Позывной "Хоттабыч" (СИ) - "lanpirot"

Я развернулся обратно к столу и с удивлением уставился на свою тарелку, в которой барахтались, пытаясь выбраться на волю из горячей каши, несколько усатых прусаков. Тараканов, етить! Это он, значица, мне этого добра от «щедрот» сыпанул? Думает, что старичок голодным останется? В общей кастрюльке на столе ничего и не осталось — я последним вычерпал из нее остатки каши.

— Ой, мамочки! — Едва ли в унисон взвизгнули девчушки, рассмотрев, что там такое барахтается в моей тарелке.

Со стороны мелких пакостников донесся презрительный смех. Едрен–батон, такое ощущение, что я в ясли попал! Ничего тупее я себе и представить не мог. У них что, совсем с мозгами проблемы?

— Надо доложить старшему наставнику! — сжав маленькие кулачки, яро заявила Надюшка. — А если он ничего не предпримет — к самому начальнику училища пойду! Это уже начинает переходить всякие границы! А вам, Гасан Хоттабович, я сейчас новую порцию на кухне попрошу… — Она подскочила со стула так быстро, что я едва успел схватить её за руку.

— Постой, красавица! Не кипятись! Это же такая мелочь! — Знала бы она, в каких ситуациях за свою столь долгую жизнь мне пришлось побывать, и какой херней питаться. — Не гоже пищей перебирать в такое–то тяжелое время! Что тут такого, пара таракашек? — Я начал цеплять барахтающихся прусаков по очереди обратной стороной ложки и сбрасывать на пол, давя их с хрустом грубой подошвой сапога. — Вот и вся проблема, ребятки–девчатки… И неча начальника училища по таким пустякам отрывать!

Я знал, о чем говорю, ведь мне уже один раз довелось пообщаться лично с этим героическим человеком. Мы с командиром завалились к нему в кабинет вчерашним утром — на следующий день после глобального похмелья, раскатавшего нашу маленькую компашку в один большой ноздреватый блин! Ну, приврал дед, на целых четыре блина. Не знаю, как там лечились мои «собутыльники», но я на профессора Виноградова едва ли не молиться начал, когда он одним мановением руки вернул здоровье, утраченное в неравной битве с зеленым змием. Так что в кабинете генерал–майора Младенцева, засветив на КПП свои красные корочки, мы появились бодрые, с веселым огоньком в глазах, благоухая одеколоном на выбритых до состояния «попки новорожденного» щеках.

— Здравия желаю, товарищ генерал–майор! — улыбаясь, заглянул в кабинет начальника училища оснаб, прикоснувшись кончиками пальцев к козырьку. — Разрешите?

— Товарищ оснаб! — Улыбнулся в ответ бравый и еще совсем не старый генерал. Голос у него был низкий и мощный, таким только боевой шум и перекрикивать. — Петр Петрович! Заходи, дорогой! — Семен Иванович поднялся из–за стола, и вышел встретить гостей. — Товарища своего зови! — Генерал заметил и бравого старика, спрятавшегося за широкой спиной оснаба. — Нечего и ему под дверью топтаться!

По его реакции на наше внезапное появление, я понял, что командир и начальник училища хорошо друг друга знают, и находятся явно в теплых и дружеских отношениях. Мы прошли и селись на предложенные хозяином кабинета места.

— Знакомься, Семен Иванович, — произнес Петров, снимая фуражку и приглаживая слегка вспотевшие волосы — на улице стояла несвойственная данному времени года жара. — Гасан Хоттабович Абдурахманов! — представил он меня начальнику училища.

— Младенцев, Семен Иванович, — пробасил генерал, как–то странно на меня поглядывая. — Уважаемый Гасан Хоттабович… — продолжал пристально вглядываться в мои черты лица Младенцев. — А мы с вами раньше нигде не встречались?

Ну, я‑то с ним точно не встречался, не было у меня в той жизни контактов с товарищем генерал–майором, даже общих точек соприкосновения на фронтах — и тех не было.

— Увы, нет, — вместо меня ответил Петр Петрович. — Гасан Хоттабыч долгое время проживал в одном отдаленном селении, покуда не пробудился…

— Да нет же! — перебил его начальник училища. — Я его точно видел! У меня отличная память на лица… Постой… — Он неожиданно нахмурился и прищурил глаза. — Точно он! Гасан Хоттабович, а вы, случайно, не родственник Илье Резникову?

