Мастеровой - Анатолий Федорович Дроздов
— Рядом с ней я обезьяна, — вздохнул Федор. — Да и ростом ниже.
— Ерунда! — успокоил Друг и вдруг запел: — Ну почему ко мне ты равнодушна? И почему ты смотришь свысока? Я не прекрасен может быть наружно, зато душой красив наверняка![82] — после чего рассмеялся. — Эх, Федя, Федя! Красота мужчины в глазах умной женщины — последнее из качеств. Главные — любовь, ласка и забота, и еще возможность содержать семью. У нас все это есть. Слушайся меня, и мы создадим здоровую ячейку монархического общества. Семью, то есть.
— Тьфу! — сплюнул Федор.
Ответом ему стал смех…
* * *Юля была папиной дочкой. Сыновей Сергею Ильичу Бог не дал, впрочем, как других детей — дочь оказалась единственной. Она росла в ласке и заботе. Окончила гимназию, Казанские женские курсы по словесно-исторической специальности. Хотела в Петербурге, но родители не отпустили. О столичных курсах говорили нехорошее. Дескать, женщины там волосы стригут, путаются с мужчинами и идут в революцию. Казань же от столицы далеко, нравы там патриархальные. В Тулу Юлия привезла диплом, оказавшись чуть ли не единственной женщиной в городе с высшим образованием. Не совсем университетским, но все же. Диплом позже очень пригодился.
Жизнь складывалась как нельзя лучше. Родители ее любили, мужчины отличали и вились вокруг красивой барышни. Все изменилось в одночасье. Сначала умерла мать — сдало сердце. Затем простудился и ушел из жизни отец. Кроме горя по любимым людям, на Юлию обрушилось безденежье. Похороны и выплаты долгов унесли скромные накопления семьи. Подполковник Соколов, дабы содержать дочь достойно, залезал в долги, после его смерти кредиторы предъявили векселя. Юлии пришлось опустошить материнский счет в банке, продать дом, драгоценности — свои и матери, даже мебель, а самой перебраться в скромную квартирку в доходном доме. Вырученных денег едва хватило, чтобы рассчитаться по долгам. Жить же стало не на что. Хорошо, что помогли сослуживцы отца. Они собрали денег сироте (пенсион отец выслужить не успел) и пристроили ее учителем в гимназию — женскую, конечно. Хотя и в ней большинство предметов преподавали мужчины. Платили Юлии хорошо: 85 рублей в месяц. Хватало на квартиру и еду, но с одеждой выходило хуже. Прежде Юлия не задумывалась о цене нарядов — их оплачивал отец, но теперь пришлось узнать, что почем. Из дешевой материи платье не сошьешь — на службе не поймут, и самой не хочется. Где взять денег на приличный наряд? Юля давала частные уроки девицам из купеческих семей, но платили скупо. Купцы — люди жадные. Приходилось экономить. Например, стирать самой, закупать провизию в дешевых лавках, штопать белье и чулки. Хорошо, что под платьем их не видно.
Разом рассосались женихи. Одно дело — взять в жены дочь полковника (Сергей Ильич ждал повышения), другое — бесприданницу. Пусть красивую, но нищую. Юлия оказалась словно в вакууме. Никто не носил ей более цветов, не звал гулять в парк или на спектакли гастролирующих театров. Гимназия, ученицы и пустая квартира — таким стал ее мир. А потом появился Хохряков — мерзкий, наглый, беспардонный. Он перехватывал ее на пути в гимназию, предлагая покататься в экипаже, заявлялся и домой. Дверь ему не открывали, и пьяный Хохряков разорялся в коридоре:
— Ты чего выламываешься, ученая? Не надоела нищета? У меня как сыр в масле кататься будешь. Все дам: денег, золота, нарядов. Капитала хватит.
Юлия пожаловалась на него приставу полицейского участка.
— Ничего не сделаешь, — сказал тот и отвел взор. — Закон купец не нарушает. Вот ежели лишнего позволит…
На следующий день Хохряков перехватил ее на пути домой.
— Что, ябеда? — заявил, нагло ухмыляясь. — Нажаловалась на меня в полицию? Дура ты, хоть и ученая. Полиция у меня — вот где!
Он похлопал себя по карману.
Не продай Юлия отцовский револьвер, точно застрелила б негодяя. И потом пускай судят! Но судьба, испытав девушку, наконец повернулась к ней лицом. Случай в переулке изменил все. Бог послал ей защитника. Хохряков не только отцепился, но и заплатил за обиду. Десять тысяч рублей! О таких деньгах она мечтать не смела. По совету Федора Юля отвезла их в банк, оставив пару тысяч себе. Не удержалась. Заказала теплое пальто с меховым воротником и такой же оторочкой обшлагов. Шубку из лисы, меховую шапочку, теплые ботинки, платья и чулки. Не забыла про белье. Показать его некому, конечно, но душу греет мысль, что на теле красота, а не штопанные обноски. Из комнатки перебралась в квартиру поприличнее. Там даже пианино имелось, чему Юлия обрадовалась. И все благодаря необычному мастеровому. Следовало отплатить ему добром, и Юля этим занялась.
На приватные уроки она более не ходила — нет нужды, занималась с Федором. Он приходил не только в воскресенье, но и в будние дни. Учился старательно: внимательно слушал Юлию, выполнял уроки, не обижался на замечания. В первый день принес ей гостинцев: пироги с булками, чай в жестяной коробке, сахар и конфеты.
— Для чего это? — удивилась Юлия.
— Мозгу нужно питание, — объяснил Федор. — Сладкое ему полезно. Не за ваш же счет, Юлия Сергеевна! Без того денег не берете.
— Хорошо, — согласилась Юлия.
Так пошло и далее. В промежутках меж уроками они пили чай, Федор налегал на пироги, Юля ела конфеты и пирожные — их Федор тоже приносил. Уносила грязную посуду, и занятия возобновлялись. Ученик делал успехи: писал хоть с ошибками, но разборчиво. И ошибок становилось меньше. Разнообразия для, Юлия занялась с ним историей, а потом — и иностранными языками. Федор знал их неплохо, но не идеально — грамматика хромала. В его речи встречались незнакомые Юлии слова, причем, нередко.
— Кто учил вас языкам? — спросила она Федора. — Лексика странная.
— Так в приюте было, — ответил он. — Много лет прошло.
— Вы росли в приюте? — удивилась Юлия.
— Там, — подтвердил Федор. — Подбросили младенцем.
— Странно, — развела она руками. — У вас знания как у выпускника реального училища. Я б сказала: даже больше.
— Работал над собой, — ответил Федор. — Век живи, век учись.
Юлия с подозрением посмотрела на ученика, но промолчала. Федор
