Дорога мстителя - Алексей Алексеевич Доронин
По вечерам, после полевых работ, хватало работы по дому. Натаскать воды из колодца, почистить в курятнике, насыпать курам корм, помочь хозяину на мыловарне, наколоть дров… Зато у Саши теперь не оставалось времени порефлексировать, голова была ясная, настроение ровное. По посёлку Данилов особо не шлялся, иногда помогал «старику» отвезти что-нибудь на ярмарку… которая была в двух шагах.
Ангар, в котором она располагалась, предназначался раньше для тракторов или чего-то подобного. Но у Орловки всё же имелся собственный самолёт. Хотя никакого аэропорта тут, понятное дело, не было никогда.
Вторая после ярмарки достопримечательность деревни находилась на дальней окраине, в поле. И ему не показалось в первый день, что там что-то блестит: это был упавший, даже почти севший большой самолёт.
Старожилы рассказывали: когда люки вскрыли, «они там все сидели как живые». Младший видел самолёты чаще всего на картинках и в фильмах. Хотя у них был аэропорт между Прокопой и Новокузнецком, но этот самолёт оказался больше, чем те, которые стояли там на вечном приколе.
Огромный, всё ещё красивый, несмотря на прошедшие полвека. На боку надпись – Boeing. Нынешние дети думали, что «Боинг» означает любой боевой самолёт. Но этот явно был гражданский. Внутри, похоже, случилось возгорание, виднелись черные следы и вспучившаяся краска. Но до топлива огонь не добрался… иначе, если верить кино, самолёт бы разнесло к чертям. А когда деревенские, притащив длинную лестницу, смогли как-то вскрыть люк и попасть внутрь, пламя уже давно погасло без доступа воздуха. Спасать там было некого.
Вот такая история.
Местные растащили все вещи, кресла вынули, обивку сняли. Не додумались только, как можно использовать дюраль, а может, не смогли отодрать. В честь самолёта называлось местное питейное заведение: бар «Лётчик».
Место это Саше сразу не понравилось, он даже не попытался зайти внутрь маленького прокуренного павильона с пластмассовыми столами и стульями. Через окно можно было увидеть немного того, что творилось внутри. Ему хватило.
Учитывая торную дорогу, тут бывали подозрительные типы из разных мест, приезжавшие с товарами. Вели себя они иногда вызывающе. Саша видел этих «сбитых лётчиков» в спецовках, штормовках, потёртом разномастном камуфляже, выписывающих виражи, восьмёрки и другие фигуры пилотажа, направляясь из пивной в покосившийся деревянный «клозет».
Местные обычно выпивали дома и сюда особо не заглядывали. А некоторые вообще не употребляли.
Ермолаев-старший полным трезвенником не был.
По воскресеньям приходили сыновья, и большая семья собиралась за общим столом. Выпивали браги, много ели и вели неспешные разговоры. Не молились. Старый Ермолаев, похоже, в отличие от жены, был не столько верующим, сколько суеверным. Примет знал кучу. С его слов, веровал одновременно в Иисуса, Аллаха и всех богов, какие есть. Потому что всё это «бог единый». Но на самом деле верил, скорее, только в себя и в тех, кто ему родная кровь.
Над входной дверью в сенях висел прибитый им очень давно череп козы, «удачу приносящий». Видимо, он символизировал плодородие или силу. Только вряд ли принес удачу козе. Кто-то из Ермолаевых сыновей рассказал Саше, что козу убило упавшим с небес самолётом. Поэтому, мол, она жертва той самой Войны. Хранительница. «За грехи наши…». Впрочем, верить в такое надо было с оглядкой: не разыгрывают ли простачка?
Обсуждали виды на урожай, сенокос, скотину. Необычно холодное начало лета, которое считали чем-то вроде расплаты за феноменально тёплое начало зимы. Родившихся детей и умерших стариков. И наоборот: умерших в посёлке детей и тех, кто состарился и стал совсем плох в свои пятьдесят пять. Стариками не рождались, конечно, но становились рано. И дети в селе умирали часто. Хотя рождались чаще.
Пару раз зашёл разговор и про ордынцев.
– А наш-то суровый, – заговорил старший брат Денис, обращаясь к Сашке. – Слыхал, как наказал жителей Клюквенного?
Не сразу до Сашки дошло, что «наш» – это Виктор Иванов.
Последовал рассказ, как в том селе какой-то чудик обстрелял боевой грузовик ордынцев, а остальные сельчане не поторопились его выдать, начали ерепениться… и «сахалинцы» ничего не сделали и уехали. Люди посмеивались. Но вскоре ордынский отряд нагрянул ночью, и никто даже за ружья взяться не успел. Всех жителей согнали на площадь перед бывшим зданием поселковой администрации. Их командир выбрал наугад по дворам двенадцать мужиков. Установили огромную винтовку на сошках. Мол, надо проверить пробивную силу. Бойцы плотно связали пленных из непокорной деревни в затылок друг к другу, как сороконожку. Пуля то ли прошила всю дюжину насквозь, то ли остановилась в одиннадцатом человеке. Но последний, мол, тоже умер. От ужаса. Остальных угнали куда-то, и больше никто их не видел. А от деревни осталось только пепелище, посреди которого двенадцать трупов ещё долго стояли, насаженные на железные арматуры.
Орловцы со страхом внимали этой истории, которая, похоже, пересказывалась частенько. Но к ужасу примешивалась некоторая доля того, что Сашке показалось… уважением. Вот, мол, какой Его превосходительство Уполномоченный – орёл! Жестоко карает. Повелел «страхом смирять непокорных». А командиры – только исполнители его воли. К тому же у Орловки с Клюквенным был давний конфликт. Может, поэтому особо их и не жалели.
Ещё рассказывали Сашке про хашар. Это когда деревенских рекрутов, набранных принудительно, «сахалинцы» отправляют в первых рядах штурмовать окопавшийся и стоявший насмерть город. Но тут, на Урале, такое, мол, почти не применяли. Добровольцев с запасом хватало, а непокорных городов особо и не было.
Ещё как легенду рассказывали, что где-то на «югах» ордынцы штурмовали укреплённое село и не могли взять. И тогда они подвезли настоящий танк. Конечно, защитники тут же оружие побросали и выкинули белый флаг из старой простыни. Такая силища, куда против неё?
А Саша в это время думал, что люди, которые не боятся стрелять в СЧП, всё-таки есть. Даже если это – последнее, что они сделали в жизни. Впрочем, сам Александр не встречал этих непокорных. Только слышал о них как о психах, отщепенцах и бандитах.
Здесь же все были смиренны, даже те, кто бузил тихонько за закрытой дверью, как сам Ермолаев. Иногда поругивали ордынских бойцов и воевод за самоуправство, к которому Виктор, конечно, отношения, кассации, не имел.
До Орловки власть СЧП в полной мере не дошла только потому, что «сахалинцы» сами пока этого не захотели или не успели. А может, издержки, затраты на полноценную эксплуатацию, не покрывались тем, что можно было с местного населения собрать.
Снова Младший поразился, как люди умеют повторять друг за другом одно и то же. Будто встроенный синхронизатор в
