Александр Гордиан - У черты
Стоящий на дороге часовой тоже замахал руками, когда Глеб притормозил. Проезжай, мол, не нервируй людей!
— Может быть, проскочим? — с надеждой спросила Инга. — Может, им тоже не до нас?
Навстречу двинулась колонна армейских грузовиков, забитых беженцами под завязку. Солдаты лежали на крыльях, выставив автоматы, до боли напоминая кадры вековой кинохроники. Грузовики выворачивали на шоссе один за другим, вслед ощетинившемуся стволами БТРу, и Глеб уступил им дорогу. В середине конвоя шел туристический микроавтобус, за его тонированными стеклами едва различались вытянувшиеся физиономии экстремалов.
Конвой выползал из-под задранного к небесам шлагбаума, сразу за которым стояли офицеры в формах разных армий, но с одинаковыми обескураженными лицами.
— Будь готова, — напрягся Глеб. — Легенда прежняя: ты шишка из экстремального природного мозгоблудия, я тебя сопровождаю. Главное, улыбайся!
Их не остановили. Глеб дисциплинированно затормозил перед знаком «STOP», переждал и миновал второй шлагбаум. Офицеры смотрели на «Хаммер» равнодушно, битой техники вокруг хватало, да и сложно было вообразить ту запредельную наглость, с которой сталкер лез в мышеловку.
Глеб и сам уже начал думать, что повезет нырнуть в Зону без проверки, когда «Хаммер» резко встал, будто якорь сбросил. Мгновенно задохнулся двигатель. Инга с размаху ударилась лицом о ствол «Тигра» и зашипела от боли.
— Заднее левое заклинило! — каменным голосом объяснил Глеб, вспомнив проблемное колесо. — Не суетись, увидят — докопаются!
Сталкер повернул тумблер зажигания, и двигатель затарахтел. Рамзес осторожно двинул тяжелый джип задним ходом и услышал, как хрустят, размалываясь, остатки подшипника в ступице заднего левого колеса. Огромная покрышка нехотя провернулась на один оборот, на другой, и Глеб решился двинуться вперед. Не подведи, спаситель, умолял он автомобильного бога, который есть главная власть на дороге, и девушка рядом тоже шевелила губами. Наверное, молилась.
На них уже смотрели заинтересованно, кто-то из офицеров поднес к лицу черный кирпичик радиостанции.
Джип покатился по бетонной змейке к третьему шлагбауму, за которым официально начиналась Зона. И сразу же, очевидно вызванный офицером, перед капотом возник пузатый сержант в нашивках какого-то спецотряда. То ли «Барс», то ли «Перс» — Глеб никогда толком не разбирался в кошачьих.
— Ты в бога веришь? — хрипло спросил Глеб.
— Нет.
— Поверишь! — обещал Глеб, плавно нажимая на тормоз.
— Прочь с дороги! — рявкнул сержант тоном, каким прапорщик из анекдота останавливал поезда.
Пот ручьями заливал его красное лицо, проступал подмышками и на груди. От сержанта пахло страхом — он отчаянно трусил, до нервного тика, до тремора в конечностях и истерических взвизгов в голосе. Этот сломался, сделал вывод Глеб и притворился, что не услышал приказа. Он остановился, только упершись бампером в шлагбаум. Закрыл дорогу, но оставил себе иллюзорный шанс протаранить заграждение и прорваться через завесу пулеметного огня.
— Кто такие?
— Свои, пан сержант!
Сержант платком утирал лоб и смотрел подозрительно. Глеб сунул ему удостоверение и паспорт Инги.
— Рядовой Мамаев?
— Так точно! — отчеканил Глеб. — Прикомандирован к опорному пункту в поселке Вешки. Следую в зону отчуждения до объекта Бор, имею приказ сопровождать инспектора Фонда экстремальной природы госпожу Рив.
— Командировочное предписание давай, — крикнул петухом сержант, мельком заглядывая в Ингин паспорт. — Почему одет не по форме?
Глеб мысленно застонал. Покойный Мамаев, на его взгляд, одет был куда хуже, одна бандана чего стоила. Фото на его удостоверении Глеб переклеил, надеясь, что придираться не будут. А вот командировочное, сляпанное ночью на скорую руку и завизированное личной прапорщика Скидоренко печатью, выглядело откровенной липой. Не того полета птицей родился участковый Скидоренко, чтобы командировать подчиненных в Зону.
— Виноват, пан сержант! Волна потрепала.
Сержант хихикнул и покрутил потной башкой.
Глупость я сморозил, подумалось Глебу. Посчитал себя умнее всех, а зря! Они тут собаку съели на документах, подделку чуют за версту. Кого я хотел обмануть слепой фотографией со смартфона, распечатанной на принтере в милицейском автомобиле? Смешно, честное слово.
— Командировочное Скипидар подписал? Писучий какой, делать ему нехрен. Зажрался в своих Вешках!
Сержант шумно вздохнул, сложил Глебовы бумаги вдвое и небрежно хлопнул о ладонь. Будто муху бил. Придется благодарить, понял этот жест Рамзес.
За спиной по-носорожьи взревела сирена. «Хаммеру» в корму уперся щучьим носом германский бронетранспортер, дверца-люк отвалилась в сторону и из темных недр заорали на ломаном русском:
— Рьябина, лубитьтвоюмуттер! Дорогу освобожди!
Сержант даже подпрыгнул от неожиданности.
— Встань туда, — он показал Глебу на огороженный для машин закуток.
Стоянка просматривалась и простреливалась от края до края. Придется благодарить щедро, сделал вывод Глеб и в закуток не поехал, а переставил машину на обочину.
— Улыбайся! — приказал он, выбираясь из машины и стараясь не упустить сержанта Рябину из виду. — И не дрейфь, прорвемся. Не в первый раз.
Вокруг БТРа роились солдаты, таскали ящики с боеприпасами и лекарствами. Наконец, броневик ушел в Зону, издав на прощание еще один гудок. Красно-белый шлагбаум как нож гильотины отсек БТР от людей и жизни.
— К Бору гансы пошли, — сообщил, отдуваясь, сержант. — На разведку.
— Там, небось, сейчас несладко, — поддакнул Глеб, поддержал разговор. — Такая силища перла!
— Тебе-то что на месте не сидится?
— Да вот… — Рамзес махнул рукой в сторону «Хаммера». — Свалилась фря на мою голову. Скипидар говорил, что блатная. Изучает монстров, ей волна — самое то, что нужно.
Инга улыбалась приклеенной улыбкой а-ла Барби на выданье.
— Блатная? — заинтересовался Рябина. — Что у нее с рожей?
— Известно что. Природа-то экстремальная, ну и…
Дверь в караулке распахнулась от пинка.
— Рябина, — закричали изнутри, и сержант опять встрепенулся. — Грех ты кошмарный, сотых грузи!
Сержант побежал, забыв о Рамзесе. Оборвался налаженный было контакт, предполагавший благосклонность к просившему и благодарность решавшему. Глеб оглянулся на шлагбаум, оценивая шансы прорваться, и пришел к выводу, что шансы хороши только у стрелков. Тот же Рябина вскроет «Хаммер» из пулемета как консервную банку. И с таким же удовольствием. К тому же, Ингин паспорт убегал вместе с сержантом.
Рябина тем временем подогнал к караулке автобус с красными крестами и зачерненными стеклами, солдаты начали грузить раненых в салон. «Сотых» набралось много, Глеб сбился со счета на втором десятке, увидев распухшего от крысиного яда солдатика. Парень умирал, и капельница, похожая на сморщенное козье вымя, помочь ему не могла. Глеб решился. Не то по наитию, не то стало жалко парнишку, но Глеб сбегал к «Хаммеру» за антидотом.
— Пан сержант!
Глеб протянул Рябине упаковки.
— Антидот?! — снова заорали из караулки, и в дверях появился врач в операционном балахоне, похожий больше на мясника, чем на офицера. — Как фамилия?.. Рябина, запиши его фамилию. Мы представим его к награде.
«Спасибо, не нужно, — подумал Рамзес, — у меня уже есть. Лучше пропустите!»
— Слушаюсь!
Сержант принял у Глеба упаковки в сложенные перед грудью руки и прижал сверху подбородком. Бумаги Глеба остались зажатыми в толстых пальцах и мешали. Держать Рябина мог только одно, или бумаги, или лекарства.
— Мы можем ехать? — спросил осторожно Глеб.
Рябина подумал и с сожалением констатировал:
— Проваливай! Не до тебя. Скипидару привет передавай… если вернешься.
Глеб потянул бумаги, улыбаясь в этот раз искренне, но долго радоваться ему не пришлось.
— Мамаев! — выкрикнула Инга, и по голосу Рамзес все понял.
Знать, не судьба. Глеб оглянулся. «Хаммер» окружили солдаты, и один из них тащил из кузова что-то тяжелое.
— Пан сержант, у них тут человек. Кажись мертвый… Нет! Еще дышит!
ГЛАВА 7
1Проверить выход из схрона пустили Кнопку. Артур подмигнул Кроту и тот распорядился:
— Кнопарь, ступай, понюхай!
Кнопка, долговязый парень с лицом откровенного дебила, шмыгнул крошечным — на лошадиной физиономии — носом и забубнил, что, мол, опять Кнопка, всегда Кнопка.
— Давай, давай, — подбодрил убогого аристократ Беня. — Шевелись.
Кнопка осторожно приподнял стволом автомата тяжелый люк и зыркнул наружу. Засопел, будто и впрямь принюхивался. Скорее всего, просто дышал сладким воздухом, потому что в схроне, в подвале когда-то богатого, а сейчас развалившегося дома, воняло непереносимо. Казармой воняло и солдатской уборной.
