Ник Перумов - Череп на рукаве

— Не знаю. Что-нибудь совсем мелкое.

— Боевые штаммы? Вирусы?

— Возможно, но с таким врагом мы бороться умеем. Сыворотки, антидоты — с нами не так легко справиться. Мы победили хищную микросферу на добрых пяти десятках планет. Справимся и тут, пусть даже понеся на первых порах потери. Нет.

— Ты ведь уже придумал, что вместо?

— Я — не «они», Рудольф. Я бы на их месте прибег к насекомым, но не крупным, не чудовищным. Осы. Пчёлы. Шершни. Муравьи. Несложно дать им яд или даже комбинацию ядов. А такие токсины — это не вирусы. Против цианистого калия или синильной кислоты противоядия не существует. Немного модернизировать ядовитые железы — и вот вам, пожалуйста, пчела, укус которой смертелен, и никакая сыворотка, никакой антидот против неё не подействует. И никто не станет стрелять в рой шершней из штурмовой винтовки.

— Можно из огнемёта… — озабоченно проронил лейтенант. Мои слова, похоже, всерьёз зацепили его.

— Конечно, хороший стрелок может сжечь компактно летящий рой. Ну а если это туча и она атакует со всех сторон? Конечно, можно пустить в ход пестициды и дефолианты, можно уничтожать гнёзда и колонии на ранних стадиях… но это всё равно паллиатив. Если «они» до этого додумаются, нам придётся солоно. Высаживаться только в скафандрах высшей защиты или что-то вроде того.

— Ну ты и накаркаешь… — проворчал лейтенант. — Осы, шмели всякие… — Он храбрился, однако я видел, что он сбит с толку и растерян.

— Может, тараканы. Или пауки. Или крошечные ящерицы. Одним словом, что-то слишком мелкое, чтобы против него было бы действенно наше оружие.

— Но их же можно травить, верно?

— Верно. А что станет с планетой, где в ход широко пойдёт такая отрава? Для нас она, боюсь, станет совершенно непригодной.

— Верно… — протянул лейтенант. — Хорошо сказал, Рус. У тебя есть мозги, недаром тебя вахмистр хвалит.

— Благодарю… Рудольф. Лейтенант взглянул на часы.

— Бомбовоз выходит на цель. Если, конечно, не сбился с курса. — Он посмотрел на меня. — Веруешь в Бога, Рус?

— Верую. Имею честь быть православным, господин лейтенант.

Рудольф усмехнулся.

— Тогда молись ему. Как можно горячее. И по-русски. Кто знает, может, поможет. — Его коммуникатор коротко взблеснул: красный, жёлтый, красный. — Начинаем отсчёт. — Лейтенант побелел, но держался. У меня в животе всё скрутило так, что казалось, перенапряжённые мускулы вот-вот лопнут. Вновь мигание лейтенантского переговорника. Красный, красный, красный.

— Сбросили, — прошептал лейтенант. — Ну, теперь держись…

Лица ребят белели в полумраке убежища. Все замерли, оцепенели, только в более дальних отсеках по-прежнему гомонили распалённые недавним боем ополченцы. Они ничего не подозревали… хотя как тут можно ничего не подозревать? Не дураки же они, в самом деле…

Эта мысль на краткое время отвлекла меня.

А потом я вдруг уловил, как лейтенант считает — едва слышно, одними губами:.

— Тридцать один, тридцать, двадцать девять, двадцать восемь…

Раздва-кряк разинул рот, уставился в потолок широко раскрытыми глазами.

— Двадцать пять, двадцать четыре, двадцать три… Мумба шевелит посеревшими губами, вроде как молится.

— Двадцать, девятнадцать, восемнадцать… Глинка сплёл пальцы, вжал в них лоб, словно надеялся, что этого защитит.

— Пятнадцать, четырнадцать, тринадцать…

— Господи, спаси и сохрани, — вырвалось у меня по-русски. — Спаси и сохрани, Господи, чадо своё, как спасал ты во времена оны…

— Три. Два. Один, — спокойно и уже в полный голос отсчитал лейтенант.

Рука великана ударила в чудовищный барабан, наверное, размером с целую планету. Другая рука того же великана встряхнула как следует бронированную коробку со сбившимися в кучу людьми, подобно тому, как мальчишка встряхивает спичечный коробок с жуками. Разом лопнули, рассыпавшись колючим дождём острых осколков, лампы, всё вокруг наполнилось едкой пылью, взвыли на пределе компрессоры, проталкивая воздух сквозь задыхающиеся фильтры…

А потом всё разом стихло, и в наступившей жуткой тишине слышно было только натужное гудение стонавших под полом машин. Они старались до конца, пытаясь спасти нас.

Ещё не веря в то, что мы живы, я бросил взгляд на сгиб руки, где тихо и мирно тикал счётчик.

Сто двадцать микрорентген в час — в шесть-семь раз выше нормы, но не смертельно. Как бы то ни было, убежище выдержало. «Стержневая нация» ладила крепко.

— Всё, господа, — поднялся лейтенант. Он уже перестал быть Рудольфом. Только — лейтенантом.

Разом взвыла в голос толпа. Все орали, кто-то суматошно бросился к нам, размахивая кулаками.

В ответ клацнули затворы.

— Спокойно, господа, спокойно. — Сам лейтенант был бледен, но держался стойко. — Сожалею, что не мог проинформировать вас раньше. Приказ верховного командования. Только что было проведено массированное сканирование местности наверху. Остановить инфестацию иными средствами оказалось невозможно. Нам следует оставаться здесь. До тех пор, пока к нам не пробьются спасательные команды. После этого будет осуществлена полная и всеобъемлющая эвакуация. Компенсации за утраченное имущество и страховые премии будут выплачены в строгом соответствии с законом, по ускоренному графику. Ещё раз прошу всех соблюдать спокойствие. И… от лица Имперских Вооружённых сил, как старший офицер, приношу вам извинения — свои и командования. Поверьте… иначе было нельзя. Те, кто стоял вместе с нами у бойниц… они видели. Они не дадут мне солгать. Лемуров сегодня было не удержать. И мы решили… лучше потерять город, чем пять тысяч жизней. Командование рискнуло. Они верили в ваших инженеров и рабочих. И… они не ошиблись. Мы живы. Осталось потерпеть совсем недолго.

…Конечно, они не успокоились. Конечно, они бросились на него. Правда, уже не с кулаками и не с ножами. Просто с криками, бранью, которые тем не менее мало-помалу стали сменяться вопросами.

Как скоро выплатят компенсацию? Подлежит ли возмещению ущерб от потерь в бизнесе, сорванных контрактов и упущенной прибыли? Предоставят ли им второй раз подъёмные, если они решат устроиться на совершенно новой планете?..

И потекло медленное, тягучее время. Заструилась чёрная река, чёрная, бездонная, незримая. Заструилась сквозь нас, сквозь нашу броню и кости, смешиваясь с сочащейся по каплям радиацией — фон медленно, но верно возрастал. Я прикинул, что через трое суток он дойдёт до одного-двух миллирентген в час — тоже ничего особо страшного, но всё-таки неприятно. О том, что творится наверху, мне не хотелось даже и думать. Собственно говоря, непонятно, как мы станем отсюда выбираться — вместо Ингельсберга сейчас настоящая горячая зона, битком набитая тяжёлыми изотопами и светящая на тысячи и тысячи рентген; входить туда — верная смерть. Наша броня — облегчённая, мы не брали с собой настоящих лат, которым, на самом деле, не так страшна даже и радиация и в которых на время можно хоть даже на место эпицентра.