Наследие Вермахта - Алексей Сергеевич Архипов
Бригадефюрер «SS» Ральф Зигерт
Прочитав ещё раз своё прощальное послание пока на бумаге подсыхали чернила, Ральф аккуратно убрал ручку обратно в пенал и, закрыв журнал, отложил его в сторону. В этот момент из-за двери донёсся шум, дверь приоткрылась, и в комнату вошёл заместитель Зигерта по административно-штабной части штабсфюрер Гейнц Кальттенхопф.
— Всё готово, бригадефюрер! Команда построена в доке и ожидает вас, — строго доложил он с армейской выправкой.
— Спасибо, Гейнц, — спокойно и равнодушно ответил Зигерт, но я не выйду к команде. Я не хочу официальности, для меня это слишком пафосно выглядит, думаю, вы поймёте. Давайте лучше выпьем с вами на прощанье коньяка.
— Конечно, бригадефюрер, — уже с другой более грустной и сконфуженной интонацией произнёс Гейнц.
Зигерт наполнил оба бокала до половины и передал один Гейнцу. В оперативном штате конечно же были ещё офицеры. Неделю назад, когда была получена последняя шифровка из Берлина, все шесть старших офицеров находились здесь на совещании, и именно тогда Зигерт сразу сообщил всем о своём намерении остаться. Для этого контингента людей, собравшихся вместе, такое заявление было понятным и категоричным и по своей сути, и по причинам, и по критерию абсолютной необсуждаемости. В тот момент это выглядело, как затянувшаяся тишина, которая как ключ или как какой-то внутренний выключатель сразу изменила настроение каждого из тех, кто долгое время работал с Зигертом рука об руку. Это было что-то наподобие тонкой границы между осторожностью и страхом. Скорбь и печаль перемешивались с осознанием серьёзности намерений на фоне хорошо известных всем внутренних качеств бригадефюрера, а также и ещё одного фактора. Дело в том, что пол года назад Ральфу Зигерту сообщили, что его жена погибла во время бомбардировки. Единственным, что смягчало эту ситуацию в некотором роде, было отсутствие у них детей. Теперь Зигерта ничего не сдерживало на этом свете. Никто не задавал ему вопросов всё это время, как раз в виду той самой осторожности и только сегодня, уходя с камбуза он подошёл к дежурному вахтенному офицеру, которым был Гейнц и тихо сказал ему: «Пусть в конце ко мне зайдёт кто-нибудь один». Ральфу было тяжело, но ещё тяжелее для него было бы видеть в последний раз лица всех хорошо знакомых и уважаемых коллег. Для него было всё уже решено и слишком шумные похороны были излишними. Допив коньяк, Зигерт учтиво забрал пустой стакан у Гейнца и довольно легко и спокойно сказал:
— Всего хорошего, штабсфюрер, и спасибо за службу.
— HEILHITLER!!! — в положенной форме чётко отдал честь Гейнц Кальттенхопф, придя в строгую позицию, топнув ногой и вытянув вверх правую руку.
— SiegHeil, — с сохранённым положенным напряжением в голосе, ответил Зигерт, прощально поворачиваясь к столу и ставя на него один бокал.
Гейнц развернулся и вышел наружу, а Зигерт подошёл к мойке, вымыл бокал, протёр его насухо полотенцем и поставил на место в сервант. Затем он развернулся, подошёл к краю стола, взял свой бокал и посмотрел на глобус, который стоял рядом.
— SIEGHEIL!!! — прокричал он с явной злостью и истерикой в голосе, ударив со все силы по глобусу рукой наотмашь так, что глобус треснул и отлетел в сторону на пол.
Затем, вернувшись в прежнее спокойное состояние, он подошёл и сел на своё обычное место. Налив полный бокал коньяка, он вынул из внутреннего кармана парадного кителя ампулу, надломил её и вылил содержимое в бокал. Затем надел свои кожаные чёрные перчатки, последний раз взглянул на часы над входом, на которые точно также смотрел все эти годы, и одним залпом выпил весь коньяк. После этого он, закрыв глаза, отвалился к спинке стула, опустив голову и уронив руки вниз на колени, как будто от неимоверной усталости. Так он и просидел около пяти минут, пока не уснул навсегда.
КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ ЭПОПЕИ «СКВОЗЬ ЛЁД И СНЕГ»