Твою мать! Память у генерала на лица действительно феноменальная! Признать в скукожившемся, обрюзгшем и морщинистом старике молодого крепкого парня… Выходит, мой двойник тоже проходил обучение в этом же самом училище? А если еще и на Силовом отделении? Выходит, он что, тоже пробудился?

— Нет, Петр Петрович, да ты сам посмотри! — никак не хотел униматься младенцев. — Вылитый Резников, только постаревший лет на пятьдесят!

Ага, это он меня хорошо еще оценил. Неужели я настолько стал лучше выглядеть?

— Поверь, Семен Иванович, ты ошибаешься! — бесстрастно произнес оснаб. — Может, и есть какое–то сходство, но я не улавливаю…

— Петр Петрович, не темни! Ты же Резникова хорошо знаешь — сам отбирал! А после у меня целый взвод курсантов и потенциальных Силовиков увел! А они еще даже и инициацию не успели пройти!

«Угадал, значит! — подумал я — Выходит, что тот самый экспериментальный отряд полностью состоял из потенциальных Силовик, не прошедших инициацию. Следовательно, подготовить невосприимчивых к Некровоздействию противника бойцов возможно только из людей с Даром, не прошедших инициацию!»

Я не боялся, что Петр Петрович услышит мои мысли, поскольку в последнее время я пользовался его советом, и усиленно тренировался постоянно держать «Стену отчуждения». На весь день меня, конечно, не хватало, но несколько часов мои мысли были недоступны никому, кроме меня. И время удержания «Стены» постоянно росло.

— Пацаны ведь еще совсем! — И не подумал отцепляться от Петрова начальник училища. Оснаб перед нашей встречей, как оказалось, дал начальнику училища меткое, точное и очень определение — настоящий «отец солдатам». — Только Резникову из них через двадцатку перевалило… — Младенцев неожиданно сурово взглянул на моего командира, затем застегнул верхнюю пуговицу на гимнастерке и поднялся на ноги. — Что с моими ребятами, товарищ оснаб? — потребовал объяснений от Петрова Семен Иванович.

— Товарищ генерал–майор! — Петров тоже вскочил на ноги. — Вы даете себе отчет, — Петр Петрович перешел на «сухой» и насквозь официальный тон, — какую информацию пытаетесь сейчас из меня выбить? Ответить на твой вопрос могут сейчас только в Ставке Верховного Главнокомандующего!

Лицо бравого генерал–майора дрогнуло, исказилось на мгновение, отразив душевные муки, обуревающие начальника училища. Но он практически мгновенно справился с ними, вернув лицу прежнюю уверенную непоколебимость. Кремень мужик!

— Петр Петрович, ты же высокоранговый Мозголом… — неожиданно глухо произнес Младенцев. — Загляни мне в голову, выверни там все наизнанку… Ты же отлично знаешь, что я не предам… ни словом, ни делом…

— Знаю, Семен Иванович, знаю! — произнес товарищ оснаб, возвращаясь на место. — Потому и разговариваю с тобой, а не в Особый отдел сопровождаю.

Следом за Петровым тяжело опустился на стул и сам генерал–майор:

— Скажи хотя бы одно… Живы?

И столько было в этом голосе затаенной надежды, что даже я — глухая тетеря, её самим сердцем расслышал.

На его вопрос командир не ответил, а лишь печально и медленно покачал головой.

— Совсем никого не осталось? — продолжал сопротивляться неизбежному генерал–майор, словно это были его собственные дети.

— Прости, Семен Иванович… — Оснаб понуро уставился в столешницу, — не доглядел…

— Вечная память! — громыхнул генерал майор.

— Вечная память! — откликнулся этом оснаб.

— Вечная память… — прошептал я вслух одними губами, а мысленно добавил:

…тебе, Илья Данилович Резников! Спи спокойно, герой! Я отомщу за тебя! И за всех невинно погибших в этой чудовищной войне! Помоги мне, Господи… или кто бы ты ни был в этой святой мести!

Семен Иванович тем временем открыл сейф и достал из него бутылку марочного грузинского коньяка «ОС» двенадцатилетней выдержки. Я узнал его по желтой этикетке с коричневыми надписями. Доводилось такой пробовать. Следом за бутылкой появились из сейфа и граненые стаканы, в которые генерал–майор щедро разлил сразу всю бутылку: