Егор Чекрыгин - Тайна врат
…С ними вообще было не просто. …хотя и интересно. – Офицер для них, был скорее вождем, еще в том, старом понятии этого слова, чем господином и повелителем. Его беспрекословно слушались, только пока он, совмещая личное бесстрашие и разумность, вел своих солдат от победы к победе. А вот когда начиналась полоса неудач…, тут уже приходилось поддерживать свой авторитет всеми средствами, иначе – быть беде. А в общем-то, имея дело с этими дикарями, доказывать свое первенство во всем, приходилось постоянно. – Фехтовать-стрелять лучше всех, топтать версту за верстой в одном строю, не показывая признаков усталости. …А еще быть то щедрым и справедливым, то свирепым и безжалостным. – Ни скупости, ни трусости со слабостью – зуурцы своим вождям-офицерам не прощали! …Как впрочем – и неудачи.
Постоянно соревноваться со своими подчиненными, чуть ли не каждый день ходя по лезвию клинка – это ощущение пьянило. После такого, командовать обычной солдатней… – Благородный оу, сравнивал это с дрессировкой мышей и тигров. – С первыми безопасно, зато с последними всегда приходится быть настороже, аккуратно используя и свою стальную волю, и змеиную хитрость.
Так что, сейчас, есть смысл отойти, не пытаясь пробить лбом каменные стены. …В буквальном смысле этого слова. Даже если он и прорвется назад к башне – толку там от его, прореженных в этой заварушке вояк, будет уже не слишком много. Так что можно плюнуть на обещанную награду, и спасать то, что еще осталось. Увести отряд в горы, и отсидеться. Не вечно же тооредаанцы будут владеть Тиндом. А если будет расследование, – в военном трибунале – все это можно выставить в самом лучшем свете. – В конце концов – Кредонская республика – страна купцов, тут не приветствуются бессмысленные потери.
И стоило только офицеру об этом подумать, как пальба тооредаанцев начала стихать. …Что и не удивительно! – Смекнул благородный оу. – Не бездонные же у них там пороховницы, и пули сами собой в сумках не появляются… А значит – победа уже близка! В крепость все равно, скорее всего лезть уже не имеет смысла. Но зато можно уйти с шиком, обозначив на последок победу!
Он перегруппировал своих солдат, решив главный удар обрушить на дверь и окна рядом с ней, и уже набрал было воздуху чтобы высвистать приказ к началу атаки, как вдруг громкий хлопок и вспышка где-то между его солдат отвлекли его внимание.
Он не знал, но это его соперник, командовавший тооредаанцами, подал свой сигнал начинать, бросив во врагов пороховницу, с вставленным в нее коротким фитилем. У гренадеров, всегда был запас таких, в специальной сумке на поясе.
Получилась конечно же не настоящая граната, и ущерб она нанесла минимальный. Но вслед за ней, с верхнего этажа полетела еще дюжина с гаком таких же. Взрываясь, они убили или ранили немногих, но смогли ошеломить, оглушить и ослепить врага.
А едва отгрохотали взрывы – распахнув дверь – Ренки бросился вперед в облако дыма, разя шпагой и кинжалом во все стороны, и чувствуя что каждый удар, пластает чье-то тело.
Дышать было нечем. И даже, кажется уже привыкшие к пороховому дыму легкие, отказывались работать в этом угаре и мгле. Глаза слезились и отчаянно горели, вызывая дикое желание почесать их, хотя каждому солдату были известно что от этого станет только хуже. Рот, глотка, и даже кажется желудок и кишки, пересохли от этого дыма и гари, втягивая каждый глоток воздуха, будто это было битое стекло. Но руки привычно разили фигуры в черных мундирах, и тело, столь же привычно увертывалось от ответных ударов, распознавая опасные движения противника.
А за ним, плотным строем шли его солдаты, убивая врагов в той же манере, в какой бились их далекие-далекие пращуры, сражавшиеся с копьями и щитами.
Плотный строй. В отличии от своих противников стоящих сейчас бестолковой толпой, прежде чем ударить, тооредаанцам не надо было отличать своего от чужого. Своих они чувствовали локтями и плечами. А врагами были все остальные.
Вот облако дыма начало светлеть – тооредаанцы прошли порядки врагов насквозь. Лейтенант оу Дарээка отдал команду, и его солдаты перестроились. Уцелевшие зуурские егеря, тоже успели сбить в отряд, и готовились к новой схватке.
– Полки досыпать… Целься… Пли! – Прохрипел Ренки, и по вражеским рядам, почти в упор, прошелся град пуль… – когда-то он так играл, кидая горсть гороха в деревянных солдатиков. …Вот только они не кидали горох обратно.
И все же – ответный залп егерей, был намного «жиже» того, что произвели «его» мушкетеры. И оружие было заряжено далеко не у всех, да и оставалось их не так много.
Вперед! – Просипел Ренки, толком не обратив внимание как что-то чиркнуло его по уху, зато превозмогая сопротивление глотки и всего тела, отказывающихся снова нырять в этот дымный ад. …И повел своих солдат в новую штыковую атаку.
