?
— Кировский завод, что ли? Знаю, — махнул рукой Уберфюрер. — Я там бывал. Еле живым выбрался. Нет там ходу нашей братии, забей, братишка. Гопота одна собралась. Ни закону, ни порядка. Как они друг друга еще не перебили, не знаю. Самый проблемный район был в Питере, еще даже когда ничего не началось…
Макс представил вереницу людей, стоящих на коленях. Выстрел, выстрел, выстрел. Бах, бах, бах! Кировцы падают один за другим. Следующий громила валится лицом вперед (хотя лица у него больше нет), на мощной шее — синяя татуировка «летучая мышь». Макс видит: рукав коричневой кожаной куртки, в руке — пистолет. Банг!
Вспышка.
Кувыркаясь, медленно летит гильза. Падает на гранитный пол, отскакивает со звоном… катится…
— Они, прикинь, нас вообще за людей не считали, — продолжал Убер. — Мы, кричат, за дружбу народов! И давай нас мочить. Какой-то вор в законе у них главный. Но я думаю, это все фуфло — насчет «в законе». Явно какой-то отморозок, только побашковитей. Вообще кировская братва, говорят, сейчас совсем страх потеряла…
— В каком смысле? — Макс поднял голову.
— На Нарвскую лезут вовсю. Как тараканы. Но там у них тоже крутой перец есть, Лётчиком зовут. Правильный мужик, я слышал… Хотя и отморозок, конечно.
* * *— Этой ночью? — Уберфюрер почти не разжимал губ. Он остановился, сделал вид, что колесо тачки попало в выбоину.
Макс кивнул.
— А то задержались бы, — предложил Убер, выворачивая рукоятку, чтобы колесо выехало из ямы. — Я бы тут профсоюз сколотил. Или боевую ячейку.
— Сколоти гроб, — посоветовал Макс. Мотнул головой. — Вон для того придурка.
Там стоял фланелевый тип, что руководил их «воспитанием». Скобля.
Убер улыбнулся. К ним уже шел «нянечка» Хунта — судя по всему, заготовив пару ласковых. Скинхед толкнул тачку, мимикой лица показал злобному амбалу: все, все, уезжаю. Работаю в поте лица. Задницу, простите, рву.
Макс сжал, разжал ладони, разгоняя кровь. Поудобнее взялся за рукоятки тачки и покатил…
Сегодня.
* * *Уберфюрер на ходу запел — негромко, высоким, но очень приличным голосом:
Из праха человека слепил господь.А мне Господь дал кости и плоть,Кости да плоть, спина, как плита,Но мозги тупые и башка не та!
Докатил тачку до ряда тележек, аккуратно поставил и бегом вернулся в строй. Прямо идеальный заключенный. Воспитатель милостиво кивнул.
Скинхед выпрямился.
— Трудновоспитуемый Убер прибыл! — доложился он. «Нянечка» посмотрел на него налитыми кровью глазами. Хунта не доверял Уберу, особым надзирательским чутьем выделяя его как потенциального бунтовщика. Но скинхед вел себя с утра как шелковый, поэтому «нянечке» не за что было уцепиться. Хитрец.
— Перекур десять минут! — объявил воспитатель.
Трудновоспитуемые расселись вокруг железной бочки с песком.
Настоящего табака ни у кого не было, даже «нянечки» курили какую-то траву, что выращивали в дальних туннелях. И ее же сбывали воспитанникам.
Уберфюрер был здесь в своей стихии. То есть трепался.
— Это раньше она Дыбенко была, — пояснил Убер белобрысому пареньку. Лицо у того было измученное. — Понимаешь, трудновоспитуемый брат мой?
— А сейчас?
— Сейчас «Веселый поселок».
— Какой-какой? — переспросили из толпы курильщиков. Над головами плыл синеватый колючий дым.