Вот фигура вражеского солдата… Выпад штыком… Тело привычно уходит влево, одновременно выкидывая руку со шпагой вперед. Укол в руку, коротенький, только чтобы обездвижить, предотвращая следующий удар. И почти на том же движении, новый выпад в горло. Попал.
Опять скачок в сторону. Приклад пролетает мимо, лишь слега задевая плечо. Опять укол. В живот. Дальше… Вот какой-то офицер… Звон шпаг. Оба дерутся почти вслепую, смотря на мир сквозь дым и слезящиеся глаза… Оба – умелые фехтовальщики, как то и подобает благородным оу. Оба яростны и даже не думают о сдаче в плен. Вокруг мелькают фигуры, но никто не пытается придти на помощь. – Дерутся Вожди.
Но Ренки – молодой Вождь. Он полон сил, да и вступил в бой относительно недавно, в то время как его противник дерется уже наверное с утра. Вот противник пропускает слабенький удар в бедро… Царапина! Но вот уже и рукав, от подобной же царапины, начинает пропитываться кровью. А вот один неверный шаг, нога чуть-чуть проскальзывает в луже крови, и кончик шпаги отводится в сторону. Выпад Ренки, столь же стремительный и яростный, сколь и хирургически точный. Враг умирает до того как успевает упасть.
И тут, словно бы подломилась опора, на которой держалась стойкость кредонских солдат. – Убитый Вождь, это всегда плохой знак.
Нет, они не бросились в бегство, и не сложили оружие, уповая на милость победителя. Но начали уже больше думать о собственном спасении, чем о победе. Те кто еще мог – попытались выйти из боя, и отойти в город. Ренки им не мешал. Он, и его солдаты, хрипели и рычали, пытались вдохнуть хоть капельку воздуха.
Глава 3
– Ну, ты как? – Спросил Готор, оглядывая пытливым взором, своего молодого сотоварища. – Видок у тебя уж больно …прокопченный!
Готор подобрал пожалуй, еще очень вежливое определение. – Видок у первого лейтенанта оу Дарээка, был…, прямо скажем не для изображения на полотне художника-баталиста.
…Это там, все вояки идут, дерутся и выходят из боя в идеально чистых и отглаженных мундирах, блистая военной выправкой, с гордо поднятыми подбородками, и одухотворенными лицами. Если даже и оказывается, на этом полотне убитый или раненный, то лежит он в картинной позе, а пятна крови на его одеждах смотрятся на редкость живописно и изящно.
Вид же у лейтенанта оу Дарээка был… скорее более подходящим для западной стены Храма Предков. Той самой, на которой рисуют загробную жизнь всяких нехороших людей, чьи души, средь ледяных безжизненных равнин, терзают жуткие страшные демоны и прочие адские чудовища.
Черное, от пороховой сажи, лицо. Красные воспаленные глаза, с еще не потухшей легкой безуминкой в глубине. Волосы торчат какими-то колтунами, и залиты кровью. Кровью же залита и одежда, подранная о разный хлам городских улиц, и штыки врагов, и тоже насквозь пропитавшаяся грязью и дымом. – Чем не адская тварь, несущая ужас, страдания и тоску?!
А еще – устало опущенные плечи, ничего не выражающее лицо, и перевязанная грязной тряпкой голова.
– Нормально. – Ответил Ренки, и переправил вопрос обратно. – А сам как?
– В порядке. – Заверил его приятель. – Мы почти и не воевали. Так, взорвали кой чего… Что с головой?
– С головой? – Удивился Ренки. А потом поняв о чем идет разговор, объяснил. – Голову даже не задело… По уху пулей шоркнуло. Говорят кусок целый выдран. …Эти сволочи Таагая подстрелили!!!
– Да. Мне уже сказали. – Серьезно кивнул Готор. – Я уже кое-что попытался… Но честно говоря – меня послали. Сам знаешь – у этих полковых лекарей, никакого уважения к чинам. …Особенно таким не высоким как у нас. Но я там… кому кошелек сунул, кого погоном своим и Военным Министром попугал. – О Таагае позаботятся лучше, чем об ином офицере! Но…
Они помолчали несколько минут, ибо, как бы не переживали ранение товарища с которым прошли путь от каторги до Славы и Почета, – но рассуждать тут было не о чем. За сегодняшний день – смерть взяла себе огромную добычу. Несколько тысяч человек, еще вчера мирно ложившиеся спать, полюбовавшись закатом – нового заката не увидят никогда… Среди этих тысяч были и храбрецы и трусы, достойнейшие люди и редкостные подонки, умные и дураки, благородные и простолюдины. – Смерть брала всех без разбору, ибо перед ее ликом говорят, стираются все различия и индивидуальные особенности. …Это уж после, предки оглядев вновь прибывшего и оценив его прижизненные дела, решат, достоин ли он занять место среди них, или должен быть исторгнут в вечные края мук и скитаний. А Смерть – глуха к заслугам, мольбам и желаниям… Она просто берет свое.
